Гости забормотали одобрительные реплики. Лишь Валко молчал, превозмогая боль: раны горели огнём, в висках стучало. Он понимал, что ближайшие дни станут проверкой. Одна ошибка — и вместо Церемонии Наследника его ждёт полёт с крепостных стен.

По мере того как трапеза продолжалась, Валко почувствовал, как к нему возвращаются силы. Он лишь изредка отпивал благородного трибианского вина, желая сохранить ясность ума и не уснуть за столом. Судя по течению беседы, предстояла долгая ночь рассказов и преданий.

Он мало что знал о воинском братстве. Как и большинство юношей, первые семнадцать лет своей жизни он провёл в Сокрытии. Его мать подготовилась основательно — без сомнения, она задумала родить сына от могущественного лорда. Её честолюбие проявилось и в его образовании: Валко умел читать, считать и понимал вещи, которые большинство воинов оставляли Эффекторам, Прислужникам, Посредникам, Торговцам, Устроителям и прочим низшим кастам. Она заставила его изучать всё — историю, языки, даже искусства. Но главное, что она вбила ему в голову: за силой меча кроется сила разума, и для успеха недостаточно просто следовать зову крови. Его природа требовала беспощадности к слабым, но мать учила, что даже слабые могут быть полезны, и что, культивируя слабость вместо уничтожения, можно извлечь выгоду. Не раз она повторяла: ТеКарана правит Двенадцатью Мирами по одной причине — его предки были умнее всех остальных.

Мать часто рассказывала ему о великих пирах в зале лорда Бекара, где она была избрана его отцом для утех. Она соблюла все предписания закона: заявила о своей способности к деторождению и наиболее благоприятному для оплодотворения циклу, позаботилась, чтобы трое свидетелей запомнили её имя, и лишь тогда разделила ложе с вельможей.

Неожиданно пир закончился, и Валко осознал, что погрузился в воспоминания. Быстрый взгляд на отца успокоил его, что никто не заметил его рассеянности. Подобная невнимательность могла стоить дорого: можно было пропустить важные слова или прослыть несобранным.

Аруке поднялся с места:

— Сегодняшний вечер мне приятен.

Для военного вождя это было предельно близко к благодарности, не граничащей со слабостью. Лорды Санд и Валин встали и почти синхронно ответили:

— Честь для нас разделить с вами трапезу.

Зал быстро опустел, оставив отца с сыном наедине, если не считать нескольких слуг. Заметив Нолуна у плеча Валко, лорд Камарина спросил:

— Ты заявляешь на него права?

— Он мой личный слуга, — твёрдо ответил Валко.

Это был лишь намёк на вызов — повод для конфликта, и Валко понимал: несмотря на возраст, отец сохранил силу и многолетний опыт. Но он правильно рассчитал: лорд просто соблюдал формальности. Убивать выжившего сына из-за такой мелочи было бы бессмысленно.

— Признаю твоё право, — сказал Аруке. — Идём со мной, и пусть твоя собственность следует за нами. Нам нужно поговорить как отцу с сыном.

Не удостоившись проверить, повинуются ли ему, лорд развернулся к резной дубовой двери в левой стене. Её отполированная поверхность в тусклом свете пульсировала магической энергией — явное предупреждение: дверь зачарована, и лишь избранные могут открыть её без вреда.

Аруке приложил ладонь, и створки бесшумно расступились.

— Жди снаружи, — бросил он Нолуну, вынимая факел из подсвечника.

За дверью оказался короткий коридор, завершавшийся очередной зачарованной дверью.

— Глупо скрывать защитные чары, — проворчал Аруке, открывая вторую дверь. — Я не ставлю ловушек, а чародеи берут бешеные деньги за такие излишества.

При упоминании чародеев Валко почувствовал знакомое сжимание в животе. Он знал, что по-детски поддаваться страхам — слабость, но истории о злых чародеях и таинственных песчаных магах были излюбленными ночными страшилками, а мать привила ему стойкое недоверие к тем, кто мог сотворить нечто из воздуха, бормоча заклинания и выводя в воздухе загадочные узоры.

Комната оказалась простой, но… прекрасной, если это слово можно было употребить без опаски. Красота всегда внушала подозрения, как учила мать Валко. Она ослепляла глупцов, мешая разглядеть истинную ценность вещей, ведь часто прекрасная оболочка скрывала пустоту.

Аруке обставил помещение скупо: два кресла и сундук. Даже каменный пол оставался голым — ни шкур, ни ковров, ни стеганых покрывал. Но в этом была своя красота: каждый камень тщательно отполирован, и странная порода отражала факельный свет, словно поверхность усыпали толчёными самоцветами. По стенам пробегали переливы цветов на грани видимого спектра, намекая на чуждые энергии.

Словно угадав мысли юноши, Аруке, устанавливая факел в подсвечник, произнёс:

— У этой комнаты лишь одно назначение. Здесь я храню самое ценное.

Он указал Валко на кресло у единственного окна.

— Я прихожу сюда размышлять. Игра света на стенах… освежает ум. Иногда я беседую здесь с теми, с кем можно говорить откровенно.

— Кажется, я понимаю, отец.

— Именно об отцовстве я и хочу поговорить.

Аруке откинулся на спинку кресла, и на мгновение в его позе появилось что-то похожее на расслабленность.

Валко насторожился: возможно, это ловушка, провокация для ранней атаки. Ведь нередки случаи, когда новоиспечённые наследники пытались захватить власть. В каком-то смысле это казалось Валко логичным: этот человек, пусть и отец, до недавних пор был абсолютно чужим, смутным образом, который он не мог представить даже после бесчисленных расспросов матери.

Он ждал.

— Наш обычай велит ставить силу превыше всего, — наклонился вперёд Аруке. — Мы — жестокий народ, почитающий насилие и власть.

Валко сохранял молчание.

Лорд изучающе смотрел на него, затем неожиданно признался:

— Я прекрасно помню твою мать.

Валко снова промолчал.

— Ты уже познал женщину?

Юноша оценивающе посмотрел на отца, пытаясь понять, какой ответ тот ждёт. Наконец произнёс:

— Нет. Моё Сокрытие проходило в уединённом…

— Мне не нужно знать где, — резко прервал Аруке. — Ни один отец не должен знать, где скрывали и воспитывали его выжившего сына. Иначе… может возникнуть искушение уничтожить это место во время следующего Очищения.

В его голосе вдруг прозвучало нечто, отдалённо напоминающее смешок:

— А если там растят сильных сыновей… это было бы расточительством.

Валко неожиданно выпалил:

— Так же расточительно, как убивать чужого сына, проигравшего с минимальным отрывом?

Лицо Аруке осталось каменным, лишь едва заметно сузились глаза.

— Подобные вопросы граничат с богохульством.

— Я не смею оскорблять Темнейшего или Его Орден, отец. Просто задумался: а если сегодняшний побеждённый был искуснее воина, победившего в другом замке, в другом поединке? Разве не расточительно лишать Орден умелого бойца?

— Таинственны Пути Его, — ритуально произнес Аруке. — Подобные долгие размышления — удел молодых. Но держи их при себе или делись лишь с теми, кто связан обетом молчания: жрецом, Прислужником или… — он неожиданно хрипло рассмеялся, — или Эффектором вроде твоей матери.

Лорд задумчиво посмотрел в окно на мерцающую поверхность далекого моря, где переливались таинственные огни.

— Мне рассказывали о землях, где солнце светит так ярко, что воин сгорит за часы без защитных чар. Там живут слепцы, не видящие великолепия, привычного нам. Они различают лишь блеклые цвета, не слышат Божественного Гласа в небесах или вибрации Мироздания под ногами.

— Я видел слепца, служившего Прислужнику, — невпопад заметил Валко.

Аруке ритуально сплюнул и совершил защитный жест.

— Лишь в их проклятых обителях можно увидеть подобное уродство. Жаль, что тебе довелось столкнуться с этим в юные годы.

— Прислужники, конечно, полезны. Одному Темнейшему известно, что без них я бы не сидел здесь после стольких битв. Но эта их… забота о слабых… — его лицо исказилось от отвращения.

Валко промолчал. Вместо отвращения он ощущал жгучее любопытство. Как слепец мог быть полезен? Мать лишь уклончиво ответила: «Наверное, они находят в этом пользу». Эти мысли явно относились к тем «долгим размышлениям», о которых предупреждал отец — лучше держать их при себе.