Каковы бы ни были причины решения Северной Кореи, было ясно, что Ким и Сталин сильно просчитались. Хотя некоторые южнокорейцы поддержали захватчиков, большинство их не поддержало. Южнокорейская армия, хотя и сильно уступала в численности, оставалась верна Ри. А Соединенные Штаты перечеркнули ожидания противника, решив помочь южнокорейцам. Ошибочное решение Кима, основанное, по крайней мере частично, на нерешительных сигналах администрации Трумэна, стало одним из самых судьбоносных в истории холодной войны.
НАСТУПЛЕНИЕ северокорейских войск в темноте 25 июня было хорошо организованным, сокрушительным наступлением, возглавляемым 150 советскими танками Т–34, ракеты из базук РК без вреда отскакивали от танков. По оценкам, в штурме участвовало около 90 000 хорошо обученных, хорошо замаскированных северокорейских войск. Многие из них были закалены в боях, служили «добровольцами» у Мао во время гражданской войны в Китае. Они ошеломили плохо оснащенные силы РК, часть из которых была вынуждена спешно вернуться из увольнительной. Защитники могли только стоять и сопротивляться, отступать, сопротивляться ещё немного и снова отступать. В течение нескольких дней северокорейцы захватили Сеул, столицу Южной Кореи, разгромили полуостров и, казалось, были готовы столкнуть силы РК в море.
Трумэн получил известие о вторжении в 9:30 вечера 24 июня дома в Индепенденсе, куда он отправился на выходные с семьей. Ачесон, сообщив по телефону плохие новости, сказал ему, что он уже обратился к Совету Безопасности ООН с призывом прекратить боевые действия и отвести северокорейские войска к 38-й параллели. На следующий день, в воскресенье, Трумэн вернулся в Вашингтон и сразу же отправился в Блэр-Хаус, где он жил, пока в Белом доме напротив шёл капитальный ремонт. К тому времени Совет Безопасности уже одобрил резолюцию, поддержанную американцами, со счетом 9:0. Но северокорейцы не обратили на это внимания и рванули вперёд на юг. Высшие военные и дипломатические чины присоединились к президенту за ужином в Блэр-хаусе и на первом из многих напряженных совещаний, которые Трумэн проводил там в течение следующих нескольких дней. Среди них были Ачесон, Дин Раск, занимавший пост помощника государственного секретаря по делам Дальнего Востока, Омар Брэдли в качестве председателя Объединенного комитета начальников штабов, руководители служб, министр обороны Луис Джонсон и другие представители исполнительной власти. Ни один член Конгресса не был приглашён.[513]
С самого начала все эти люди выступали за то, чтобы занять твёрдую позицию против северокорейской агрессии. Их мотивы несколько различались. Некоторые опасались, что контроль коммунистов над южнокорейскими авиабазами будет представлять большую угрозу безопасности Японии, которую Соединенные Штаты строили как бастион капитализма в Азии. Но большинство участников встречи не слишком беспокоились о Японии, и их мало волновала Южная Корея сама по себе. Вместо этого их беспокоило то, что вторжение Северной Кореи, подобно действиям нацистов в 1930-х годах, нагло бросало вызов воле и авторитету «свободного мира». Если Соединенные Штаты пойдут на умиротворение, Армагеддон будет близок.[514] Трумэн сказал одному из помощников, что «Корея — это Греция Дальнего Востока. Если мы будем достаточно жесткими сейчас, если мы будем противостоять им, как это было в Греции три года назад, они не предпримут никаких следующих шагов… Неизвестно, что они сделают, если мы не дадим отпор прямо сейчас».[515]
Несмотря на такие разговоры, Трумэн и его советники поначалу надеялись, что северокорейцев можно будет остановить, не втягивая Соединенные Штаты в наземные боевые действия. Эта надежда отражала их острое осознание военной слабости Америки, особенно её армии. На встрече 25 июня президент не взял на себя никаких военных обязательств. Однако к вечеру следующего дня ситуация в Корее сильно ухудшилась. Генерал Дуглас МакАртур, американский военный командующий в Азии, срочно запросил американскую помощь. В ответ Трумэн предпринял более решительные шаги, направив американские военно-воздушные и военно-морские силы на юг и значительно увеличив помощь Индокитаю и Филиппинам. Он также приказал Седьмому флоту войти в воды между материковым Китаем и Тайванем, тем самым гарантировав Чан Кайши военно-морскую защиту впервые после его бегства в предыдущем году. В течение двух дней после вторжения Соединенные Штаты значительно расширили и милитаризировали свою внешнюю политику в Азии.
На следующее утро Трумэн немного расширил круг своих советников, пригласив на встречу лидеров конгресса. Но его целью было в основном проинформировать их о решениях, принятых накануне вечером, а не просить их совета. Они не высказали серьёзных возражений, и встреча длилась всего полчаса. Позже в тот же день Конгресс с энтузиазмом поддержал действия президента. Вечером того же дня ООН приняла резолюцию, поддерживающую отправку воздушных и морских сил на помощь осажденным южнокорейцам.
Но и эти шаги не смогли замедлить продвижение северных войск, и МакАртур все больше и больше волновался, требуя немедленной отправки в Корею двух американских армейских дивизий из оккупационных войск в Японии. Его просьба поступила в Пентагон в 3:00 утра 30 июня по вашингтонскому времени. Трумэн, вставший и побрившийся, получил его в Блэр-Хаусе в 4:47 и одобрил без колебаний и дальнейших консультаций. Его решение привело к развитию событий, которого до этого момента боялись практически все американские политические и военные лидеры, включая МакАртура: солдатам Соединенных Штатов предстояло сражаться на суше Азии.
Благодаря отчаянной военной ситуации, сложившейся в Корее за пять дней после вторжения, Трумэн и его советники действовали в условиях огромного дефицита времени. Поэтому неудивительно, что они допустили ряд ошибок. Одной из них стала неспособность Трумэна должным образом проконсультироваться с Конгрессом. Ни тогда, ни позже президент не запросил того, чего, по мнению некоторых, требовала Конституция в такой ситуации: объявления войны Конгрессом. Когда он спросил сенатора Тома Коннелли, главу Комитета по международным отношениям, должен ли он это сделать, Коннелли ответил отрицательно. «Если к вам в дом врывается грабитель, вы можете стрелять в него, не обращаясь в полицейский участок и не получая разрешения. Вы можете столкнуться с долгими дебатами в Конгрессе, которые полностью свяжут вам руки. Вы имеете на это право как главнокомандующий и в соответствии с Уставом ООН».[516]
Коннелли просто сказал Трумэну то, что тот хотел услышать. Президент не стал привлекать Конгресс к принятию решения о вмешательстве. Позже он объяснил: «Я просто должен был действовать как главнокомандующий, и я это сделал».[517] Это был правдоподобный аргумент, поскольку время действительно было на исходе, и он не знал тогда, насколько кровопролитный конфликт его ожидает. Тем не менее, он создал плохой прецедент. Президенты в прошлом маневрировали таким образом, что обязывали американские войска вступать в бой. Но Трумэн пошёл дальше, утверждая, что его конституционная роль главнокомандующего оправдывает только исполнительные действия. Многие последующие президенты, в частности Линдон Джонсон, пошли по стопам Трумэна, обязав Соединенные Штаты участвовать в боевых действиях без санкции Конгресса.
Исполнительные решения Трумэна возмутили нескольких сомневающихся, таких как Тафт, который призывал к консультациям с Конгрессом перед отправкой Соединенными Штатами своих сухопутных войск. Однако в то время эти сомневающиеся мало что говорили, а Тафт не настаивал на своём. Большинство людей в пугающие и срочные дни конца июня считали, что Трумэн должен действовать быстро. Однако когда война пошла плохо, Тафт и другие, в основном консервативные республиканцы, ужесточили свои нападки на проявление Трумэном президентской власти. Неспособность президента проконсультироваться с Конгрессом в 1950 году усугубила его политические трудности в течение следующих двух с половиной лет, когда его недруги снова и снова клеймили тупик как «войну Трумэна».
