— Садись, — приказал отец, указывая на пустое кресло напротив.

Валко повиновался, сохраняя молчание. Другой воин занял оставшееся место, и тогда Аруке наконец заговорил:

— Ты на распутье, сын мой. — Медленно обнажив меч, он положил его на колени. — Сегодня ночью один из нас умрет.

Валко вскочил и схватил кресло, готовясь использовать эту неуклюжую защиту. Жрец Смерти взмахнул рукой — и юноша почувствовал, как силы покидают его тело. Через несколько секунд он уже не мог удерживать кресло, и оно с грохотом упало. Новый жест жреца — и силы начали возвращаться.

— Ты бессилен против нас, юный воин, — произнес жрец. — Но знай: мы искренне желаем тебе жизни.

— Как это возможно? — опершись на спинку упавшего кресла, Валко ждал полного восстановления сил. — Отец говорит, что один из нас умрет сегодня. Неужели он чувствует бремя лет и жаждет достойной смерти так скоро?

— Именно это он и имеет в виду, — подтвердил Жрец Смерти.

Аруке вновь жестом велел Валко занять место, и тот нехотя опустился в кресло.

— То, что ты услышишь сегодня, началось столетия назад, — начал отец. — В день, подобный этому, одного из моих прадедов привели в эту самую комнату, где четверо мужчин сидели точно так же, как сейчас. Ему рассказали то, во что он едва мог поверить, но когда ночь сменилась рассветом, он остался жив — и полностью принял услышанное.

— Так продолжалось поколение за поколением, ибо в самой глубине истории Камарина сокрыта тайна. Тайна, которую ты либо сохранишь в себе на долгие годы, либо унесешь с собой в могилу этой ночью.

— Я сидел на твоем месте много лет назад, как до этого мой отец и его отец. Мы слушали, не могли поверить услышанному, но когда все было сказано — мы поняли. И с этим пониманием наша жизнь изменилась навсегда. Более того, каждый из нас дал клятву и отправился в путь — от того предка до меня. Мое путешествие продолжается по сей день.

— Путешествие? — переспросил Валко. — Куда?

— В место внутри души, — ответил Жрец Смерти.

Валко мгновенно насторожился. Мать предупреждала его не слушать Жрецов Смерти — ведь они, после самого ТеКараны, находились в наибольшей милости у Темнейшего. Любое отклонение от нормы они могли объявить богохульством, караемым мгновенной смертью. Хотя мать и поясняла, что чаще всего подобные обвинения касаются собственности, титулов, старых кровных вражд или выгодных брачных союзов, а не истинной доктрины.

Жрец прочитал что-то в выражении лица Валко:

— Я знаю, твоя мать предостерегала тебя против нашего Братства. Но отбрось предубеждения и слушай.

— Откуда вам известно, о чём меня предупреждала мать? — настороженно спросил Валко.

Аруке рассмеялся:

— Потому что твоя мать — одна из нас. Будь её воля, она заняла бы это пятое кресло. Она с нами духом, если не телом.

Валко не понимал, но костями чувствовал: следующие несколько минут решат его судьбу.

Аруке перевёл взгляд с одного собеседника на другого, и все трое кивнули.

— Сын мой, ещё до твоего зачатия были составлены планы, требовавшие появления именно такого, как ты.

Слово «создания» заставило Валко нахмуриться, но он предпочёл сохранить молчание.

— Как и мой отец до меня, я был воспитан с единственной целью, — Аруке замолчал, давая сыну возможность задать вопрос или просто собираясь с мыслями. — И сегодня ночью я надеюсь, что эта цель наконец осуществится. Ты либо поймешь это, либо нет — и от этого зависит будущее нас обоих.

— Все, что ты знаешь о нашем народе, о дасати, — ложь.

Валко не смог сдержаться:

— Ложь? Что ты имеешь в виду? В каком смысле?

— Во всех смыслах, — ответил отец.

Жрец Смерти заговорил следующим:

— Я — Отец Джувон. С детства я знал, что мое призвание лежит за пределами пути воина. Когда я вернулся в поместье отца, победил всех, кого он послал испытать меня, я ушел в ближайшую обитель. Там я обучался, пока не достиг звания лектора, затем диакона. Наконец я был рукоположен в сан жреца, а теперь я — Верховный Жрец Западных Земель. Но с самого начала я знал, что мое призвание исходит не от Темнейшего, а откуда-то еще.

Волосы на затылке Валко встали дыбом. Как этот высокопоставленный Жрец Смерти мог произнести такое кощунство? Не существует иного источника призвания, кроме Темнейшего. Так говорил каждый, кого он когда-либо знал… кроме своей матери.

Валко молчал.

Воин в доспехах заговорил:

— Я — Деноб из Джадмундиера. Я тренировался с твоим отцом вместе с Хиреа. Судьба связала нас узами братства, хотя поначалу мы этого не осознавали. — Он перевел взгляд на Хиреа.

— Я заглянул в тебя, юный Валко, — сказал старый наставник, — глубже, чем ты думаешь. Я также говорил с твоей матерью, и она сказала мне, что искать в твоей душе. — И я не разочарован.

— Когда мы сражались, и я победил тебя голыми руками — зачем обман? — воскликнул Валко. — Почему ты притворился, что не знаешь мою мать, а затем назвал её Ведьмой Крови?

Хиреа улыбнулся:

— Ты задумывался над моими словами?

— Да, — ответил Валко. — Задумывался.

— И какой вывод? — спросил Жрец Смерти.

Валко на мгновение замер. Затем тихо произнес:

— Я верю, что моя мать — Ведьма Крови.

— Тогда ты сделал первый шаг, — сказал отец. — Когда мы с твоей матерью соединились, задолго до нашей встречи было решено, что мы должны зачать особого ребенка. Поколения дасати сводились, их потомство соединялось вновь, чтобы однажды ты занял это кресло.

— Знамения и предзнаменования направили нас на этот путь много лет назад, — продолжил отец Джувон. Он наклонился вперед и посмотрел Валко прямо в глаза — вызов по любым другим меркам. — Ты и есть тот особый ребенок, и пророчество началось.

— Какое пророчество? — спросил Валко.

Жрец Смерти откинулся назад и заговорил, словно читая давно заученную литургию:

— В начале был баланс, и в этом балансе пребывало всё сущее. Были радость и боль, надежда и отчаяние, победа и поражение, начало и конец — между ними всё жило, плодилось и умирало, и порядок вещей шел своим чередом. Но однажды началась борьба, и после великих битв и ужасных жертв баланс был разрушен.

— Я не понимаю, — сказал Валко. — О каком балансе ты говоришь?

— О балансе между злом и добром, — ответил Жрец Смерти.

Валко моргнул:

— Я не понимаю этих слов.

— Эти слова забыты, потому что забыты сами понятия, — сказал Аруке. — Как ты думаешь, почему Прислужники занимаются исцелением?

Валко пожал плечами:

— Они слабы. Они… — Его мысль замерла, ведь на самом деле он не понимал, почему Прислужники выбирают свой путь.

— Почему разумное существо добровольно избирает жизнь, полную презрения тех, кому служит? — спросил Хиреа. — Они могли бы стать Торговцами, Устроителями или Эффекторами. Но вместо этого выбирают ремесло, которое, хоть и полезно, приносит им лишь унижения. Почему?

Валко снова не находил ответа. Где-то в глубине души он лишь ощущал, что здесь кроется какая-то неправда.

— Они терпят всё это потому, что являются добрыми мужчинами и женщинами, — сказал отец Джувон. — Добрыми, потому что выбирают помогать другим просто ради исцеления, ради помощи, ради исправления вреда, ставя чужие нужды выше своих.

— Я не понимаю, — произнес Валко, но в его голосе уже не было вызова, лишь тихое размышление, будто он действительно стремился постичь услышанное.

Глубоко внутри он чувствовал, что понимание начинало приходить.

— В древние времена, — продолжил Жрец Смерти, — в каждом человеке — мужчине, женщине или ребенке — боролись два побуждения. Первое — брать то, что хочешь, не считаясь с другими; видеть и хватать, желать и убивать, жить без оглядки на ближнего. Но жизнь, построенная на этом, не ведет ни к чему, кроме бесконечной крови и распрей.

— Но так было всегда, — возразил Валко.

— Нет! — воскликнул Аруке. — Мы четверо — живое доказательство, что может быть иначе. Каждый из нас готов отдать жизнь за остальных.