Это означало, что если в северных штатах и существовала народная демократия, возглавляемая Стивеном А. Дугласом, то она действовала в условиях двойного противодействия наемников администрации в северных штатах и доминирования в Конгрессе южного крыла, которое навязывало прорабовладельческую политику, что ещё больше ослабляло северное крыло.

В каком-то смысле существовали две демократические партии: одна северная, другая южная (но с покровительственными союзниками на Севере); одна имела центр власти в северном электорате и на съезде партии, проводимом раз в четыре года (где все штаты имели полное представительство, независимо от того, голосовали они на самом деле за демократов или нет), другая имела центр власти в Конгрессе; одна стремилась расширить базу поддержки, чтобы привлечь умеренных республиканцев, другая была больше озабочена сохранением доктринальной защиты рабства, даже если это означало изгнание еретиков из партии.

Базовая структура Демократической партии сама по себе была достаточным основанием для внутрипартийной борьбы, но этот антагонизм развивался ещё более интенсивно из-за горечи, оставшейся после борьбы в Лекомптоне, и из-за личной несовместимости противоборствующих лидеров, Бьюкенена и Дугласа. Оба они обладали определенной силой — Бьюкенен упрямой оборонительностью и проницательной инертностью, Дуглас — огромной энергией, воображением и стремительностью. Оба верили в лояльность — Бьюкенен в слепую преданность партийной иерархии, Дуглас — в жертвенную преданность товарищам по партии. Оба заботились о власти — Бьюкенен ценил её как нечто, что должно быть накоплено и передано по наследству; Дуглас считал её чем-то, что должно быть завоевано в бою. Бьюкенен был хранителем, который любил безопасность; Дуглас был новатором, который любил риск.

Для Дугласа Бьюкенен казался холодным, эгоистичным, придерживающимся общепринятых взглядов партийным хамом, властным, но в то же время робким и угодливым по отношению к аристократическим лидерам Юга, одержимым партийной регулярностью в её наиболее удушающей форме. Для Бьюкенена Дуглас казался крепко пьющим дебоширом, политическим вором, амбициозным выскочкой, нарушителем спокойствия и, что хуже всего, нелояльным демократом, который вступил в союз с республиканцами против лекомптонской политики администрации своей партии.[743]

Таким образом, распри внутри демократической партии, достигнув нового накала во время Лекомптонского поединка, продолжали бушевать как внутрипартийная вражда на протяжении второй сессии Тридцать пятого Конгресса и первой сессии Тридцать шестого, и достигли своего апогея на съезде, точнее, съездах, 1860 года. В течение нескольких месяцев, пока вражда Бьюкенена и Дугласа была в самом разгаре, Бьюкенен использовал патронаж как оружие, чтобы разрушить организацию Дугласа, а Дуглас выступал с мощными призывами, призывая общественность отказаться от политики, которая, как он считал, разрушала демократическую партию на Севере.

На первом этапе этого соревнования главной ареной борьбы был Конгресс. Там преобладали завсегдатаи партии и южные демократы. Южане уже давно проявляли чрезмерный интерес к символическим победам, и по мере того как секционные антагонизмы все больше накалялись, избиратели нижнего Юга проявляли все большую склонность награждать тех кандидатов, которые могли проявить наибольшую степень пылкости в деле прорабовладения. Абстракции могли быть бесполезными на национальном уровне, но они прекрасно оплачивались на уровне штата. Южные политические кандидаты отреагировали соответствующим образом, и, отдавая предпочтение популярности на родине перед поддержанием широкой национальной основы силы партии, они становились все более готовыми к решению любых вопросов, касающихся рабства, и к разработке доктринальных тестов, с помощью которых можно было бы измерить ортодоксальность северных демократов.

В 1858–1859 годах некоторые защитники рабства в поисках настолько экстремального требования, что никто другой не смог бы его выполнить, нашли свою проблему в предложении возобновить работорговлю с Африкой — торговлю, которая была запрещена в 1808 году, как только запрет стал возможен в соответствии с Конституцией. Чтобы оценить значение этого требования, следует сразу понять, что оно так и не получило сколько-нибудь значительной поддержки, однако оно поразительным образом раскрывает некоторые важные аспекты ситуации накануне Гражданской войны.[744]

Предложение о возобновлении торговли африканскими товарами появилось в 1839 году в газете «Нью-Орлеанский курьер». В 1853 году Леонидас У. Спратт, редактор газеты Charleston Standard, начал систематически выступать за отмену запрета на торговлю. В 1854 году газета Роберта Барнуэлла Ретта Charleston Mercury подхватила этот клич. Два года спустя губернатор Южной Каролины Джеймс Х. Адамс заявил: «Юг в целом нуждается в возобновлении африканской работорговли». Но законодательное собрание штата в 1857–1859 годах отклонило ряд попыток вынести этот вопрос на голосование, как и законодательное собрание Техаса в 1857 году. Возможно, кульминация попыток добиться принятия закона пришлась на март 1858 года, когда палата представителей Луизианы проголосовала 46 голосами против 21 за разрешение ввоза в Луизиану «двадцати пяти сотен свободных африканцев» в качестве подмастерьев. Использование «подмастерьев» было уже хорошо известно в Вест-Индии, где после отмены рабства индусы и африканцы работали по системе подмастерьев. Теоретически «подмастерья» могли быть импортированы без нарушения запрета на африканскую работорговлю, но практически они становились эквивалентом рабов. Этот законопроект прошел бы в сенате Луизианы, если бы оппозиционные сенаторы не помешали ему, отлучившись и нарушив тем самым кворум.[745]

Когда стало ясно, что ни один представительный орган не одобрит возобновление торговли, сторонники этой идеи все чаще обращались к агитации в Южном торговом съезде — организации, призванной содействовать экономическому развитию Юга. Первоначально такие съезды проводились нерегулярно, но начиная с 1852 года крупные собрания с определенной долей постоянства стали проводиться ежегодно до 1859 года. По мере того как съезды продолжались, их экономический и коммерческий электорат уменьшался, и они все больше переходили под контроль редакторов и политиков, выступавших за права крайних южан. Так, в 1855 году в Новом Орлеане один из делегатов внес резолюцию, призывающую конгрессменов Юга добиваться отмены всех законов, подавляющих работорговлю, но съезд отказался действовать в соответствии с этим предложением. В 1856, 1857 и 1858 годах он снова воздерживался от действий, хотя давление требований постоянно росло, и в 1858 году Спратт, Уильям Л. Янси (оба за) и Роджер А. Прайор (против) вступили в продолжительные и ожесточенные дебаты. Наконец, в мае 1859 года в Виксбурге большинством голосов 40 против 19 было утверждено заявление: «По мнению этой конвенции, все законы, государственные или федеральные, запрещающие африканскую работорговлю, должны быть отменены».[746]

Больше ничего не было сделано. Движение получило поддержку нескольких политиков и нескольких газет, включая New Orleans Delta, Charleston Standard, Houston Telegraph, а также на некоторое время двух газет Галвестона и Charleston Mercury при некоторой редакционной поддержке других. Но самым большим законодательным триумфом этой программы стало одно голосование в одной палате законодательного собрания одного штата. До Конгресса она вообще не дошла, разве что в виде резолюций, отвергающих её. Рабы, прибывшие из Африки, были ввезены нелегально, и, похоже, их число сильно преувеличено.[747] В целом, историки, возможно, уделили этому вопросу больше внимания, чем он того стоит.