Было бы преувеличением говорить о влиянии «Длинной телеграммы», утверждая, что она сформулировала американскую внешнюю политику на будущее. Но во многом благодаря Форресталу, который активно распространял её среди американских лидеров, она получила широкое внимание. Она дала им подходящее теоретическое объяснение тому, что они уже считали антизападным поведением Сталина: оно проистекало из сочетания идеологических и тоталитарных императивов, глубоко укоренившихся как в российской, так и в недавней советской истории. Это объяснение было простым, понятным и поэтому психологически удовлетворяло американских политиков, и без того раздражённых советскими действиями.

Объяснение также предлагало американцам способ справиться с Советским Союзом. Это было то, что позже стало известно как политика «сдерживания», которую сам Кеннан, обозначенный только как «мистер Икс», подробно изложил в знаменитой статье в Foreign Affairs в июле 1947 года.[279] Политика сдерживания предполагала, что Советы, а не американцы, несут ответственность за срыв сотрудничества в военное время и что СССР является непримиримым тоталитарным режимом. В отношениях с ним Соединенные Штаты должны проявлять твердость, тем самым противопоставляя Советам «неизменные контрсилы в каждой точке, где они проявляют признаки посягательства на интересы мирного и стабильного мира».[280]

Позже Кеннан жаловался, что американские политики — в основном после 1950 года — чрезмерно акцентировали внимание на военной составляющей сдерживания, возведя тем самым огромную конструкцию военных союзов, которые поставили так называемый свободный мир перед угрозой всемирной коммунистической революции. Этого военного акцента не было ни в 1946, ни в 1947 годах. Запад, говорил он, должен быть бдительным и быстро реагировать на агрессивные действия. Кеннан, действительно, одобрял тайные действия агентов американской разведки в коммунистическом блоке. Но Запад не должен реагировать слишком остро, создавая огромные запасы атомного оружия или предпринимая военные шаги, которые могли бы спровоцировать крайне подозрительное советское государство на опасные ответные действия. Соединенные Штаты должны быть прежде всего благоразумны и терпеливы, бдительно сдерживая советскую экспансию и ожидая того дня, который, по мнению Кеннана, обязательно наступит, когда коммунистический мир распадется из-за своих внутренних противоречий и жестокости.

Через две недели после «Длинной телеграммы» Кеннана Уинстон Черчилль, выступая в Вестминстерском колледже в Миссури, ещё раз высказался за твердость в отношении Советов. В 1945 году Черчилля сняли с должности, но он оставался не только лидером Консервативной партии, но и символом единства союзников военного времени, а для американцев — любимым иностранным лидером. Будучи главой Великобритании во время войны, он часто проявлял проницательный реализм в отношениях со Сталиным — в той мере, в какой это касалось британских интересов. Но задолго до 1946 года он также был известен тем, что с большим подозрением относился к советским намерениям. В Вестминстере он озвучил эти подозрения в памятном обращении, в котором прозвучала одна из самых устойчивых метафор холодной войны — «железный занавес»:

Этот призыв Черчилля казался особенно значимым, поскольку прозвучал по приглашению самого Трумэна, который организовал выступление Черчилля в колледже (в родном штате президента) и приехал на поезде, играя с ним в покер, из Вашингтона. Трумэн представил Черчилля, сидел позади него на помосте во время выступления и несколько раз аплодировал во время презентации. Не одобряя впрямую слова Черчилля, Трумэн, казалось, дал понять, что согласен с необходимостью занять решительную позицию в борьбе с Советами.[282]

Эти события, произошедшие в феврале и марте 1946 года, привели к тому, что в последующие месяцы США стали проводить в основном более жесткую, сдерживающую политику. В это время Соединенные Штаты перебросили Шестой флот в восточное Средиземноморье и активизировали свои протесты против советского давления в этом регионе. Такая реакция, похоже, принесла результаты. К концу 1946 года Советский Союз вывел свои войска из северного Ирана и стал менее настойчивым в своих требованиях к Турции. Администрация Трумэна также не позволила Советам играть значительную роль в послевоенной оккупации Японии и противостояла давлению коммунистов, требовавших воссоединения Кореи под властью Северной Кореи. Хотя Трумэн прохладно относился к китайскому националистическому режиму Чан Кайши, который был широко известен своей коррумпированностью, он поощрял Маршалла, своего эмиссара в Китае, попытаться урегулировать гражданскую войну в стране и согласился на значительные ассигнования Конгресса — 3 миллиарда долларов в период с 1945 по 1949 год — на помощь Чану. В Германии Соединенные Штаты прекратили отгрузку репараций из своей зоны оккупации и начали движение к антисоветской консолидации американской, британской и французской зон.[283]

В эти месяцы администрация Трумэна также предприняла решительные шаги по укреплению своего атомного щита. Некоторые советники Трумэна, в частности Стимсон, в конце 1945 года предлагали Соединенным Штатам рассмотреть возможность разделения контроля над атомным оружием с Советским Союзом, который был уверен, что в течение нескольких лет разработает А-бомбу. «Главный урок, который я усвоил за свою долгую жизнь, — говорил Стимсон, — состоит в том, что единственный способ сделать человека достойным доверия — это доверять ему, а самый верный способ сделать его недостойным доверия — это не доверять ему и показать своё недоверие». Он предупредил: «Если мы не сможем подойти к ним сейчас и продолжим вести переговоры с… этим оружием, демонстративно висящим у нас на бедре, их подозрения и недоверие к нашим целям будут усиливаться».[284] Другие советники, в том числе ведущие ученые, поддержали Стимсона, указав, что, создавая и храня атомное оружие, Соединенные Штаты гарантируют эскалацию новой опасной гонки вооружений. Другие же указывали на недостаток, связанный со значительной опорой на такое оружие: в подавляющем большинстве дипломатических споров оно в лучшем случае являлось неуклюжим средством сдерживания.

Трумэн поначалу казался открытым для таких аргументов, и он назначил Ачесона и либерала Дэвида Лилиенталя разработать план, который должен был быть представлен Организации Объединенных Наций. Они рекомендовали создать международное Управление по атомному развитию, которое могло бы контролировать все сырье, используемое для создания такого оружия, в том числе и в Советском Союзе, и запретить все последующее производство А-бомб. Вполне вероятно, что Советский Союз отверг бы этот план, поскольку он позволял Соединенным Штатам сохранить свой собственный небольшой запас, не позволяя Советам разрабатывать свой. Однако Трумэн обеспечил отказ Советского Союза, когда уполномочил Бернарда Баруха, финансиста, настроенного резко антикоммунистически, представить в ООН пересмотренный вариант плана Ачесона-Лилиенталя. Новый план предусматривал санкции против нарушителей и оговаривал, что ни одна страна не может использовать право вето Совета Безопасности, чтобы избежать наказания за такие нарушения.[285] Когда Советы настаивали на праве вето в таких вопросах, американцам казалось, что Сталин полон решимости самостоятельно разрабатывать атомное оружие и что никакое соглашение невозможно. К концу 1946 года исчезли последние надежды, пусть и небольшие, на смягчение гонки атомных вооружений, которая впоследствии пугала весь мир.