Одно дело — разрешить писать о сексе, другое — показывать его на серебряном экране, где его могли видеть в темноте миллионы и миллионы людей. В течение многих лет штаты подвергали фильмы цензуре. С 1934 года Голливуд старался соблюдать саморегулируемый Производственный кодекс, запрещавший откровенно затрагивать деликатные темы, включая гомосексуальность, инцест и межрасовую романтику. Нецензурная лексика была запрещена. В фильмах нельзя было показывать «интимные части тела — в частности, женскую грудь». «Нечистая любовь, — говорилось в кодексе, — никогда не должна быть представлена как привлекательная и красивая… Страсть должна быть так обработана, чтобы эти сцены не стимулировали низменные и подлые элементы».[909]
Но и Голливуд в 1950-е годы стал более либеральным в изображении сексуальности. В 1953 году он исследовал тему супружеской измены в фильме «Отсюда в вечность». Через несколько месяцев после публикации «Пейтон Плейс» вышел фильм «Бэби Долл» со знойной Кэрролл Бейкер. Time назвал этот фильм (который по более поздним меркам был скромным) «возможно, самой грязной кинокартиной американского производства, которая когда-либо была разрешена законом».[910] Сотни владельцев кинотеатров, обеспокоенные реакцией традиционалистов, отказались показывать фильм. Фрэнсис кардинал Спеллман из Нью-Йорка был настолько возмущен, что впервые за семь лет вышел на кафедру собора Святого Патрика, чтобы осудить фильм. Кардинал заявил, что католики, которые посмотрят этот «злой» и «отвратительный» фильм, сделают это под «страхом греха».[911]
Однако даже Святая Мать-Церковь не смогла остановить этот процесс. Кодекс, дрейфующий под натиском культурных перемен, постепенно терял свою силу. Элизабет Тейлор, как и Бейкер с Монро, начала сниматься в фильмах, где было показано гораздо больше женской плоти, чем несколькими годами ранее. Студии поспешили нажиться на сексуальных книгах, выпустив некачественные киноверсии «Пейтон Плейс», «Лолиты» и «Любовника леди Чаттерлей» ещё до конца десятилетия. Они также начали очень осторожно обращаться с другими спорными темами: миссгенизация в «Острове солнца» (1957), гомосексуальность в «Принуждении» (1958) и аборты в «Голубом дениме» (1959).
Все эти события предшествовали ещё одному событию, способствовавшему сексуальному освобождению в Соединенных Штатах. В мае 1960 года Управление по санитарному надзору за качеством пищевых продуктов и медикаментов приняло решение разрешить продажу по рецепту первого орального контрацептива для женщин «Эновид». Хотя поначалу это решение не привлекло особого внимания — «Нью-Йорк Таймс» поместила статью на 78-й странице, — женщины с нетерпением отреагировали на появление «таблетки», которая обещала одновременно спасти их от нежелательной беременности и сделать их такими же свободными в вопросах секса, какими всегда были мужчины. Двойные стандарты, по мнению некоторых, могут рухнуть. К концу 1962 года таблетками пользовались 2,3 миллиона женщин. Клэр Бут Люс ликовала: «Современная женщина наконец-то свободна, как свободен мужчина, распоряжаться своим телом».[912]
Однако последствия применения таблеток лежат в будущем. Что поражает в несомненной либерализации сексуальных взглядов в 1950-е годы, так это то, как медленно менялись некоторые вещи. Многие учебные заведения изо всех сил старались придерживаться определенной линии: все университеты, за исключением нескольких, сохраняли ограничительные пристеночные правила вплоть до конца 1960-х годов. Их усилия свидетельствовали о том, что родители по-прежнему ожидали от своих детей соблюдения старых норм сексуального поведения.
Другие статистические данные свидетельствуют об устойчивом стремлении людей найти смысл в долгосрочной, моногамной семейной жизни. После перерыва, связанного с военным временем, количество разводов резко снизилось после 1947 года. Несмотря на принятие в 1950-х годах более либеральных законов о разводах, в течение 1950-х (и в начале 1960-х) годов этот показатель оставался ниже, чем с 1942 года. Уровень нелегальности также оставался стабильным.[913] Уровень брачности несколько снизился по сравнению с рекордными показателями первых послевоенных лет, но оставался очень высоким. Несмотря на рекордное по мировым меркам участие в высшем образовании, американцы в 1950-е годы по-прежнему женились молодыми (в среднем около 22 лет для мужчин и 20 лет для женщин) и чаще вступали в брак (90% или более в определенный момент своей жизни), чем жители других стран планеты.[914] Бэби-бум не прекращался до 1958 года, после чего его темпы постепенно снижались вплоть до 1964 года.
Плейбои (или девушки), конечно, не были нормой. Опросы общественного мнения показали, что молодые люди в 1950-х годах безоговорочно ожидали жениться и обзавестись семьей — а как же иначе? Особенно сильны эти чувства были среди женщин. «Это не вопрос „хочу“, „нравится“ или „выбор“», — сказала одна молодая женщина о замужестве. «Зачем говорить о вещах, которые так же естественны и обыденны, как дыхание?» Другая женщина на вопрос, почему она надеется выйти замуж и иметь детей, ответила: «Почему вы надеваете штаны по утрам? Почему вы ходите на двух ногах, а не на одной?»[915]
Сексуальное освобождение, вызванное отчасти широкой либерализацией взглядов, пришедшей с «Большим бумом», а отчасти бурной коммерциализацией культуры потребления, набирало силу в 1950-е годы. Однако только в 1960-е годы её сила стала по-настоящему очевидной.
НИ ОДИН АСПЕКТ ЖИЗНИ в 1950-е годы, казалось, не мог так ярко продемонстрировать прочность традиционных культурных норм, как образы и статус женщин. Книга Бетти Фридан «Фемининная мистика» (1963), хотя и была перегружена различными аспектами, задела за живое, набросав очертания мира, в котором женщинам отводились декоративные и вспомогательные роли в бурно развивающейся материалистической потребительской культуре.[916]
Взглянув на эволюцию женской моды, можно обнаружить основания этого мира. В военные годы, когда беспрецедентное количество женщин вышло на работу, считалось приемлемым носить брюки. Однако в 1947 году дизайнер Кристиан Диор представил «новый образ», подчеркивающий женственность. Отныне женские модели подчеркивали узкие талии, чтобы привлечь внимание к стройным бедрам, и обтягивающие топы, чтобы сосредоточить внимание на груди. Крайним вариантом в 1950-х годах стал образ «baby doll», который отличался туго затянутыми талиями и пышными юбками, распушенными кринолинами. Женская обувь, как сказал один из историков, «принесла почести врачам-ортопедам». Форма носка стала более острой, а каблуки настолько высокими, что ходить в них женщинам казалось почти рискованным. Женская мода, в значительной степени предписанная мужчинами, которые имели представление о том, как должен выглядеть противоположный пол, вряд ли была настолько ограничивающей с XIX века.[917]
Модные тенденции несли в себе более широкое послание: место женщины в обществе — это принадлежность, главным образом дома, в качестве домохозяйки и матери. Никто не выразил это яснее, чем Бенджамин Спок, чья книга «Книга здравого смысла по уходу за младенцами и детьми» (1946) продолжала продаваться необычайно хорошо — почти миллион экземпляров каждый год в 1950е годы. Позже Спок подвергся нападкам со стороны консерваторов за то, что они считали его «вседозволенными» советами по воспитанию детей. Они утверждали, что молодые люди стали радикалами в 1960-е годы, потому что родители (в основном матери) не смогли установить дисциплину в доме. Это было в лучшем случае чрезмерное обвинение. К тому же оно было ироничным, поскольку упускало из виду гораздо более традиционную мысль Спока: дети нуждаются в любви и заботе матерей, которые посвящают этому все своё время, по крайней мере до трехлетнего возраста. Отцы, по словам Спока, играли гораздо меньшую роль в воспитании детей.
