Акцент Кинга на ненасильственном протесте, который он усовершенствовал в ходе бойкота, был искренним и упрямым. Много раз в течение своей последующей карьеры он требовал от нетерпеливых последователей, чтобы они проявляли любовь, а не ненависть к угнетателям. Даже когда расисты взорвали его дом в 1956 году, он оставался непоколебим в своих ненасильственных убеждениях. Принципиальная приверженность Кинга таким убеждениям оказалась вдохновляющей, особенно для религиозных южан, которые больше всего его почитали. Отстаивать правоту, стараясь не выходить за рамки закона, давало его последователям моральное преимущество. Противостоять несправедливости, отказываясь наносить удары своим угнетателям, означало выразить силу христианской любви и прощения и заставить человека гордиться тем, что он жив. «Теперь мы подняли голову, — сказал чернокожий уборщик в Монтгомери, — и больше никогда не склонимся — нет, сэр, — кроме как перед Богом».[1019] Ни один подход не подходил лучше для мобилизации миллионов религиозных чернокожих людей, жаждавших поддержать дела, которые наполнили бы их жизнь большим смыслом.
Кроме того, ненасилие давало явные тактические преимущества в борьбе за гражданские права. Кинг, продуманный тактик, а также вдохновляющий моральный лидер, понимал это. Ненасильственный бойкот, например, обнадеживал, поскольку обещал дать сторонникам возможность выразить своё мнение, не прибегая к агрессивным (и, скорее всего, кровавым) столкновениям с вооруженными и сильными властями. Позже, предвидя жестокую расправу со стороны белых, Кинг предусмотрительно организовал протесты в местах (Бирмингем, Сельма), где у власти находились нестабильные представители закона, рассчитывая, что насилие над мирными демонстрантами будет способствовать национальному отвращению к белому расизму и вызовет симпатию населения к его целям. Либеральных белых ненасилие тоже успокаивало, поскольку избавляло их от стереотипа злобного и опасного чёрного человека. Когда на ненасильственных активистов нападали — а такое случалось все чаще, — либеральные белые часто чувствовали стыд и вину. Кинг предвидел эти глубокие человеческие реакции. Но он знал достаточно, чтобы не злорадствовать и не раскрывать свои коварные тактические ходы. В отличие от других пламенных лидеров, которые вставали во главе протестов за гражданские права, он выглядел умеренным. Либеральные белые давали ему деньги, в которых отказывали тем, кто казался радикальным.
Однако Кинг вряд ли был умеренным по меркам 1955 года. В то время он представлял собой динамичный и сильный представитель того, что ещё не было национальным движением. Многие белые противники называли его отъявленным бунтарем и даже коммунистом. Хотя требования Ассоциации по улучшению Монтгомери оставались умеренными, Кинг отказывался отступать, пока цели ассоциации не были достигнуты. Более того, он осуждал не только «Джим Кроу» в автобусах, но и все аспекты расовой сегрегации и дискриминации в Соединенных Штатах. Десегрегация, настаивал он, должна быть достигнута ненасильственным путем, но она должна быть достигнута.
Прежде всего, Кинг был проповедником и защитником, а не теологом или философом.[1020] Столкновение с несправедливостью в Монтгомери и других местах в большей степени, чем изучение книг в аспирантуре, пробудило его к высотам красноречия. Как и его отец (и дед, который тоже был священником), он основывал своё мышление и свой стиль на устоявшихся, широко признанных негритянских баптистских методах.[1021] Выступая на кафедре или перед толпой, он передавал глубокие чувства, действительно нравственную страсть, в драматической и каденционной манере, которая лежала в основе самых мощных афроамериканских проповеднических традиций. Слушатели, особенно южные христиане, находили его оратора внушающим благоговение. Биограф-историк Тейлор Бранч так описывает эту привлекательность: «Его слушатели реагировали на страсть, скрывавшуюся под идеями, на бездонную радость и боль, которые превращали жар в ритм, а ритм — в музыку. Кинг был управляем. Он никогда не кричал. Но он проповедовал как человек, который хотел кричать, и это давало ему возможность оказывать электризующее воздействие на прихожан. Хотя для многих слушателей старшего поколения он был ещё мальчишкой, в нём чувствовалась властность пламенного мудреца».[1022]
Все эти элементы — готовность Никсона и NAACP, активность женщин, таких как Паркс, Робинсон и другие, выдающееся лидерство Кинга, а главное — готовность рядовых чернокожих держаться вместе — оказались необходимыми для поддержания бойкота в предстоящие трудные месяцы. Паркс был осужден, ему было предписано заплатить штраф в размере 10 долларов, он отказался и был заключен в тюрьму. Чернокожие участники бойкота, которых удалось опознать, были уволены с работы. Кинг был арестован по сфабрикованному обвинению и отправлен в тюрьму вместе со 100 другими людьми за сговор с целью проведения незаконного бойкота. Клан открыто маршировал по улицам, совершал ночные акты вандализма и обливал кислотой автомобили, используемые чернокожими для поездок на работу. Совет граждан распространял подстрекательские листовки. Противники бойкота бомбили дома Кинга и других негритянских лидеров. Президент Эйзенхауэр, все ещё пользующийся огромной популярностью в стране, держался в стороне. «Существует закон штата о бойкотах, — объяснил он на пресс-конференции, — и именно по нему эти люди предстали перед судом».[1023] Солидарность чернокожих жителей Монтгомери (небольшое число белых сочувствовало им) все же взяла верх. Лидеры бойкота подали иск, который медленно прошел через федеральные суды, против политики автобусной компании. Тем временем большинство чернокожих отказывались ездить на автобусах, в результате чего количество пассажиров сократилось примерно на 65%, а доходы автобусной компании упали. Некоторым протестующим помогли хорошо организованные автопарки. Но другие шли пешком. В самом запоминающемся анекдоте о движении в Монтгомери рассказывается, как Кинг остановился, чтобы спросить пожилую женщину, идущую по дороге, не хочет ли она проехать на автобусе. «Не устали ли ваши ноги?» — спросил он. «Да, — ответила она, — мои ноги устали, но моя душа отдохнула».
Бойкот прекратился только после того, как 13 ноября 1956 года, почти через год после начала акции протеста, Верховный суд постановил, что городские постановления, касающиеся сидячих мест в автобусах, нарушают Четырнадцатую поправку. Он объявил, что эти дискриминационные правила должны быть отменены с 20 декабря. Городские власти сначала упирались и потребовали от Кинга заплатить штраф в размере 85 долларов за нарушение правил антибойкота. Но в конце концов они уступили, и Кинг и его соратники отменили бойкот. 21 декабря, через 381 день после начала бойкота, Кинг сел с белым мужчиной в передней части автобуса.
Одна из самых продолжительных и скоординированных попыток чернокожих за всю историю движения за гражданские права наконец-то завершилась. Действительно, бойкот был очень впечатляющей акцией. Он вывел Кинга, необычайно одаренного лидера, в центр национального и мирового внимания. Он доказал, что чернокожие люди могут объединиться, упорствовать и долго страдать, чтобы утвердить своё достоинство, и остался вдохновляющим примером для активистов в последующие годы.
Тем не менее, движение в Монтгомери не оставило некоторых людей равнодушными. Тургуд Маршалл в частном порядке сказал тогда: «Все эти хождения впустую. С таким же успехом они могли бы дождаться решения суда». Кинг, добавил он, был «мальчиком на побегушках у мужчины». (Маршалл, тем не менее, содействовал усилиям NAACP по освобождению Кинга из тюрьмы).[1024] Реакция Маршалла, хотя и не была благожелательной, отразила важный момент: потребовалось решение Верховного суда, чтобы заставить городские власти сдаться. Суд (и судебные разбирательства NAACP), возможно, спасли бойкот.
