Уокер добрался до Канзаса только в конце мая, слишком поздно, чтобы выработать основу, на которой фракция свободных штатов согласилась бы голосовать на выборах. Они утверждали, что их лишили избирательных прав, разделили на группы и просто обсчитали с помощью набитых бюллетеней, и что если они проголосуют, то будут связаны результатами выборов, которые, как они знали, будут фальсифицированы или, в лучшем случае, непредставительны. Только если Уокер отменит процедуру, указанную в акте о назначении выборов, они смогут принять в них участие. Но у него не было на это полномочий, и, хотя он предупредил их, что их воздержание даст победу прорабовладельческой партии по умолчанию, они отказались от своего решения.

В июне произошло именно то, что он предвидел. В ходе тихих выборов, когда многие прорабовладельческие кандидаты не получили поддержки, а на избирательные участки пришли лишь 2200 из 9000 зарегистрированных избирателей, значительное большинство крайне прорабовладельческих людей выиграли выборы в качестве делегатов конституционного конвента в сентябре.[525]

Эти выборы, состоявшиеся в самом начале губернаторства Уокера, поставили его в затруднительное положение, из которого он так и не смог выбраться. На его плечи легла ответственность за конституционный съезд, который, как представительный орган народа Канзаса, был фарсом, но который был избран совершенно законным образом. Вряд ли он мог отрицать законность выборов после того, как предупредил свободных сторонников, что они должны проголосовать за него, поскольку будут связаны с ним обязательствами.[526] Однако эта ситуация полностью перечеркнула его усилия по объединению всех демократов — как свободных штатов, так и прорабов — в комбинацию, которая создала бы ещё один демократический штат и обеспечила бы приемлемое для народа решение вечного вопроса о рабстве.

Ещё хуже для Уокера было то, что, пытаясь завоевать доверие свободных сторонников, он проявил к ним пристрастность, которая теперь вызвала реакцию против него на Юге. С самого начала южане считали его южанином и убеждали Бьюкенена включить его в кабинет, поскольку он служил сенатором от Миссисипи и был активным сторонником аннексии Кубы. Но он был уроженцем Пенсильвании, прожил в Миссисипи всего девять лет и, как и другой видный рабовладелец, Закари Тейлор, не был сторонником рабства в политике. Во время предвыборной кампании Бьюкенена он публично заявил в широко распространенном памфлете, что не верит в то, что Канзас станет рабовладельческим штатом. Он повторил это в своей инаугурационной речи в качестве губернатора Канзаса, заученно намекнув на «изотермическую» линию, севернее которой рабство не может процветать, и предложив сторонникам рабства искать компенсацию в виде рабовладельческого штата на индейской территории к югу от Канзаса. Для тех, кто надеялся, что Канзас сам по себе станет компенсацией за скорое принятие Миннесоты в качестве свободного штата, разговоры о рабовладельческом штате на Индийской территории были чистым пирогом — «мерзким лицемерием» и «хлипкой чепухой», как выразился один южанин.[527] Уокер не только делал такие откровенные заявления, но и самым тревожным образом общался с теми самыми людьми, которые отрицали легитимность возглавляемого им правительства. Въехав в Канзас, он отправился в штаб-квартиру свободных штатов в Топике и устроил там любовный пир с Джимом Лейном и другими людьми, которые вели вооруженную борьбу против признанного правительства. Он угощал их выпивкой и ходил с ними в церковь. Он выступал с одной трибуны с претендентом на пост губернатора от свободных штатов и, в общем, вел себя с той степенью благодушной терпимости, на которую на Юге смотрели очень кисло.[528]

Ещё в июне 1857 года южане не могли серьёзно возражать против того, что Уокер считал, что Канзас станет свободным штатом, поскольку большинство из них сами верили в это, как и Бьюкенен.[529] Но все же они возражали, когда человек, которого Бьюкенен послал в Канзас для строгого беспристрастного применения народного суверенитета, начал делать публичные заявления, предрешающие исход. Одно дело — верить в то, что Канзас станет свободным штатом, и совсем другое — когда человек, председательствующий в споре, уверяет одну из спорящих сторон в том, что их победа предрешена. Более того, победа на июньских выборах ставила прорабовладельческую партию перед непреодолимым искушением. В то время как большинство из них считали своё дело безнадежным, они вдруг осознали, что создание нового рабовладельческого штата находится в пределах их возможностей. Законно избранному съезду нужно было лишь разработать конституцию и отправить её на утверждение в Конгресс, контролируемый демократами. Самым большим препятствием было неловкое обещание Уокера предоставить выбор избирателям.

В этих условиях многие прорабовладельческие демократы обрушили на Уокера мощный шквал атак от одного конца Юга до другого. Газеты в Ричмонде, Новом Орлеане, Виксбурге, Джексоне и других городах обрушились на него. К нападкам присоединились такие лидеры партии, как Джефферсон Дэвис, Альберт Г. Браун и Роберт Тумбс. Демократические съезды штатов Джорджия и Миссисипи торжественно приняли резолюции осуждения.[530]

Таким образом, уже через несколько недель после своего прибытия в Канзас Уокер оказался в серьёзной беде. Как ни стремился он склонить всех демократов к соглашению о конституции свободного штата Канзас, ему не удалось предотвратить избрание прорабовладельческого съезда. Желая поддержать принцип народного суверенитета, он сам нарушил его своими открытыми заверениями о свободном штате. Он надеялся получить широкую поддержку, убедив голосовать свободных сторонников и объединив прорабовладельческих и антирабовладельческих демократов, но ему не удалось привлечь на свою сторону свободных сторонников, в то же время он так сильно разозлил прорабовладельческую группу, что её лидеры публично порвали с ним.

В этих обстоятельствах между Уокером и администрацией, естественно, возникло напряжение. Бьюкенен, должно быть, был разочарован результатами, и у него были конкретные причины возражать против двух событий: во-первых, отказа Уокера от любой претензии на беспристрастность в вопросе о том, должен ли Канзас быть свободным или рабовладельческим; во-вторых, все более настойчивого требования Уокера, чтобы избиратели Канзаса имели возможность не просто выбирать между пунктом о рабстве и пунктом о нерабстве в предлагаемой конституции, но чтобы у них была возможность принять или отвергнуть конституцию в целом. Это различие впоследствии стало настолько противоречивым, что историки склонны считать его проблемой с самого начала, однако факты свидетельствуют об обратном. Например, 12 июля Бьюкенен заверил Уокера: «По вопросу представления конституции добросовестным поселенцам Канзаса я готов стоять или падать».[531] Уокер, в свою очередь, как и с самого начала, опасался поддержки администрации. Он знал о судьбе Гири и других своих предшественников на посту губернатора Канзаса; он знал о проюжных пристрастиях Бьюкенена; его беспокоила растущая критика со стороны южных демократов; и когда Бьюкенен назначил его на должность судьи в Канзасе, не посоветовавшись с ним, он был встревожен последствиями.[532]

Генри С. Фут, который очень активно работал на Юге в поддержку Уокера, позже утверждал, что Бьюкенен сдался под давлением южан и в июле 1857 года выступил против губернатора. Многие историки согласились с тем, что так оно и было на самом деле.[533] Но на самом деле Бьюкенен, похоже, энергично поддерживал Уокера. В своём июльском письме, посвященном «стойкости или падению», президент похвалил Уокера за попытку «создать великую демократическую партию в Канзасе», независимо от того, выступала ли она за или против рабства, заверил его, что «строгости конвенций Джорджии и Миссисипи» пройдут, и открыл ему перспективу «триумфального возвращения» из его «трудной, важной и ответственной миссии». В октябре позиция Бьюкенена, очевидно, не изменилась, поскольку он писал: «Я рад… что съезд в Канзасе представит Конституцию народу… Я думаю, что теперь мы можем с уверенностью ожидать счастливого завершения всех трудностей… Я убежден, что с каждым днём общественность все больше и больше настроена на то, чтобы отдать вам справедливость». Сам Уокер три года спустя заявил, что, по его мнению, Бьюкенен был невиновен в каких-либо планах по его подрыву.[534]