Однако рост уровня жизни также привел к росту ожиданий, особенно среди огромной и самоуверенной когорты молодых людей — поколения бэби-бума, выросших в изобилии послевоенного мира. К концу 1960-х годов эти ожидания затронули и американцев из менее благополучных социально-экономических слоев. Чернокожие, добившись правовой защиты в рамках законодательства о гражданских правах 1964 и 1965 годов, стали требовать социального и экономического равенства. Бедные люди, в том числе получатели социального обеспечения, настаивали на своём «праве» на лучшие пособия. Этнические группы, в частности мексиканцы и коренные американцы, становились все более самосознательными и, как и чернокожие, прибегали к прямым действиям для достижения своих целей. Женщины тоже подняли знамя равных прав. В 1966 году будущие лидеры сформировали Национальную организацию женщин.

Большинство этих групп охотно обращались к правительству, особенно к Вашингтону, за разрешением своих недовольств. Как и либералы, к которым многие протестующие относились с презрением, они надеялись, что смогут повлиять на систему и расширить Великое общество. Однако их ожидания стали грандиозными, и они проявляли нетерпение. Все чаще они требовали не только льгот, но и гарантий и прав. Рост правосознания, расцвет которого пришёлся на начало и середину 1960-х годов, к 1970 году занял центральное место в культуре. Революция прав получила особое вдохновение от движения за гражданские права, которое, в свою очередь, опиралось на один из самых стойких элементов американского вероучения: веру в равные возможности людей.[1583] Как показало принятие законов о гражданских правах, значительное большинство людей поддерживало этот идеал, и они продолжали делать это, несмотря на последовавшую обратную реакцию: законы продолжали иметь значение. Однако, как показали события после 1965 года, американцы стали гораздо менее благосклонны, когда люди требовали «права» на социальное равенство или особые льготы для групп населения. Это заводило революцию прав слишком далеко.

Те, кто сопротивлялся ожидаемым требованиям правозащитных групп в середине и конце 1960-х годов, контролировали многие рычаги власти, включая Конгресс, в Соединенных Штатах. Некоторые отстаивали свои собственные «права», включая право вести свою жизнь (или бизнес) без государственного регулирования. Поскольку после 1965 года ЛБДж и либералы потеряли влияние, консерваторы выиграли большинство сражений. При этом они разочаровывали новых претендентов, доводя их до нового уровня ярости, а иногда и до более конфронтационных форм протеста. Эти протесты, в свою очередь, вызвали ответную реакцию, которая обрушилась на самые разные мишени, включая антивоенных демонстрантов, «новых левых», «бездельников» и «неприветливых» чернокожих. К 1968 году жизнь в Соединенных Штатах стала гораздо более противоречивой, чем в обнадеживающие дни «Великого общества». Фрагментация и поляризация, в значительной степени демонстрируемые по телевидению, казалось, ставили под угрозу уступчивость политического компромисса и угрожали социальной стабильности нации.

НА ФОНЕ этой непрекращающейся поляризации либералы (и другие) восприняли несколько событий 1966 и 1967 годов. Одним из них, конечно, было продолжающееся процветание. Конечно, были и проблемы, которые вызывали беспокойство, включая широко распространенную бедность среди меньшинств, сельскохозяйственных рабочих и семей, возглавляемых женщинами. Кроме того, экономистов начали беспокоить первые зачатки инфляции, вызванной увеличением военных расходов.[1584] Тем не менее, экономика в эти годы выглядела необычайно здоровой. Высокие уровни производительности труда продолжали поддерживать неравномерный, но реальный экономический рост. Общий уровень безработицы снизился с 4,5% в 1965 году до 3,5% в 1969 году, что стало самым низким показателем со времен Корейской войны.[1585] Подоходные налоги, сниженные в результате сокращения налогов в 1964 году, оставались относительно умеренными и были значительно ниже, чем в других промышленно развитых странах.[1586] Неравенство личных активов фактически немного снизилось.[1587] Несмотря на опасения экономистов — опасения, которые оказались оправданными в 1970-х годах, — большинство американцев в годы правления Джонсона сохраняли уверенность в будущем развитии экономики. Эта уверенность во многом способствовала раздуванию и без того значительных ожиданий.[1588]

Сторонники либеральных программ в эти годы с удовлетворением отмечали, что федеральному правительству удалось сохранить расходы на человеческие ресурсы даже в условиях эскалации во Вьетнаме. Действительно, такие расходы, хотя и были небольшими по сравнению с расходами на оборону, значительно выросли в период с 1965 по 1970 год, причём гораздо быстрее, чем в годы «Нового рубежа — Великого общества» с 1961 по 1965 год.[1589] В процентном отношении к валовому внутреннему продукту они выросли с 5,2% в 1960 году, 5,4% в 1965 году до 7,7% в 1970 году. Казалось, Соединенные Штаты обладают достаточным богатством, чтобы тратить его на масло (хотя и не так много, как хотелось бы реформаторам) и в то же время выделять очень большие суммы на оружие.

Либералы особенно радовались деятельности Верховного суда, который оставался оплотом поддержки «революции прав» вплоть до отставки Верховного судьи Уоррена в 1969 году. В 1966 году он поддержал усилия по привлечению федеральных властей к преследованию людей, убивших Чейни, Швернера и Гудмана в 1964 году; в 1967 году он единогласно отменил закон штата Вирджиния, запрещавший межрасовые браки.[1590] Гражданские либертарианцы особенно приветствовали мнение большинства по делу «Миранда против Аризоны» (1966 г.), в котором Суд 5:4 расширил права подозреваемых в совершении преступлений.[1591] Голосом, наполненным эмоциями, Уоррен заявил со скамьи подсудимых, что предполагаемый преступник «должен быть предупрежден о том, что он имеет право хранить молчание, что любое его заявление может быть использовано в качестве доказательства против него, и что он имеет право на присутствие адвоката, либо нанятого, либо назначенного». Полиция может допросить обвиняемого, который отказался от этих прав, но даже в этом случае подозреваемый может прекратить допрос, потребовав встречи с адвокатом или сославшись на свои конституционные права.

Как оказалось, «Миранда» не сильно изменила правоприменительную практику: полиция и прокуроры сумели найти способы обойти это решение. Однако в то время решение вызвало бурную полемику, поскольку «преступность на улицах» становилась острой национальной проблемой. Разъяренные консерваторы начали объединяться во все более самосознательные лобби. Судья Джон Маршалл Харлан стучал кулаком по столу, регистрируя своё несогласие. «Эта доктрина не имеет… не имеет санкции, не имеет санкции… Очевидно, что она будет означать постепенное исчезновение признаний как законного инструмента правоприменения». Судья Байрон Уайт, ставленник Кеннеди, добавил: «В каком-то неизвестном количестве случаев правило Суда вернёт убийцу, насильника или другого преступника на улицы… чтобы он мог повторить своё преступление, когда ему заблагорассудится». Исполнительный директор Международной ассоциации начальников полиции ворчал: «Похоже, теперь нам придётся снабдить все патрульные машины адвокатами».[1592]

Эти важные решения указали на ключевую тенденцию, которая должна была усилиться в последующие годы: стремление людей объединяться в группы для защиты своих прав и добиваться судебной защиты, чтобы их реализовать. Все чаще и чаще американцы обращались к судебным процессам. Профессия юриста, одновременно направляя и отражая эту тенденцию, быстро росла в размерах и привлекала многих самых амбициозных и сознательных выпускников колледжей. Наиболее успешные практикующие юристы присоединились к «новому классу» высококвалифицированных, хорошо оплачиваемых «экспертов» — технократов, консультантов, медиков, ученых, — который процветал в эти динамичные годы. Многие юристы, вдохновленные примером высшего суда страны, трубили о соблазнительном языке прав, чтобы продвинуть требования своих клиентов.