— Лучше пойдём вместе со мной. Меня пропустят.

А в это время пантикапейские горожане смотрели, как через западные ворота в город въезжают два десятка конных сарматов под красным знаменем с золотой тамгой-трезубцем. Впереди ехал стройный молодой воин с лихо закрученными золотистыми усами, во всём красном, с мечом в золотых ножнах у пояса и золотой гривной со львиными головами на шее. Одной рукой он придерживал сидевшего перед ним полуторагодовалого ребёнка с золотистыми волосами. Другой светловолосый ребёнок прижимался к одетой по-мужски всаднице с красивым узкоглазым лицом. Чёрные волосы её были небрежно прикрыты красным покрывалом. У пояса висел кривой меч-махайра. Под охраной всадников ехала крытая добротным синим сукном кибитка, из которой выглядывала ещё одна молодая женщина — синеглазая, в белой вышитой сорочке и платье на помочах, скреплённых серебряными застёжками. Её волосы были аккуратно убраны под высокий кокошник, расшитый жемчугом.

Горожане, с любопытством глядя на пришельцев, переговаривались:

   — Это Ардагаст, царь росов и венедов.

   — Росы? Небось такие же гуляки и буяны, как их князь Андак с дружиной. Слава Зевсу, что те хоть не убили никого. Правда, за всё заплатили.

   — После того, как царь пригрозил выгнать их из города без коней. Что ещё эти-то натворят?

Бывалый, хоть и небогатый, купец с серьгой в ухе снисходительно пояснил:

   — Этих можете не бояться: среди них половина венедов, а они в Скифии самые мирные. Да я у росов был, всех там знаю. Тут буянов нет. Вот индиец Вишвамитра — силён и отважен, как Геракл, а мухи зря не обидит. В белом плаще — маг Вышата. А вот и эллин, Хилиарх из Кизика, царский казначей.

   — А это кто, низенький такой и без оружия?

   — Это Шишок, царский сатир.

   — Сатир? Да ну! У него же ноги без копыт.

   — И хвоста нет, я видел. Зато он может вырасти с целое дерево, и тогда потащит зубра или тура, как телёнка. Это я тоже видел. Чего бы он забрался так далеко от венедских лесов? На это должна быть важная причина.

Причиной, заставившей Шишка ехать в летнюю жару через степь, была укрепившаяся в нём любовь к странствиям. Ему захотелось поглядеть на кавказские леса и горы, где Ардагаст собирался поохотиться на зубров вместе с Рескупоридом.

Оба маленьких царевича — золотоволосый Ардафарн, сын Ларишки, и Доброслав, сын Добряны, — вовсю глазели на город. С не меньшим любопытством смотрела на него и сама Добряна, до сих пор не бывавшая даже в Ольвии. За сына она не беспокоилась: Ларишка о нём заботилась не меньше, чем о своём. А царь с улыбкой говорил:

   — Везёт моим мальчикам: уже увидели и город, и море. А я в лесах рос и всё это увидел только в тринадцать лет. И сразу в такие переделки попал... Вон в том переулке мы с Инисмеем и Рескупоридом дрались с демонами. А вот и агора. Тут у меня сначала украли коня, а потом чуть самого не убили, когда я не дал его продать.

Теперь торговцы на агоре угодливо кланялись богатому варварскому царю и его свите. А постаревшая, но по-прежнему бойкая торговка Рахиль даром угостила детей Ардагаста пирожками. Она уже успела узнать, что царь росов — один из трёх царевичей, что расстроили чары Левия и его учителя и спасли пантикапейских евреев от расправы. Царь купил детям по деревянному коньку на колёсиках с глиняной кибиткой, а царицы заглянули в ювелирную лавку, и в парфюмерную, и к торговцам тканями.

Над воротами акрополя росов приветствовал поднятой рукой бронзовый всадник — степной воитель Аспург, дед нынешнего царя. Ардагаст спросил Ларишку:

   — Ты что, так и войдёшь амазонкой во дворец?

   — Непременно, — ответила та, сняв покрывало и разбросав волосы по плечам. — Царица Боспора — сарматка. Интересно, как она выйдет к нам?

В тронном зале боспорских царей с его мозаичным полом и фресками, изображавшими битву одноглазых всадников-аримаспов с грифонами, Ардагаст ещё не был. Котис, отец Рескупорида, и не думал принимать тут тринадцатилетнего царевича без царства. Теперь друзья детства приветствовали друг друга по-степному — поднятыми руками.

Рескупорид, одетый по-эллински — в голубой хитон и красный плащ с золотым шитьём, всё же напоминал степняка — гордым взглядом, длинными волнистыми волосами и тонкими усами. Он был всего на два года старше Ардагаста, но царствовал уже пять лет. Рядом с ним на троне восседала царица — Косер, дочь царя сираков[106]. Она была в сарматских шароварах и кафтане, с акинаком у пояса, но поверх этого варварского наряда изящно лежали складки плаща из тонкого виссона. Возле неё на резном стульчике сидел мальчик лет семи, тоже одетый по-сарматски. У мальчика были такие же волнистые волосы, как у отца, только тёмные, в мать, и крупный волевой подбородок.

Среди придворных Ардагаст с Выплатой сразу заметили старого знакомого — полного, лысоватого и добродушного философа Стратоника. Рядом с ним стоял незнакомый смуглый человек с ухоженной чёрной бородой, подстриженной четырёхугольником, в одеянии персидского жреца-мобеда: длинном плаще и башлыке с повязкой для рта. Одежда эта была скромной, но далеко не бедной, а в лице жреца чувствовалась привычка наставлять, а если надо, и повелевать.

   — Здравствуй, Кафтысар-хуандон-алдар! — сказал по-сарматски Ардагаст.

   — Здравствуй, Ардагаст! — ответил Рескупорид. — Да, теперь я и для тебя «владыка рыб, князь пролива». Так нас, царей Боспора Киммерийского[107], обильного рыбой, величают сарматы. Все знают: Кафтысар богат и щедр, он и одарит, и угостит, и помирит.

   — Теперь я и сам богат, и с соседями у меня, наконец, мир. И я могу к тебе приехать не за подарками и помощью, а просто чтобы отдохнуть с семьёй у старого друга.

   — Да, мы были вместе всего несколько дней, но запомнили их на всю жизнь. Ты за это время превзошёл меня: создал целое царство. А я даже ничего не завоевал, разве только Косер. Мне для этого пришлось сразиться с двумя ревнивыми князьями, а потом с ней самой.

   — И ты бы не одолел, если бы у меня не лопнула подпруга и я не свалилась с коня в Гипанис[108], — сказала сарматка.

   — Ага, прямо в омут, да в кольчуге, и мне пришлось за тобой нырять. Зато сираки больше не грозят нам местью за свою столицу, разорённую моим отцом и римлянами. Нет, моя Косер стоит целого царства! А иные утончённые эллины меня после этого прозвали «диким сарматом» и «охотником за амазонками». А я им назло назвал своего первенца знаешь как? Савромат[109].

   — Я уже езжу на большой лошади и аркан бросать умею, — гордо сказал мальчик.

Ардагаст представил другу своих жён и детей. После этого царь Боспора пригласил гостей отобедать с ним. Кроме обоих царей с семьями, однако, приглашены были лишь Вышата, Хилиарх, Вишвамитра, Стратоник и гость из Персии. Придворные и росские дружинники пировали отдельно. Здесь знали: при разговорах с людьми из Братства Солнца царь предпочитает обходиться без лишних ушей. Любознательным боспорцам пришлось довольствоваться рассказами дружинников и «скифского сатира», на редкость весёлого, общительного и многознающего. Но и грекам оставалось лишь удивляться, когда сатир расписывал свои воинские подвиги, а росы дружно подтверждали правдивость его слов.

Царский стол был обильно накрыт всем, чем только богат Боспор. Осетрина и белужина, красная и чёрная икра, хлеб и пирожные из лучшей муки, жареные фазаны, сладкое вино из виноделен Мирмекия и Колхиды... Вместо пиршественных лож стояли обычные стулья. На стенах висело оружие, греческое и варварское, а фрески изображали бой греков с амазонками. Воительницы были здесь представлены не аккуратно причёсанными гречанками в коротких хитонах, а яростными сарматками с распущенными волосами. Многое в этом дворце напоминало о том, что здесь кончается весёлый и уютный эллинский мир и начинается скифский — опасный, кровавый, пугающий и одновременно притягивающий своей загадочностью.