Вера Джонсона в либерализм «хлеба и зрелищ», выдвинутый «Новым курсом», отражала его региональные интересы. Он настаивал на том, что федеральная помощь — это ключ к преодолению изоляции и нищеты Юга, самого бедного региона страны. Будучи президентом, он позаботился о том, чтобы направить как можно больше федеральных денег на Юг и Запад, помогая тем самым втянуть «Солнечный пояс», как его стали называть, в основное русло американской экономики. Но вера Джонсона в государство как благодетеля социальноэкономического прогресса выходила за рамки регионального партикуляризма. В этом убеждении, составляющем суть его политической философии, он был очень близок к либералам своего поколения.

ПОДГОТАВЛИВАЯ свои внутренние программы в конце 1963 года, Джонсон знал — и все знали — что он обладает огромным преимуществом, которого либеральные предшественники были лишены с конца 1930-х годов: национальное настроение настолько жаждало сильного президентского лидерства, что даже Конгресс и группы интересов вынуждены были прислушаться. Ряд событий способствовал такому настроению. Экспансивная риторика Кеннеди о Новом рубеже, хотя и игнорировавшаяся на Холме при его жизни, поддерживала либеральную повестку дня. Стремительный рост экономики с 1962 года оказал огромную помощь: казалось, нация может позволить себе дорогостоящие федеральные программы. А оптимистично настроенные либеральные бюрократы, такие как Уолтер Хеллер из Совета экономических консультантов, были уверены, что знания в области социальных наук и компьютеризация дают правительству инструменты для изменения мира.

Однако подобные силы меркли по сравнению с последствиями убийства Кеннеди. Это воздействие, конечно, не было одинаковым для всех. Некоторые считали, что над страной нависли зловещие силы: реформы в таком сатанинском обществе бесполезны. Консерваторы цеплялись за исторически сильные сомнения в способности правительства улучшить рынок. Группы особых интересов продолжали сопротивляться изменениям, которые, казалось, угрожали им. Миллионы американцев, как всегда, оставались апатичными или аполитичными. Тем не менее, убийство Кеннеди затронуло многих людей так, как не задевало их раньше. Можно ли искупить убийство столь молодого и многообещающего лидера? Должна ли его жизнь быть потрачена впустую? Ощутимая народная тоска по решительному политическому лидерству казалась повсеместной.

Джонсон предоставил его. В последующие месяцы после смерти Кеннеди его уверенность в том, что он, как и Рузвельт, сможет разработать государственные программы на благо общества и обеспечить прогресс «свободного мира», почти не ослабевала. Он также был уверен, что у Соединенных Штатов более чем достаточно ресурсов для достижения этих целей. По сути, он олицетворял собой рост грандиозных ожиданий, который захватил многих либералов в 1960-х годах. «Меня тошнит от всех людей, которые говорят о том, чего мы не можем сделать», — сказал он одному из помощников в 1964 году. «Черт возьми, мы самая богатая страна в мире, самая могущественная. Мы можем все это сделать».[1322]

Продвигая такой экспансивный либерализм, ЛБДж (так его называли многие) уделял беспрецедентное внимание Капитолийскому холму. «Есть только один способ, — объяснял он позже, — которым президент может иметь дело с Конгрессом, и это — постоянно, непрерывно и без перерыва. Если это действительно сработает, отношения между президентом и Конгрессом должны быть почти кровосмесительными… Он должен выстроить систему, которая тянется от колыбели до могилы, от момента внесения законопроекта до момента его официального принятия в качестве закона страны». Он добавил: «Мера должна быть отправлена на Холм в самый подходящий момент… Сроки крайне важны. Момент — это не таинственная госпожа. Это управляемый факт политической жизни, который не зависит ни от чего более экзотического, чем подготовка».[1323]

Джонсон так усердно работал над удовлетворением чувств конгресса, как ни один президент в современной американской истории. Снова и снова, в любое время суток, он брал телефонную трубку, чтобы позвонить и польстить законодателям, среди которых были и молодые люди, никогда прежде не получавшие известий из Белого дома. Не оставляя ничего на волю случая, он настоял на том, чтобы его политические помощники постоянно находились на холме. Со свойственной ему грубостью он говорил им: «Вы должны научиться ездить на Конгрессе, как на женщине». Он сказал Калифано, чтобы тот никогда не принимал голос конгрессмена как должное. «Никогда не думайте о таких вещах. Знайте, знайте, знайте! Вы должны знать, что он у вас есть, и есть только один способ узнать это». Джонсон поднял правую руку, сжал её в кулак и посмотрел на неё. «И тогда ты понимаешь, что его член у тебя вот здесь». Затем ЛБДж открыл ящик стола, разжал кулак, как будто что-то уронил, захлопнул ящик и улыбнулся.[1324]

Одним из первых важных шагов Джонсона после возобновления работы Конгресса в начале 1964 года стало принятие закона о снижении налогов, который поддерживал Кеннеди. Его версия уже прошла через Палату представителей, но в Сенате законопроект-компаньон застопорился из-за решительных фискальных консерваторов, которые требовали, чтобы администрация также согласилась сократить расходы в следующем финансовом году. Хеллер и другие либералы сопротивлялись этому давлению и добивались принятия бюджета, в котором расходы составят 101,5 миллиарда долларов. Джонсон вышел из тупика, встав на сторону консерваторов. «Если вы не сократите бюджет до 100 миллиардов, — сказал он Хеллеру, — вы не прольете ни капли».[1325]

Консерваторы в Конгрессе, довольные уступкой Джонсона, вскоре одобрили законопроект. Он предусматривал сокращение расходов на общую сумму 10 миллиардов долларов в течение следующих двух лет, и Джонсон подписал его в феврале. Как и предсказывали многие либералы, закон в основном помог людям с высокими доходами и корпорациям. Лазейки в законе сохранялись, не оспариваемые ни либералами, ни консерваторами в Конгрессе, в течение многих последующих лет. Тем не менее, сговорчивая позиция Джонсона в отношении налогов помогла создать закон, который до смерти Кеннеди казался сильно заторможенным. Таким образом, его гибкость укрепила его репутацию законодательного лидера. Кроме того, закон обещал принести пользу большому количеству людей, что порадовало членов Конгресса в год выборов. Некоторые экономисты, в том числе и Хеллер, надеялись, что снижение налогов действительно стимулирует экономику и тем самым продемонстрирует достоинства кейнсианских идей.

Следующее крупное мероприятие Джонсона было направлено на достижение цели, о которой он громогласно объявил в своём послании «О положении дел в стране» в январе: «Эта администрация, сегодня, здесь и сейчас, объявляет безоговорочную войну бедности в Америке».[1326] Эту идею он тоже частично перенял у Кеннеди, чьи экономические советники разрабатывали планы борьбы с бедностью в последние недели его жизни. Хеллеру удалось встретиться с Джонсоном вечером 23 ноября, через день после убийства, и в общих чертах упомянуть о том, о чём думал Кеннеди и его советники. «Это моя программа», — ответил Джонсон. «Двигайтесь на полной скорости вперёд».[1327]

Хеллер, воодушевленный, приступил к работе. Так же поступили и другие представители правительственной бюрократии, которые уже работали над смежными проблемами. Среди них были чиновники президентского комитета по борьбе с преступностью среди несовершеннолетних, который Кеннеди создал в мае 1961 года. Изучая программы в разных городах, комитет особенно привлек внимание к «Мобилизации молодёжи», экспериментальной программе в Нижнем Ист-Сайде в Нью-Йорке. Теоретики программы MFY, как её называли, считали, что социальные проблемы, такие как преступность, возникают в основном из-за ограниченных экономических «возможностей», и что решение проблемы заключается в общественном планировании, направленном на расширение таких возможностей.[1328] Впечатленная, администрация Кеннеди в мае 1962 года выделила MFY грант в размере 2,1 миллиона долларов.[1329] Эта идея, что бедные люди нуждаются в помощи и руководстве правительства для расширения возможностей, легла в основу последующих либеральных усилий по борьбе с бедностью в 1960-х годах.