Она в ответ только опустила веки.

Я спустился с ней вместе. На первом этаже был устойчивый запах сырой плитки. Обычное утро, обычный фоновый гул: тени белых халатов, перекличка шагов. Но когда она вышла из лифта и пошла по коридору, всё вдруг поменялось.

Сначала никто не понял, что произошло. Просто начали останавливаться взгляды. Потом — чуть дольше задерживаться на ее фигуре. И финалом — оборачиваться. И тут я понял: дело не в плаще.

Он просто осень удачно подчёркивал то, что уже было. Легкость походки. Предъявление себя. Линия ключицы, шея, подбородок, взгляд. Инна не шла — держала равновесие между собой и всем остальным.

— Костя, — позвал меня кто-то сзади. — А это кто?

Я обернулся:

— Медсестра. Инна.

— А что за плащ?..

— Подарок.

— Из ателье?

Я улыбнулся:

— Из… мастерской.

Он замер, кивнул. Даже не попытался спросить, где находится эта «мастерская». Видимо, понял — не для всех.

Инна всё это время молчала. Лишь чуть касалась моей руки пальцами — легко, будто касалась струны, натянутой между нами. У отделения она остановилась.

— Мне сюда.

— Я знаю.

— Вернёшься к себе?

— Вернусь. Но… сначала запомню этот момент.

Она улыбнулась — без повода, без фразы. И только тихо добавила:

— Я не чувствую себя как в одежде. Я как… в домике.

Я кивнул:

— Именно. Это и был мой замысел.

И пошёл обратно. Медленно. Один. Но с чувством, что за поворотом осталось уже сто пудов своё — надёжно, навсегда.

Несмотря на понедельник, делать особо было нечего. Все что было поломано — уже починено. Предупредив свое начальство, где меня искать пошел домой. Поднялся по лестнице медленно. В комнате — тепло. Плащ уже стал частью нашей с Инной истории.

Я сел. Раскрыл рабочий блокнот и стал набрасывать план комплексной модернизации существующего в госпитале диагностического медоборудования. В этот момент активировался «Друг»:

—10:17. Объект ГРИНШТЕЙН Н. А. вошла в здание Облсовпрофа. Состоялась встреча с мужчиной, установленным как Грицко Виталий Аркадьевич — накануне у него была встреча в парке, ужин в ресторане с объектом наблюдения.

Диалог — зафиксирован.

Объект получила две путёвки на 14 суток в Пицунду.

Сумма расчёта: 1000 рублей наличными.

Документы — в сумке объекта.

Оформлены как «служебный резерв».

В графе «получатель» — прочерк.

В графе «сопровождающий(ая)» — прочерк.

Дата выезда — через 9 дней.

Я замер, держась за карандаш. «Друг» продолжил, не меняя тона:

— Установлен владелец дачи, где объект наблюдения провел почти двое суток:

Котов Георгий Леонидович, 34 года.

Должность: Сотрудник Минской городской прокуратуры,

Статус: заместитель начальника отдела общего надзора.

Звание: советник юстиции.

Адрес проживания: ул. Розы Люксембург, д. 116, кв. 43.

Текущее местоположение: здание городской прокуратуры.

Участие: совещание по линии контроля за поднадзорными структурами.

Контакт с объектом Гринштейн — зафиксирован неоднократно.

Характер связи — личный, неофициальный.

Я отложил карандаш и блокнот в сторону. Сделал глоток воды. Встал, подошёл к окну. Минск за стеклом был обычным. Люди спешили, вороны садились на поручень лоджии напротив.

Я вернулся к столу.

— «Друг».

— Слушаю.

— Пакет данных по Гринштейн и Котову — в отдельную папку.

— Название?

— «Пицунда». Вариант 1.

— Принято. Шифрование активировано.

Я снова взялся за блокнот, и понял — теперь это уже не только моя берлога — это — штаб.

Зазвонил телефон. Снял трубку.

— Алло…

— Привет. Ты занят? — Инна.

— Только руками.

— Ну тогда слушай, забыла сказать утром. — В её голосе — смех, еле сдерживаемый. — Мама сегодня… сама сняла носки.

— Самостоятельно?

— Да. И потом пошла на кухню. Без палки.

— Ты врёшь.

— Вру как радостный человек.

— Сними.

— Уже сняла. Покажу вечером. Надо только пленку проявить и снимки напечатать. Уже сдала, в обед заберу.

Я замолчал. Говорить было нечего. Всё уже сказано ею.

— Спасибо тебе, Костя.

— Я только начал.

— Знаю. И ты даже не представляешь, как это…

— … меняет всё?

— Да.

Мы молчали. И это было лучше тысячи слов.

В среду, в одном из отчетов наблюдения был отражен разговор Гринштейн с нашим Абрамом Давидовичем. Дело было уже вечером.

Значит, скорее всего завтра старый еврей меня «случайно» встретит и поинтересуется моими планами.

Так оно и произошло. Я только что закончил настройку автоклава и шагнул в сторону лифта, как вдруг меня перехватил знакомый голос:

— Константин Витальевич, постойте, постойте… — Абрам Давидович.

Пиджак в клетку, портфель с кожаными углами.

— Как ви молодой человек, приняли решение?

Я усмехнулся:

— Завтра в конце дня буду у Натальи Ароновны.

В очередной сводке присутствовал телефонный разговор старого еврея и начальника техотдела АТС-26.

В пятницу после обеда, отпросившись со службы, я поехал к Наталье Ароновне на работу.

— Добрый день.

Я стоял у её стола, спокойно и ровно дыша.

— Здравствуйте. Я смотрю вы приняли решение?

Гринштейн подняла на меня взгляд — тяжелый, хозяйский, приученный раздавать команды.

— Да. — С этими словами я положил ей на стол нечто в крафтовом пакете, как человек, который уже принял все решения.

Осторожно открыв бумажный клапан, она увидела стандартную видеокассету.

— Что это?

— Это для вас, — сказал я. — Сугубо личное. Очень интересное кино. Советую посмотреть дома и желательно без свидетелей. — Она нахмурилась. И не дожидаясь от нее вопросов, вышел из кабинета.

— Что это? — Донеслось мне вслед.

«Ну что господа присяжные, занавес поднимается, представление начинается!»

— «Друг»! Усилить наблюдение за объектом и прокурором!

— Уже, медик-навигатор второго ранга.

Наталья Ароновна ехала домой с чувством тревожного раздражения, прятавшегося где-то между солнечным сплетением и висками. На заднем сиденье, в сумке из плотной кожи, лежала видеокассета. Не подписанная. Просто переданная ей этим… Борисенком. Без слов, без намёков. Просто поздоровался, протянул и ушёл. И это было хуже, чем шантаж с криком и угрозами. Он знал, что делает. Гринштейн очень хорошо разбиралась в людях, и именно поэтому уверенно занимала должность начальника техотдела который год подряд. И этот парень был по жизни спокойный, и сто процентов не лизоблюд. Как он без истерики и без показного рвения передал ей эту кассету. Она догадывалась что там… и тем самым местом понимала, что все серьезно. Она не очень-то верила тем кто вертится вокруг начальства и выступает без нужды на всяких собраниях и совещаниях. Это были бездари и болтуны. Бездельники. А этот молчун. Она любила мужчин-молчунов. Если друг молчун, это друг. Если враг, то это враг. Она уважала молчунов, у них есть чему поучиться.

Стук каблуков по лестничному маршу. Ключ в замок — поворот. Дверь — захлопнулась.

Включив свет в прихожей, она сняла плащ, югославские сапоги, скинула жакет и направилась прямиком в гостиную.

— Кассета… — пробормотала я себе под нос.

Вставила её в «Panasonic»,стоявший на серванте. Привычный щелчок, звук кассетного мотора. Мерцание. Экран заполнился черно-белыми тенями. Проявляется изображение, и на экране возникло её лицо.

Точнее — мой кабинет, она за столом. Передо ней — женщина лет сорока.

— … вы же понимаете, очередь — это надолго, а если хотите до конца месяца, то нужно… —

она четко услышала свой собственный голос.