Для Линкольна общественные настроения были частью комплекса детерминирующих сил, которые устанавливали границы возможного действия — такой же реальной частью, как конституционные гарантии, экономические механизмы и физические различия между чёрными и белыми. Эти установки были «фактом», тем, что ни один реалист не мог спокойно игнорировать, и ни один идеалист не мог изменить. Это был тот бескорыстный оппортунизм, который говорит, что политика — это искусство возможного.[633]

В первом приливе энтузиазма в предвыборной кампании 1858 года Линкольн призывал к безоговорочному равноправию — ещё раз встать и заявить, что все люди созданы равными. Но по мере того, как реалии общественного резонанса и тактической необходимости начали подтверждать себя в ходе кампании, Линкольн, по сути, разделил то, что он сделает для раба, и то, что он сделает для негра. Для раба он предложит окончательное освобождение, причём неким неопределенным способом в некое неопределенное время, но не настолько скоро, чтобы это кого-то встревожило. Неграм он не предлагал никаких прав на избирательный участок, суд присяжных или гражданство, не обещал политического или социального равенства. В качестве ограниченного шага к своим далёким целям Линкольн исключит рабство на территориях путем принятия федеральных мер. Но даже этот шаг приобрел двусмысленное значение, когда Линкольн заговорил о том, что приведет территории в законное состояние, «чтобы белые люди могли найти там дом… Я выступаю за это не только для наших людей, которые родились среди нас, но и как выход для свободных людей во всём мире».[634] Таким образом, аккуратно открестившись от «Незнайки», он одновременно одобрил расизм, который отдал бы предпочтение белым иностранного происхождения перед чёрными коренными жителями, и поставил себя в ситуацию, которая позволила историкам позже сказать, что Линкольн умело объединил голоса противников рабства с голосами противников негров — голоса тех, кто освободил бы чёрных, с голосами тех, кто сегрегировал бы территории для белых.[635]

Чем внимательнее изучаешь подход Линкольна к подчинению негров, тем более убогими кажутся его предложения. Помимо того, что он выступал за «окончательное уничтожение» рабства, лишённое каких-либо конкретных планов по его осуществлению, различия между его позицией и позицией Дугласа, похоже, были незначительными. Линкольн, вероятно, осознавал и был смущен таким близким параллелизмом, и, возможно, для того, чтобы резко обозначить проблему, он раскрыл тайную цель Дугласа и демократов национализировать рабство с помощью другого решения Верховного суда, которое лишило бы штаты конституционных полномочий запрещать этот институт в их границах. Здесь он четко вписал Дугласа в свою картину, заявив, что позиция Дугласа, не заботящегося о том, будет ли рабство проголосовано «за» или «против», притупит моральную оппозицию рабству и, таким образом, в конечном итоге будет способствовать «национализации рабства в той же степени, что и доктрина самого Джеффа Дэвиса».[636]

Линкольн сформулировал эту опасность в речи «Дом разделен», которая послужила своеобразным планом всей его предвыборной кампании. «Возможно, в скором времени, — сказал он, — мы увидим… ещё одно решение Верховного суда, объявляющее, что Конституция Соединенных Штатов не позволяет штату исключать рабство из своих пределов».[637] В последующих выступлениях на дебатах он развил это предупреждение. Так, в Оттаве он спросил: «Что необходимо для национализации рабства? Это просто следующее решение по делу Дреда Скотта. Верховный суд просто должен решить, что ни один штат по Конституции не может исключить его, точно так же, как они уже решили, что по Конституции ни Конгресс, ни территориальные законодательные органы не могут этого сделать».[638]

Это предложение, похоже, привело Дугласа в ярость, отчасти, несомненно, потому, что обвиняло его в участии в заговоре, а отчасти потому, что он считал его абсурдным. Ни один момент в совместных дебатах не вызвал у него столь резких выражений, какие он использовал, заявив, что «не предполагает, что в Америке есть человек с настолько испорченным сердцем, чтобы поверить, что такое обвинение может быть правдой», и что Линкольн обвинил Верховный суд в «акте моральной измены, до которого ни один человек на скамье подсудимых никогда не опустится». Когда Линкольн во Фрипорте спросил Дугласа, согласится ли он с решением Верховного суда, объявляющим, что «штаты не могут исключить рабство из своих пределов», тот ответил, что «поражен тем, что Линкольн задал такой вопрос… Мистер Линкольн… …знает, что в Америке не было ни одного человека, претендующего на какую-либо степень интеллекта или порядочности [а именно редактора газеты „Вашингтон юнион“], который бы хоть на мгновение притворился таковым…Школьник знает лучше».[639]

Долгое время историки были склонны соглашаться с Дугласом в том, что Линкольн поднимает выдуманный вопрос. Один из видных ученых назвал заговор, который предложил Линкольн, «весьма причудливым и несуществующим», а аргумент о том, что судебное решение о защите рабов на территориях приведет к решению о защите рабов и в штатах, охарактеризовал как «нечто не имеющее последствий». Другой заявил, что было бы более реалистично обсудить опасности, связанные с будущей аннексией потенциально рабовладельческих территорий, или с категоричными требованиями южан о позитивной защите рабства на территориях, но ни один из этих вопросов не был рассмотрен, а вместо этого была придумана «абсурдная гипотеза» о легализации рабства во всех штатах.[640]

Теперь можно понять, что никаких планов национализации рабства путем принятия второго решения по делу Дреда Скотта, которое узаконило бы его в штатах, не существовало, и можно даже рассматривать опасения по поводу такого плана как ещё один пример параноидального фактора в американской политике. Но Линкольн, конечно, не обладал преимуществом ретроспективного взгляда, и несколько недавних исследователей показали, что обстоятельства 1858 года придавали его опасениям определенную правдоподобность. Например, газета «Вашингтонский союз» утверждала, что законодательство штатов, запрещающее рабство, является нарушением прав собственности и, по сути, неконституционным. А «Союз», хотя и был всего лишь одной газетой, был не просто газетой, а органом администрации Бьюкенена. Верно и то, что председатель Верховного суда Тейни заявил в решении по делу Дреда Скотта: «Право собственности на раба четко и ясно подтверждено в Конституции». Линкольн во время дебатов в Гейлсбурге указал на это заявление и добавил своё собственное опровержение: «Я считаю, что право собственности на раба не подтверждено четко и ясно в Конституции». Судья Нельсон в своём решении по делу Дреда Скотта включил загадочное замечание о том, что «за исключением случаев, когда власть ограничена Конституцией… закон штата имеет верховенство над рабством». Но что он имел в виду, хотел бы знать Линкольн, говоря «за исключением случаев, когда власть ограничена Конституцией»? В то время ещё не существовало Четырнадцатой поправки с её ограничением полномочий штатов по лишению людей собственности, но Пятая поправка с её положением о защите собственности могла быть истолкована как распространяющаяся на штаты, а статья IV, раздел 2, Конституции («Граждане каждого штата имеют право на все привилегии и иммунитеты граждан нескольких штатов»).[641]

Короче говоря, юридические ингредиенты для принятия решения о легализации рабства на национальном уровне отнюдь не были полностью отсутствующими, но кажется невероятным, что девять здравомыслящих судей могли додуматься до такого решения. Однако если бы решение по делу Дреда Скотта не было вынесено, могло бы показаться невероятным, что Суд мог отрицать право Конгресса регулировать рабство на территориях, несмотря на то, что он делал это с 1789 года в соответствии со статьей IV, раздел 3, Конституции, которая гласила, что «Конгресс имеет право… устанавливать все необходимые правила и постановления в отношении территории или другой собственности, принадлежащей Соединенным Штатам». Кроме того, следует помнить о всеобщем страхе перед рабовладельческой властью и довольно зловещем конкретном контексте, который так умело использовал Линкольн: сначала моральные возражения против рабства будут сведены на нет политикой Дугласа «наплевать», а затем, когда путь будет подготовлен, юридические препятствия для национализации рабства будут устранены судом.[642]