Рабочие также выиграли от расширения программы социального обеспечения — накопительной системы, которая выплачивала пособия пожилым людям за счет налогов на заработную плату работодателей и работников. К 1951 году около 75 процентов работающих и их кормильцев стали участниками этой системы.[803] Пособия были не очень высокими: в 1950 году они составляли в среднем 42 доллара в месяц для пенсионеров, а к 1960 году — 70 долларов. Пенсионеры-женщины, большинство из которых зарабатывали меньше, пока были заняты, как правило, получали меньше, чем мужчины, равно как и их кормильцы. Тем не менее, рост охвата и пособий помог миллионам американцев. Число семей, получающих чеки социального обеспечения, увеличилось с 1,2 миллиона в 1950 году до 5,7 миллиона в 1960 году; за тот же период общая сумма выплаченных пособий выросла с 960 миллионов долларов до 10,7 миллиарда долларов.

Профсоюзы также продолжали добиваться улучшений для работающих людей. Как и в прошлом, эти достижения были далеко не всеобщими. Некоторые профсоюзы продолжали исключать неквалифицированные кадры, в том числе большое количество чернокожих или женщин. Кроме того, лидеры профсоюзов в 1950-х годах в значительной степени оставили надежду добиться государственного руководства такой социальной политикой, как медицинское страхование, сосредоточившись на выбивании льгот у работодателей. В результате в Соединенных Штатах по-прежнему существовала система социального обеспечения, которая была более частной, чем в других странах. Тем не менее, профсоюзы оставались силой для многих рабочих в 1950-х годах. В 1954 году они представляли интересы почти 18 миллионов человек. Это составляло 34,7% работников несельскохозяйственных отраслей, что уступало лишь рекордному показателю 1945 года — 35,5%.[804]

Профсоюзные лидеры сосредоточились на улучшении условий труда, часто добиваясь повышения зарплаты, сокращения рабочего дня и улучшения условий труда. Некоторые добились гарантированной корректировки стоимости жизни для своих членов; к началу 1960-х годов более 50% основных профсоюзных контрактов включали такую корректировку.[805] Профсоюзы также боролись за льготы, или, как их стали называть, «бахрому». Многим удалось заключить договоры, которые закрепили преимущества стажа работников и ввели четкие процедуры рассмотрения жалоб, иногда с положениями об обязательном арбитраже. Эти процедуры были важны, поскольку укрепляли верховенство закона на рабочем месте, обеспечивали столь желанные гарантии занятости и помогали руководству и трудовому коллективу предотвращать забастовки.[806] Трения вряд ли исчезли: например, крупная забастовка в сталелитейной промышленности потрясла страну в 1959 году. Но количество забастовок (и потерянных рабочих часов) резко сократилось после максимума середины 1940-х и начала 1950-х годов.[807]

Какими бы многообещающими ни были эти изменения, они не в полной мере отражали завышенные ожидания, которые охватили значительное число американских рабочих в то время. Эти рабочие, конечно, понимали, что американское общество остается неравным, и были слишком благоразумны, чтобы купиться на мифы о прогрессе от лохмотьев к богатству. Но они были рады, что у них появились средства на покупку домов, автомобилей и бытовых удобств. Это давало им большее участие в жизни капиталистического общества, повышало их достоинство как личностей и их ощущение себя гражданами. Многие рабочие также верили (по крайней мере, в моменты, когда они были полны надежд), что Соединенные Штаты обещают широкие возможности и восходящую мобильность — короче говоря, что социальный класс не является жестким и непреодолимым препятствием. Те, кто стал родителями — обычное явление в эпоху бэби-бума, — ожидали, что их дети будут жить в лучшем мире, чем тот, в котором они сами выросли в «плохие старые времена», относительно 1930-х годов.

Были ли такие ожидания реалистичными? Согласно определениям профессий, принятым в ходе переписи населения, обнадеживающий сценарий, похоже, имел под собой основания. Во многом благодаря трудосберегающим технологиям процент людей, занятых на самых тяжелых и плохо оплачиваемых работах — в горнодобывающей промышленности и сельском хозяйстве, — продолжал снижаться. По состоянию на 1956 год, как показала перепись населения, среди американцев было больше тех, кто занимался «белыми воротничками», чем тех, кто занимался ручным трудом. Миллионы этих людей, стремящихся вверх по карьерной лестнице, переместились в пригороды, обезлюдив районы с преобладанием фабрик, где господствовал стиль жизни рабочего класса. Оторвавшись от своих старых районов, многие из этих мигрантов вели себя так, что хотя бы поверхностно напоминали представителей среднего класса. Впервые они купили новые автомобили и основные бытовые удобства, делали покупки в супермаркетах, а не в магазинчиках, ели обработанные и замороженные продукты (бум которых пришёлся на 1950-е годы) и одевались — по крайней мере, в свободное от работы время — как многие друзья и соседи белых воротничков.[808] Учитывая эти события, неудивительно, что некоторые современники считали, что Соединенные Штаты вступают в постиндустриальную стадию капитализма, когда классовые различия исчезают.[809]

Однако на самом деле ничего столь драматичного не произошло ни тогда, ни позже. В то время как процент людей, определяемых по роду занятий как работники ручного труда, со временем уменьшался, число занятых таким образом работников продолжало медленно, но неуклонно расти (с 23,7 миллиона в 1950 году и 25,6 миллиона в 1960 году до 29,1 миллиона в 1970 году). Если к 25,6 миллионам человек, считавшихся в 1960 году ручными работниками, прибавить 4,1 миллиона фермеров и сельскохозяйственных рабочих, а также 7,6 миллиона «работников сферы обслуживания» (широкая категория, включающая уборщиков, горничных, официантов, пожарных, служащих АЗС, охранников и домашнюю прислугу), то получится 37,3 миллиона американцев, которые в основном использовали свои руки на работе. Это на 10,1 миллиона больше, чем число тех, кого в то время относили к «белым воротничкам». Кроме того, «белые воротнички» были введенной в заблуждение ёмкой категорией: в 1960 году в неё входило 14,4 миллиона канцелярских и торговых работников из общего числа в 27,2 миллиона.[810] Многие из этих людей были низкооплачиваемыми и полуквалифицированными. Как бы ни рассматривать эти цифры, ясно два момента: рабочие «синие воротнички» оставались центральным элементом экономики 1950-х годов, а бесклассовость — в том смысле, в каком она определялась трудом, — оставалась миражом.[811]

Кроме того, миллионы американских рабочих вряд ли считали себя «белыми воротничками» или обеспеченными людьми на своих рабочих местах. Современные критики, такие как социолог К. Райт Миллс и Пол Гудман, точно подметили, что большая часть работы остается рутинной, скучной, низкооплачиваемой и направленной на производство, рекламу и продажу потребительских гаджетов. Люди, занятые таким трудом, часто были недовольны и озлоблены. Отсутствие на рабочем месте и небрежное отношение к работе — вот что такое сборочные линии.[812] Все большее число этих низкооплачиваемых работников составляли женщины, которые в 1950-х годах вступали в ряды рабочей силы в рекордном количестве.[813] Более того, «синие воротнички», переехавшие в пригороды, такие как Левиттаунс, не стали вдруг «средним классом».[814] Скорее, они сохраняли свои ценности и стиль жизни и продолжали считать себя представителями «рабочего класса».