— Блюдут ли ещё венеды мой закон: никого в рабстве вечно не держать, кто отработает свой выкуп — принимать в племя как свободного и друга? — спросил Лют.

   — Да, теперь его блюдут и росы. Голядины уже все свободны. Одни вернулись на север, другие остались среди росов, — ответил Ардагаст.

   — Значит, и я не зря трудился, раз закон мой пережил великое царство, — довольно произнёс Лют.

   — Но он мог сделать гораздо больше. Братство Солнца воспитывало и опекало его. Почему же нет на Днепре Города Солнца? — упрямо вопросил Аристоник.

«Хорошо вам тут судить нас, грешных смертных, с вашего блаженного острова», — раздражённо подумал Зореславич. Он уже готов был ответить какой-нибудь резкостью, но тут собравшиеся расступились, пропуская вперёд полного лысого старика в жёлтом халате. Жёлтое узкоглазое лицо обличало в нём ханьца.

   — Это Лао-цзы, Старый Учитель, рождённый от солнечной жемчужины, — тихо сказал Аристей.

Старик окинул ироническим взглядом собрание и неторопливо заговорил:

   — Многие тут почитают меня за учителя безделья и покорности. А я всего лишь учил не делать ничего, противоречащего Дао — необходимости, или всеобщему закону. Кстати, моих учеников в Поднебесной считают самыми опасными бунтовщиками. Ибо они хорошо знают, когда и ради чего бунтовать.

Ардагаст неожиданно осознал, что ясно понимает речь ханьца, хотя тот говорит на своём языке. Видно, таково было свойство Белого острова — делать понятными для всех добрые мысли. А Старый Учитель уже обращался к нему:

   — Сынок, я не чиновник из загробного царства, чтобы тебя судить, да и ты ещё не умер. Я хочу лишь понять, насколько ты способен постичь Дао. Дао своего времени, Дао царской власти. То, что вы зовёте Огненной Правдой. Скажи, смог бы ты вовсе отменить рабство в своём царстве?

   — Нет, — подумав, ответил Зореславич. — Даже венеды меня не поймут и не послушают. Рабы у нас были издавна. Ещё тогда, когда пленные киммерийцы строили для наших предков первые городки на Тясмине.

   — Ну а мог бы ты сделать так, чтобы в твоём царстве, или хоть в одном городе, всё было общее и не было ни простолюдинов, ни знатных, но все работали бы вместе?

   — Нет. Старейшины и князья не согласятся, а народ их уважает. Земля у нас общая. Но вместе на ней трудятся только нуры в своих чащобах. Все мы живём так, как заведено предками. Даже я, Солнце-Царь, не могу переменить их заветы.

   — Ну, кое-что ты уже переменил, — улыбнулся ханец.

   — Да, и за это меня зовут окаянным и безбожным... всякие лесные колдуны и глупцы в медвежьих шкурах!

   — Но тех, кто принял перемены, ведь больше? Значит, ты следовал Дао своего времени и своего народа.

Спартак и его друзья не вмешивались в разговор. Они лишь смотрели на ханьского мудреца и Ардагаста с такой иронией, что Зореславич, не выдержав, с горечью сказал:

   — Город Солнца... Да сарматы нам вовсе не позволяют строить городов! Великие скифские города стоят пустые. Их некем заселить.

   — А мог бы ты отвергнуть власть Фарзоя, восстановить царство скифов-пахарей? — спросил Лао-цзы.

Ардагаст чувствовал на себе напряжённые взгляды Люта, Слава, Яромира, деда, отца. Как хотелось бы ему сказать: «Да!» Возродить славу предков или погибнуть со славой! Погибнуть — вместе с царством? Превозмогая себя, он ответил спокойно и твёрдо:

   — Нет. Сарматы нас сметут. Слишком мало пахарей на Днепре. Но становится всё больше...

Рядом с ханьцем встал суровый на вид старик в одежде хорезмийского жреца-мага. Чёрная, с обильной проседью борода странно сочеталась с голубыми глазами — большими, чистыми, беспокойными.

   — Я, Спитама Заратуштра, учил людей одному: выбирать между Тьмой и Светом. Ардагасту приходилось выбирать не раз. Он мог стать наёмником, царьком-разбойником, охотником за рабами, римским наместником. Даже богом, как сулил ему маг Чжу-фанши. А он всякий раз выбирал Свет и Огненную Правду. Потому он теперь всего лишь подручный царь. Но разве мы доверили бы стрелу и дары одному из тех, кем он не стал?

Молчавший до сих пор Абарис обратился к Даждьбогу:

   — Светлый бог! Я долго прятал свою стрелу от зла, и всё равно не спрятал. Отдай её Ардагасту. Там, на юге, она нужнее будет.

Шамана поддержал Аристей:

   — О Аполлон! Я прошёл с росами от Золотой горы до Белого острова и увидел: они достойны зваться святыми воинами Солнца. Они и все, кого они увлекают за собой. Отдай солнечную стрелу Ардагасту. Да, он не возродит Великой Скифии и не построит Города Солнца. Но это сделают его потомки, если ты дашь им ключ к золотым дарам.

   — Некогда Огненная Чаша была рассечена Секирой Богов. Если пещера с дарами откроется хоть ненадолго, не дотянется ли до них рука Тьмы? — озабоченно произнёс Пифагор.

Вышата отцепил от пояса топор со знаком Солнца и Грома и сказал:

   — Вот эта Секира. Мы нашли её в Черном Храме в Карпатах и сумели лишить прежней силы. Теперь с ней можно лишь сражаться с духами и вызывать богов.

   — А Солнечная Чаша придала-таки вам мудрости, раз вы, воинственные скифы, сами отказались от злой мощи этого оружия, — с удовлетворением проговорил Диоген.

Солнечный бог встал, взял в руки Чашу и стрелу.

   — Ардагаст, сын Зореслава, из царского рода сколотов-пахарей, подойди!

С приветственно поднятой рукой, как царь к царю, поднялся Зореславич по семи ступеням трона. Бог протянул ему оба враз запылавших золотым пламенем предмета, и небесный огонь не обжёг рук человека. Светлая, спокойная радость переполняла сердце Ардагаста. Значит, не зря он возмутил покой стольких племён, не зря вёл людей за край света. И кто теперь назовёт этот поход набегом, а их самих — добытчиками? Только тот, чьи глаза не способны различить в свете Солнца свет добра и правды, хотя для этого-вовсе не нужно духовное зрение волхва.

Теперь всем стало заметно, насколько похожи бог и царь. Оба молодые, золотоволосые, с тонкими золотыми усами. Отважные, весёлые и добрые, они внушали к себе у добрых людей не страх, а любовь. А что один могущественнее другого, то ведь всяким могуществом нужно уметь распорядиться. Можно следовать своей прихоти. А можно — той великой и доброй силе, что превыше богов и людей. Силе Огненной Правды.

   — Братец Ярила за тебя рад. И сестрица Морана, и отец Сварог с матушкой Ладой. Не ошиблись мы, видно, когда тебя избрали. А дяде Чернобогу сейчас не до тебя: отлёживается после битвы на востоке, а Морана с тётушкой Ягой его выхаживают... Только ты не спеши ни радоваться, ни зазнаваться, — с улыбкой сказал бог.

   — Понимаю. Это ведь только начало. Я же все гадючники разворошил от Днепра до Ледяного моря, всё Братство Тьмы разозлил, всех рабов Чернобожьих. А разозлю и разворошу ещё больше! — лихо тряхнул золотыми волосами царь. Потом он протянул богу детский ножик. На простой деревянной рукоятке была выжжена тамга росов. — Вот, не побрезгуй даром. Это ножик моего сына Ардафарна. Я обещал положить его там, где найду золотую стрелу.

   — Дар твой для меня ценнее золотого меча. В нём теперь судьба твоего рода. Он ещё вернётся к тому из твоих потомков, кто окажется достоин обрести все три золотых дара.

На Священном острове было шумно и весело. Одни сииртя разделывали туши морских чудовищ, другие готовили пир для войска, вернувшегося с Белого острова. Из добычи, награбленной Андаком и Хан-Хаденготой, благодарные северяне щедро одарили росов и манжар. Особенно довольны были Ардагунда и лучшие из поляниц: им поднесли большие куски шкуры громадной выдры — на шубы. Шаманы во главе с Абарисом колдовали, очищая святилище от скверны, нанесённой Чёрным Быком и его шайкой.

А у края провала стояли Вышата и два эллина.

   — Вот теперь, друг Харикл, тебя можно посвящать в Братья Солнца. Ну как, не тянет тебя больше гоняться за самоцветами, золотом, слоновой костью и прочим, из-за чего на юге режут глотки и обманывают? — спросил Хилиарх.