В Канзасе было много оружия и смертельных случаев, почти все они были результатом драк между вооруженными сторонами, но до этого времени убийство беззащитных пленников не было частью модели поведения. Резня в Поттаватоми, в сочетании с разграблением Лоуренса, привела обе стороны в Канзасе к убеждению, что гражданская война надвигается на них и что они должны убить своих противников или быть убитыми ими. С прорабовладельческой стороны в Миссури вернулись организованные в армию «Пограничные ряженые», а в антирабовладельческом лагере руководство перешло в руки Джима Лейна, жестокого, драчливого, политического авантюриста, который поставил себя во главе армии из нескольких сотен человек и взывал к жажде крови своих сторонников, угрожая истребить все прорабовладельческое население Канзаса. В течение лета и начала осени 1856 года армии совершали марши и контрмарши, угрожая друг другу леденящими кровь угрозами, терроризируя мирно настроенных поселенцев, совершая грабежи в отношении тех, кто не мог защитить себя, и убивая с такой частотой, что это дало основание назвать это явление «кровоточащим Канзасом».[358]

Осенью на территорию прибыл новый губернатор Джон В. Гири, которому удалось восстановить порядок.[359] Он смог сделать это, убедив каждую сторону в том, что будет защищать её от насилия со стороны другой. В сущности, большинство мужчин с каждой стороны стремились к личной безопасности для себя и своих семей. Но когда мужчины из Лоуренса увидели, что в их район вторглись нецензурные и жестокие грубияны из Миссури при попустительстве властей, они взялись за оружие. Когда жители Ливенуорта узнали о прибытии субсидируемых иммигрантов, вооруженных винтовками Шарпса и подстрекаемых северной прессой к неповиновению местным властям, они приготовились к бою. Каждая из сторон постоянно угрожала друг другу поголовной резней, и, похоже, лидерам приходилось выступать с такими угрозами, чтобы поддержать боевой дух своих добровольцев. Но не было простой удачей в том, что, когда враждебные армии сталкивались друг с другом, они всегда избегали сражения. На самом деле обе стороны хотели мира и готовы были сражаться только потому, что чувствовали угрозу со стороны страшного противника. Обе стороны знали, что после окончания боевых действий им придётся снова стать соседями и согражданами. Поэтому каждая из сторон, вероятно, с тайным облегчением подчинилась энергичным мерам губернатора Гири по умиротворению, хотя каждая из них старалась сначала показать своё нежелание, а потом заявить о полном достижении всех своих целей.[360]

В конце правления Пирса вопрос о Канзасе все ещё оставался главной проблемой. На самой территории воюющие армии больше не маршировали и не контрмаршировали, но прорабовладельческие лидеры в судебной и законодательной власти все ещё использовали свой контроль, чтобы держать лидеров свободных штатов в тюрьме и подтасовывать принятие прорабовладельческой конституции штата без вынесения её на голосование. Они сделали жизнь Гири настолько трудной и даже опасной, что он сложил с себя полномочия губернатора в тот день, когда закончился срок полномочий Пирса.[361] Тем временем в Вашингтоне разрушительное воздействие канзасского вопроса давало о себе знать в Конгрессе в дебатах, столь же продолжительных и ожесточенных, как и дебаты по поводу закона Канзаса-Небраски. Сенатор Сьюард внес законопроект о признании Канзаса свободным штатом в соответствии с Конституцией Топики, несмотря на то, что съезд Топики не был ни законным, ни представительным для народа Канзаса. У этого законопроекта не было никаких шансов быть принятым, но он был полезен для поддержания эмоций общественности на высоком уровне. Почти единственной попыткой обеих сторон добиться конструктивного решения стал законопроект Роберта Тумбса о проведении новой регистрации избирателей в Канзасе под наблюдением федеральных комиссаров и выборов делегатов на съезд, который должен был разработать конституцию штата. Законопроект Тумбса прошел Сенат в начале июля 1856 года с перевесом в 33 голоса против 12, но для Палаты представителей он был слишком беспристрастным, и там его почти не рассматривали. Дуглас возмущенно утверждал, что беспорядки в Канзасе были жизненно важным источником политических преимуществ для антирабовладельцев и что они не желали умиротворения территории до президентских выборов.[362]

Но если споры ещё продолжали бушевать, то, по крайней мере, эпоха организованного насилия закончилась, и в некоторых отношениях казалось, что в Канзас может прийти мир. С самого начала большинство первопроходцев руководствовались в первую очередь стремлением использовать экономические ресурсы территории, и умиротворение Гири создало ситуацию, в которой впервые такие мотивы могли проявиться. Представители обеих фракций с готовностью отреагировали на эти новые обстоятельства. На первый план вышли возможности для спекуляций, которые привели к результатам, которые ещё несколько месяцев назад показались бы невероятными. Один из авторов газеты «Миссурийский республиканец» писал: «Мы видим, как Стрингфеллоу, Атчисон и Абелл [все воинствующие сторонники рабства из Миссури] и пресловутый Лейн лежат вместе, „приветствуя хорошо знакомых парней“ и партнеров по торговле, наживают свои кошельки и лица спекуляциями на городских участках, едят жареных индеек и пьют шампанское на те самые деньги, которые прислали из Миссури и других стран, чтобы сделать Канзас рабовладельческим штатом, и отказываются предоставить отчет, хотя от них требуют, как они расходовали свои средства».

Примерно в то же время газета New York Tribune сообщила, что «любовь к всемогущему доллару растопила железо ожесточения, и люди, выступающие против рабства и за рабство, вместе отстаивают свои права скваттеров». Сэмюэл К. Померой, лидер антирабовладельческой партии, чьи ханжеские манеры скрывали ненасытную тягу к наживе, и который впоследствии послужил прототипом полковника Малберри Селлерса из «Позолоченного века» Марка Твена, писал главе Эмигрантской компании, что все внимание теперь обращено на недвижимость, и «нам теперь неважно, „липовые“ законы или нет». Очень скоро Померой вместе с Бенджамином Стрингфеллоу, ранее одним из самых свирепых пограничных бунтовщиков, сколотит состояние, манипулируя земельными грантами и железнодорожными чартерами, что впоследствии приведет к созданию железной дороги Атчисон, Топика и Санта-Фе.

Ещё один комментарий по поводу нового отъезда пришёл от Джона У. Уитфилда, который в своё время был избран прорабовладельческим законодательным органом в качестве делегата территории в Конгрессе. Уитфилд писал из Ливенуорта: «Весь мир и все остальное человечество здесь. Спекуляции идут в гору. Политику редко называют, теперь, похоже, речь идет о деньгах. Стрингфеллоу и Лейн — хорошие приятели, и не пугайтесь, когда я скажу, что живу в одном городе с Джимом Лейном. Слава Богу, у меня слишком много самоуважения, чтобы сделать его своим единомышленником… Что будет делать Грили теперь, когда Канзас перестал истекать кровью?»[363]

Последний вопрос Уитфилда отражает лишь частичное осознание реального значения того, что произошло в Канзасе. Он понимал, что для антирабовладельческих сил на национальной арене Канзас имел лишь пропагандистское значение. Номинальный статус рабства в Канзасе — даже наличие или отсутствие незначительного числа рабов — был гораздо менее важен, чем общенациональная реакция на территориальную мелодраму. Возможно, Уитфилд не заметил, что эта реакция уже была определена тем, как канзасская история подавалась в северной прессе. Для Канзаса война была своего рода кустарным соревнованием между соперничающими группировками за контроль над земельными претензиями, политическими должностями и местными экономическими возможностями, а также борьбой за рабство. К концу правления Пирса результат этого противостояния все ещё оставался под вопросом. Но для Соединенных Штатов война была пропагандистской (или, наоборот, борьбой за умы людей), и к 1857 году Юг и администрация решительно проиграли её. Канзасский крестовый поход в частности и крестовый поход против рабства в целом, как и большинство моральных крестовых походов в демократических обществах, представляли собой борьбу за идеалы. Но крестоносцы, как и большинство крестоносцев, были не только идеалистами, но и публицистами, и не настолько идеалистами, чтобы полагать, что они могут полагаться только на привлекательность своих идеалов. С рациональной точки зрения, доводы против партии сторонников рабства могли бы основываться лишь на том, что она стремилась узаконить рабство на данной территории. Но этого было недостаточно. Чтобы вызвать общественное мнение против партии сторонников рабства, необходима была драма, в которой были бы герои и злодеи, олицетворяющие добро и зло. Как только эта концепция была воплощена в жизнь, она исказила большую часть свидетельств, доступных историку. И все же для понимания того, что происходило в стране, возможно, менее важно знать, что происходило в Канзасе, чем то, что американская общественность думала, что происходило в Канзасе.