По этим и другим причинам многим американским боевым подразделениям было трудно, особенно в поздние годы войны, развивать товарищество. В предыдущих войнах подразделения, как правило, оставались вместе на протяжении всего времени. Солдаты в бою сближались, иногда умирали друг за друга. Однако во Вьетнаме люди часто прибывали на поле боя в одиночку и попадали в те отряды, которые нуждались в помощи. Некоторым из тех, с кем они сражались рядом, оставалось служить ещё много месяцев — они могли стать приятелями, которых нужно было беречь, — но срок службы других подходил к концу. Они оставались незнакомцами, короткими знакомыми, которые вскоре могли вернуться домой.

Расовый антагонизм все больше обострял эти проблемы.[1535] Многие чернокожие американцы поначалу казались готовыми и желающими служить в армии: в 1966 году вероятность того, что они вновь поступят на службу по окончании срока службы, была в три раза выше, чем у белых солдат. Но на фронте они сталкивались с теми же видами злоупотреблений и плохого обращения, что и дома. Часто, казалось, их заставляли выполнять самую грязную работу и нести самую опасную службу. С 1961 года, когда во Вьетнаме погибли первые американские «советники», до конца 1966 года 12,6 процента американских солдат там были чернокожими (примерно таков был процент чернокожих среди американского населения призывного возраста). В 1965 году 24 процента погибших в боевых действиях американцев были чернокожими, что стало рекордом для войны.[1536]

К тому времени чернокожие лидеры в Соединенных Штатах стали открыто критиковать американскую политику в войне. Кинг выступил с критикой эскалации в августе 1965 года, а SNCC и CORE официально выступили против войны в январе 1966 года. Чернокожие все меньше стремились служить. Многие из тех, кто был призван в армию и отправлен воевать за границу, прониклись расовой гордостью во время движения за гражданские права и не хотели мириться с отношением к ним как к людям второго сорта. Зная об этих чувствах, руководители американской армии стремились уменьшить расовую дискриминацию на местах. Процент чернокожих среди погибших в бою начал снижаться: до 16% в 1966 году и 13% в 1968 году.[1537] Тем не менее острый антагонизм сохранялся, отражая не только вечную напряженность цвета кожи, но и нарастающие расовые конфликты, которые раздирали американское общество внутри страны.

Многие американцы, служившие во Вьетнаме, с горечью жаловались — опять же, в основном в поздние годы войны — на плохое военное руководство. Вряд ли это было новостью в летописи военных действий, но проблема казалась особенно острой во Вьетнаме, где «фраггинг» (ранение или убийство солдатами своих собственных офицеров) стал серьёзным делом к 1970-м годам. Офицеры, направленные на боевые действия, обычно служили в шестимесячных командировках. У них почти не было времени на то, чтобы наладить хорошие отношения с бойцами своих подразделений. Лишь немногие из тех, кто был выше лейтенанта (самое низкое офицерское звание), оставались надолго на передовой вместе с войсками. Как правило, они оставались на базах, многие из которых были богато оснащены, или в воздухе, в основном на вертолетах. За годы боевых действий во Вьетнаме в боях погибли только четыре американских генерала, трое из которых разбились на вертолетах. (Четвертый был убит снайперским огнём.) Хотя почти 8000 погибших американцев — 13,8 процента от общего числа — были офицерами, большинство из них были лейтенантами или капитанами. Остальные были унтер-офицерами — сержантами, капралами и т. п., а также призывниками и «добровольцами».[1538]

Бойцам на передовой приходилось беспокоиться не только о противнике, но и об огневой мощи своей собственной стороны. Погибшие и раненые от «дружественного огня» американцы, по некоторым оценкам, составляли 15 или 20 процентов от всех потерь. Эти беспрецедентно высокие оценки объяснялись многими причинами: плохим руководством, неадекватной подготовкой, частыми ближними боями в кустарнике, а также склонностью высокопоставленных офицеров торопиться с призывом использовать самые тяжелые виды огневой мощи — ведь она была создана для поддержки пехотинцев, попавших в беду.[1539] Американские бойцы постоянно испытывали одиночество и страх, даже когда не участвовали в боевых действиях. Они почти ничего не знали об истории и культуре Вьетнама и не знали языка. Южновьетнамцы, столь же этноцентричные, были озадачены нетерпеливыми, технологически продвинутыми и все более разочаровывающими американцами. Личные дружеские отношения через огромную пропасть между культурами были редкостью. Хуже того, многие, казалось бы, благосклонные южновьетнамцы обладали сверхъестественной способностью избегать мин и мин-ловушек, которые калечили американские войска. В сложившихся обстоятельствах неудивительно, что многие американские бойцы стали считать, что все вьетнамцы одинаковы. Казалось, все в «Наме» носят чёрные пижамы и вероломно крадутся по ночам. «Они говорят: „GI номер один“, когда мы в деревне, — жаловался один американский солдат, — но ночью грязные крысы — это VC». Другой писал: «Днём они улыбаются и берут ваши деньги. Ночью они подкрадутся и перережут вам горло».[1540] Все чаще американские ветераны боевых действий считали, что ни один южновьетнамский мирный житель не заслуживает того, чтобы раздумывать, прежде чем его застрелят в разгар перестрелки в деревне. «Правило в полевых условиях, — объяснял один из них, — если он мертв, то это VC».[1541]

Все эти проблемы и страхи объясняли жестокость боевых действий во Вьетнаме. Некоторым они казались даже более жестокими, чем в других войнах. Бойцы FNL и Северовьетнамского фронта, сражаясь с инопланетными захватчиками, вели упорную борьбу, прибегая к саботажу и ночным нападениям на американских солдат. Американцы, имея в своём распоряжении огромную огневую мощь, сбрасывали все больше напалма и Agent Orange и засыпали бомбами деревни и вражеские объекты. Командиры на местах часто вызывали самолеты, вертолеты и тяжелую артиллерию, где бы, по их мнению, ни находился враг. Как объяснил один американский майор в 1968 году после уничтожения американской огневой мощью Бен Тре, деревни в дельте Меконга, «нам пришлось уничтожить деревню, чтобы спасти её».

Жестокость боевых действий усилилась в 1966–67 годах, и к тому времени многим солдатам становилось все труднее понять, почему Соединенные Штаты воюют. Макнамара, Вестморленд и их собственные командиры, в конце концов, измеряли прогресс только количеством тел. Когда солдаты возвращались из патруля, их спрашивали только об одном: сколько вы убили? Один солдат воскликнул: «Что я здесь делаю? Мы не захватываем землю. Мы не отдаем её. Мы просто уродуем тела. Какого черта мы здесь делаем?»[1542]

Все большее число американских солдат, участвовавших в боевых действиях, испытывали отвращение к этой бойне, и многие тысячи из них впоследствии страдали от серьёзных расстройств личности. Другие, однако, становились черствыми и жестокими. Такое случается на войне. Уильям Бройлз, лейтенант морской пехоты, позже рассказывал о переживаниях своего подразделения: