Американские планировщики в итоге не смогли распознать политическую поддержку, которой Кастро пользовался на родине. Свергнув в 1959 году ненавистную диктатуру, он оставался популярным среди многих своих соотечественников. Кубинцы в районе залива Свиней, где Кастро построил школы и больницы, были особенно преданы ему. Многие кубинцы, не любившие Кастро, тем не менее возмущались нападками со стороны властных янки на севере и поддерживали его. ЦРУ, ожидая, что после высадки на остров начнётся восстание против Кастро, грубо ошиблось в оценке политической ситуации на острове. (Даллес и Бисселл также ошиблись в отношении Кеннеди: они думали, что если после высадки на берег начнутся волнения, Кеннеди направит американские войска на спасение авантюры). Это был не первый и не последний случай, когда лидеры Соединенных Штатов в послевоенное время переоценили потенциал американской военной мощи или недооценили силу национализма и патриотического пыла за рубежом.
Наследие катастрофы в заливе Свиней было неоднозначным. Кеннеди, получив ожог, признал, что в стране преобладал процесс нерефлексивного «группового мышления». Постепенно он предпринял шаги по развитию процесса принятия решений, который включал большее число советников, не являющихся военными и не входящих в ЦРУ, и требовал более широких дебатов перед началом действий. Кеннеди также стремился содействовать социальным и экономическим реформам в Латинской Америке. Альянс за прогресс, обещанный во время предвыборной кампании, был создан для финансирования таких реформ. Однако он так и не получил много денег, и, как и другие спонсируемые Кеннеди предприятия по оказанию внешней помощи, такие как Агентство по международному развитию (AID), он все чаще тратился на военную помощь, а не на социальные изменения. В Латинской Америке, как и в других странах так называемого третьего мира, администрация Кеннеди стремилась в основном к сдерживанию коммунизма, а не к продвижению социальных реформ.[1258]
Неудача на Кубе также заставила Кеннеди дважды подумать об американском военном вмешательстве в Лаосе, где, как считалось, коммунисты были на грани захвата власти. Через три дня после вторжения в Залив Свиней он сказал Никсону: «Я не вижу, как мы можем предпринять какие-либо шаги в Лаосе, который находится за тысячи миль, если мы не предпримем шаги на Кубе, которая находится всего в девяноста милях». В сентябре он сказал Соренсену: «Слава Богу, что „Залив свиней“ случился тогда, когда он случился. Иначе мы были бы сейчас в Лаосе — и это было бы в сто раз хуже». Роберт Кеннеди позже размышлял: «Я думаю, мы бы ввели войска в Лаос — большое количество американских войск в Лаосе, — если бы не Куба».[1259] Вместо того чтобы придерживаться такого курса, администрация Кеннеди обратилась к переговорам. В 1962 году на конференции четырнадцати стран было выработано временное соглашение.
В отношениях с русскими в месяцы после вторжения Кеннеди был одновременно терпелив и твёрд. На саммите в Вене в июне Хрущев снова, как и в 1959–60 годах, пригрозил подписать отдельный мирный договор с Восточной Германией. Такой договор позволил бы Восточной Германии остановить вызывающий серьёзную тревогу отток беженцев в Западную Германию. Он также побудил бы восточных немцев (которых Соединенные Штаты не признавали) перекрыть Западу доступ в Берлин. Кеннеди, как и Эйзенхауэр, отказался уступать или даже вести переговоры. «Это будет холодная зима», — сказал он Хрущеву. Затем он попросил Конгресс ещё раз увеличить расходы на оборону, мобилизовал 120 000 резервистов и призвал к масштабной программе строительства противорадиационных укрытий.
В ответ на это Хрущев распорядился увеличить военные расходы внутри страны, а в августе построил стену, разделяющую две Берлины и две Германии. Это провокационное решение вызвало один из самых острых моментов холодной войны. Ястребы в Соединенных Штатах призывали Кеннеди бросить вызов Советам, остановив строительство стены. Американские и советские танки и солдаты угрожающе противостояли друг другу на границах. Кеннеди, однако, не стал реагировать слишком остро. Он признал, что СССР имеет право перекрывать свои зоны, и позволил строительству продолжаться. Отправив через Восточную Германию в Западный Берлин символические силы в количестве 1500 военнослужащих, он дал понять, что Соединенные Штаты будут поддерживать осажденный город. После этого Хрущев отказался от своих требований о заключении отдельного договора.[1260] В летней войне нервов за Берлин администрация Кеннеди действовала более стабильно и профессионально, чем в апреле за Кубу.
В целом, однако, администрация, похоже, не извлекла особых уроков из своего опыта 1961 года, особенно в том, что касалось Кубы. Кеннеди по-прежнему был увлечен спецназом и тайными усилиями ЦРУ по подрыву недружественных правительств за рубежом. К 1962 году Кеннеди освободил от должности Даллеса и Бисселла, но одобрил финансируемую ЦРУ программу борьбы с повстанцами в Лаосе. Она включала в себя вербовку 36 000 представителей племени мео (позже названных хмонгами), а также тысяч тайских «добровольцев». ЦРУ руководило партизанскими рейдами против Китая и Северного Вьетнама. Air-America, авиакомпания, принадлежащая ЦРУ, участвовала в бомбардировочных рейдах в Лаосе. Эта тайная война в Лаосе продолжалась долгие годы, пока не была раскрыта в 1970-х годах. К тому времени она обходилась только ЦРУ в 20–30 миллионов долларов в год.[1261]
Кеннеди казался одержимым Кастро. Операция «Мангуст», совершенно секретная, координируемая ЦРУ программа, была разработана с целью нанести ущерб режиму Кастро. «Моя идея, — сказал Роберт Кеннеди в ноябре 1961 года, — состоит в том, чтобы взбудоражить обстановку на острове шпионажем, саботажем, всеобщими беспорядками». Операция «Мангуст» пыталась сделать все это и даже больше. Её агенты пытались загрязнить экспортируемый кубинский сахар и взорвать бомбы на кубинских заводах, а также спонсировали военизированные рейды на остров. По оценкам, с ноября 1961 года до смерти Кеннеди два года спустя «Мангуст» разработал не менее тридцати трех планов покушения на Кастро.[1262]
КОНФРОНТАЦИИ В ЗАЛИВЕ СВИНЕЙ И БЕРЛИНЕ поселили глубокую неуверенность в себе как у Кеннеди, так и у Хрущева. Вскоре оба мужчины стали вести себя так, словно их личное мужское достоинство было поставлено на карту. Эмоциональность в стиле «мано а мано» придала советско-американским отношениям в 1962 году неустойчивость, которая не оправдала заслуг ни одного из них как дипломата и спровоцировала самый пугающий военный кризис в мировой истории.[1263]
Хрущев продолжал действовать в особенно конфронтационной манере, возобновив в сентябре 1961 года атмосферные атомные испытания. (Кеннеди сделал то же самое семь месяцев спустя.) Советский лидер обратил особое внимание на Кубу, которая, по его мнению, снова готовилась к нападению Кеннеди. Начиная с 1961 года Советский Союз направлял на остров все большее число военных, а летом 1962 года начал вооружать Кубу ракетами. Однако это было не оборонительное оружие, а наступательные ракеты средней дальности, призванные увеличить военный потенциал и дипломатическую мощь Советов в условиях холодной войны. Дальность их действия составляла 1100 миль, что было вполне достаточно для поражения крупных населенных пунктов Соединенных Штатов.[1264]
К середине октября 1962 года Советы почти завершили свою работу. Как выяснилось позднее, им оставалось около недели, чтобы ввести в строй свои пусковые площадки под Сан-Кристобалем. Более поздние разоблачения также показали, что у Советов было в готовности девять тактических ракет с ядерными боеголовками. Их радиус действия составлял около тридцати миль, и они могли нанести ущерб американским самолетам или захватчикам. На острове находилось около 42 000 советских военных — в два раза больше, чем предполагала американская разведка в то время. Их командир, а не кубинцы (или военное начальство в Москве), имел право запускать ракеты.[1265]
