— Не верь людям. Верь своим родичам.
Посреди частокола вдруг открылась калитка, и из неё показались два существа. Они были одеты почти как люди, но Кудым сразу понял: один из них — медведь ниже пояса, а второй — выше. Сын медведя почувствовал бы это, даже если бы первый носил сапоги, а второй — рубаху и кафтан. А Медведичи преспокойно взяли длинную лестницу, упёрли её нижним краем в землю по другую сторону рва.
— Не годится медведю с медведем говорить сверху. Хотя наш род знатнее твоего, — сказал первый по-сарматски.
Оба быстро спустились, и первый продолжил:
— Здравствуй, Кудым-Медведь, сильнейший среди коми! Я — Шумила Медведич из земли венедов. Мой отец — великий волхв Чернобор, а мать — медведица из рода Великого Медведя, древнего зверобога. А мой брат Бурмила родился от великой ведьмы Костены и медведя из того же рода. Редко такие медведи выходят из нижнего мира — только чтобы породить славных могутов.
— Зачем пришли в нашу землю, родичи? — Голос Кудыма заметно смягчился.
— Защитить её. Враг идёт с юга, страшный враг всего леса — Ардагаст, царь росов; — сказал Шумила.
— Даже мы, самые сильные из венедов, его одолеть не смогли. Он нас, правда, тоже, — добавил Бурмила.
— Ещё один сарматский царь с набегом пришёл? Бил я сарматов, и не раз. Тут им не степь, — усмехнулся Кудым.
— А я их бил не только здесь, ещё и на юге, в Хорезме. Мы, пермяки, такие — сами, если надо, другим поможем, — подхватил кудрявобородый спутник князя — его сын Перя, славой уже превосходивший отца.
— Ардагаст — не просто сарматский царь, — покачал головой Шумила. — От него и данью не откупишься. Он топчет обычаи всех племён, глумится над святилищами, истребляет мудрейших колдунов.
— Мудрейших? — прищурился Перя. — Знаю я эти песни. Были у нас жрецы огня, звали себя «божьи люди». Велели людям огонь зажигать только от священного огня, ещё и платить им за это, и слушать их, святых да мудрых. А я на таких на юге насмотрелся. Там они ещё жаднее, в храмах каменных огонь прячут. А велят людям вовсе несусветное: братьям сестёр в жёны брать, отцам — дочерей, а мёртвых псам да птицам скармливать. Только не все их слушают, и боги за это не карают!
— Вернулся мой сынок, да разогнал тех жрецов, и капища их порушил, и огонь святой его не наказал. Не от таких ли святых и вы пришли, родичи? — испытующе глянул на Медведичей Кудым.
— Мы — враги жрецов огня и их Огненной Правды! — не отвёл взгляда Шумила. — Из степи эта зараза пошла на погибель лесу! Ты, Перя, ведь по своей воле разорял капища? А придёт Ардагаст — не будет у вас, лесных людей, ни своей воли, ни веры, ни обычаев. Только те, что установят вам царь росов и его главный жрец Вышата. Эти двое варят вольные племена в одном котле, и выходит одно племя — их рабов. Вот почему росы в лесу воюют не хуже, чем в степи. Восточные росы — степное племя, а западные — сброд! И всё этому сброду покоряются. Даже нуры, волчье племя. Вождь их, Волх-оборотень, сделался подручным князем у Ардагаста.
Кудым-Ош гордо вскинул голову, расправил широкие плечи. Теперь в нём говорил не полумедведь, а князь свободного лесного племени.
— Никто ещё с пермяков дани не брал, законов им не давал, подручных князей не ставил! Кто твой Волх — волчий князь? Волки трусливы. А я — медведь!
И над священной горой, над широкими лугами и тёмно-зелёными лесами раскатился громом медвежий рёв. Могучему голосу вождя вторила его дружина.
— Слышу голос сынов пармы! — отозвался сверху Корт-Айка. — Всем нам, лесовикам, соединиться надо! Только так одолеем проклятого Ардагаста. Входи в святилище, князь Кудым! Будем молиться о победе лесным богам.
Когда Кудым поднимался на вал, даже уродливое лицо Яг-морта не казалось ему таким уж мерзким. Ведь они оба были «лесные люди», парма-эк и яг-морт. А с юга надвигалось что-то новое, неслыханное, чужое. Князь уже слышал о битве у Золотой горы и разгроме прежде неодолимых аримаспов. Что же это за сила идёт на лесной край? И отступить перед ней нельзя. Не на то его выбрали князем.
Росы и манжары шли на север. Вниз по Юрюзани, по Черной реке, потом через водораздел на Сылву. Было что вспомнить и поведать друг другу славным воителям и старым друзьям в дороге и у костров. Как-то уже в верховьях Сылвы, сидя у костра, Зорни-отыр рассказывал о земле коми, в которую лежал теперь их путь.
— Хорошая земля и богатая. Одна пушнина чего стоит! Ходят за ней купцы из самой Бактрии. И люди там хорошие. Самые смелые охотники в лесах — после нас, манжар. Лешего стрелой убить, водяного сетью поймать не боятся. Конники плохие, зато на лодках, на лыжах хоть куда дойдут. К самому Ледяному морю забираются. И хлеб сеют, и скотину пасут, но любят только охоту. А воевать не любят, в набеги не ходят. В лес к ним, однако, с войной лучше не соваться. Вот он знает, — кивнул Зорни-отыр на Лунг-отыра.
Тот гордо дёрнул чёрным усом:
— Только род Медведя не боится ходить на пермяков, не то что ваш гусиный род. Храбрые они, зато проще и глупее их в лесу нет. Расскажите лучше, как вы им всучили невесту, которую никто не брал. Твою же тётку.
— Я расскажу, — кивнул Зорни-шаман. — К тете Хосте сватался Аорсуархаг, Белый Волк, царь верхних аорсов. Старый, злой — не только наложниц, цариц своих плёткой бил. Как такому девушку добрую, слабую отдать? Великий царь, могучий, лютый, орды его кочевали от Каспия до Оксианского озера[168] — как такому отказать? Придёт — всё разорит. Наша мать уже тогда сильной шаманкой была. Наложила на тётю колдовскую лосиную личину. Стало у той лицо как лосиная морда — всё в шерсти, губастое, зубатое, большеглазое. Грозный жених приехал, только увидел — плюнул и ускакал.
— А потом личину снять не смогли. Такое великое колдовство только гусиные шаманы умеют, — едко заметил Лунг-отыр. — Я, кого в медведя обращу, всегда расколдовать могу.
— Да, человека совсем зверем делать легко, немножко — трудно и обратно тоже. Мать в верхний мир летала, к Золотой Бабе. Та сказала: спадёт личина, когда возьмёт девушку-лосиху воин-медведь. Не в шатре, не в избе сойдётся с ней — при свете солнца. Ваши отыры приезжали, сватались — только увидят лицо, бегут. А это обида, за обидой — распря, война...
— Нужно было нам позориться, — хмыкнул Лунг-отыр. — Вдруг колдовства нет, а есть обман и девка-уродина.
— Нашёлся такой; что ни обмана, ни девки не испугался. Кудым-Медведь, князь пермяков, сын шаманки и медведя. Пришёл на лодках через Урал, с Чусовой на Исеть. Сильный, но добрый: пожалел Хэсте. Разве она виновата, что родилась дочерью отыра? А ещё нагадала ему Потось, пермяцкая шаманка, что родится у него от манжарской девушки-лосихи сын — великий воин. Та шаманка тоже Золотой Бабе служит... Взял он в жёны нашу тётю, днём, перед лицом Солнечной Богини сошёлся с Хэсте — и спала с неё личина. А сын их Перя — самый сильный из пермяцких отыров.
— И самый славный, — продолжил Зорни-отыр. — Поплыл с дружиной вниз по Pa-реке продавать меха. Решил до самой Бактрии дойти. По дороге сарматы царские с него пошлину взять хотели, а он одолел в поединке Амбазука, сильнейшего их отыра, и ничего не дал. В устье Ра защитил купцов от разбойников-сарматов. Купцы дали ему большие лодки, и дошёл он до устья Вахш-реки[169], а по ней — до Бактрии. Вы его там не видели? — обратился отыр к Ардагасту и Ларишке.
— Перя? Мы его называли Аршавах — «добрый медведь». Так его сарматы прозвали. А греки — «Геракл Гиперборейский». Такой сильный и такой простой! — улыбнулась царица росов. — К моей сестре Арванте приехал свататься царь аорсов — тот самый Аорсуархаг. Аланы его разбили, и он им покорился, но по-прежнему был гордый и злой. И тут выходит Перя и говорит: «Ты старый, зачем тебе молодая жена? Она меня, молодого, любит. Спроси её». Белый Волк разъярился и пообещал прийти в наш Чаганиан[170] с ордой. Мы с сестрой отчаянные были. Я сказала ей: «Если ты бежишь с Аршавахом, и я с тобой!» А Перя: «Я не вор, чтобы бежать. Защищу вашу землю как свою». И защитил. Помнишь, Ардагаст?
