30 000, и ни один явный сторонник сецессии не был избран делегатом на съезд, который должен был собраться 28 февраля.[963] Наконец, 28 февраля Северная Каролина завершила разгром сецессионистов. К этому времени мирная конференция уже распустилась, выработав несколько слабых рекомендаций с сомнительными перспективами выполнения, но один из делегатов Северной Каролины отправил домой телеграмму, в которой говорилось: «Все в порядке. Компромисс [предложенный мирной конференцией] будет одобрен национальным конгрессом». Вероятно, этот маневр и стал причиной поражения конвенции с минимальным перевесом голосов — 47 323 против 46 672. Но если бы съезд состоялся, сецессия была бы разгромлена, поскольку среди 120 делегатов, выбранных для участия в съезде, если бы он был одобрен избирателями, было всего 42 сторонника сецессии.[964]

В трех других рабовладельческих штатах дела у сторонников отделения шли ещё хуже. Губернатор штата Кентукки Берия Магоффин склонился к поддержке Конфедерации и созвал специальную сессию законодательного собрания. Собравшись 17 января, он рекомендовал созвать конвенцию штата, но легислатура, проголосовав в нижней палате 54 против 36, отказалась её созывать и 11 февраля удалилась, не предприняв никаких решительных действий.[965] В Мэриленде, где были сильны сепаратистские настроения, губернатор Томас Х. Хикс, как и Сэм Хьюстон в Техасе, не поддался давлению и созвал специальную сессию легислатуры. Как и в Техасе, сторонники сецессии предприняли внеправовые шаги для созыва конвента, но эти усилия не смогли заставить Хикса действовать так же, как и Хьюстона.[966] В Делавэре легислатура штата проголосовала за «безоговорочное неодобрение» сецессии как средства устранения недовольства южан. Голосование было единогласным в нижней палате и 8 против 5 в верхней.[967]

Таким образом, конец зимы 1860–1861 годов оказался для сепаратистов столь же удручающим, как и начало зимы. В начале зимы они не встретили ни одного поражения. После 4 февраля они не добились ни одного успеха. В месяц, ставший свидетелем рождения конфедерации из семи штатов, были полностью разрушены надежды на создание единой южной республики. Такой поворот событий вселил надежду в юнионистов повсюду, и многие юнионисты верхнего Юга теперь начали верить, что инициатива перешла в их руки и что они могут определять судьбу республики. Как лояльные члены Союза, штаты верхнего Юга, казалось, имели все шансы настоять на уступках, которые были бы необходимы, чтобы вернуть в Союз импульсивные штаты Персидского залива. Как сестры других рабовладельческих штатов, они могли обратиться к ним с призывом вернуться в Республику по мосту, который они строили. Как выразился один виргинец, «не подчиняясь Северу и не дезертируя с Юга, Виргиния занимает в Союзе такое моральное положение, которое дает ей право третейского суда между секциями». Или, как утверждали три видных жителя Теннесси, на их штат была возложена «великая миссия миротворца между штатами Юга и общим правительством». Север, как оказалось, был отрезвлен и потрясен отделением штата в Персидском заливе; с другой стороны, пожиратели огня были приведены в чувство пятью тяжелыми поражениями. Возможно, верхний Юг сможет предотвратить кризис, восстановить Союз и спасти страну от войны.[968]

Так, должно быть, казалось и многим ошарашенным сторонникам сецессии, которые теперь сомневались в способности Конфедерации на побережье Мексиканского залива выстоять в одиночку, так же как сторонники сотрудничества Южной Каролины на протяжении трех десятилетий сомневались в способности штата Пальметто выстоять в одиночку. Но все лидеры верхнего Юга, считавшие, что контролируют ситуацию, забывали об одном жизненно важном факте: они были готовы противостоять принуждению любого отделившегося штата. Законодательное собрание Вирджинии приняло соответствующую резолюцию ещё в начале января. Генеральная ассамблея Теннесси, проинформированная о предложениях Нью-Йорка предоставить вооруженные силы «для принуждения некоторых суверенных штатов Юга», выразила убеждение, что в случае отправки таких сил «народ Теннесси, объединившись со своими собратьями на Юге, как один человек, будет сопротивляться такому вторжению на землю Юга при любой опасности и до последней крайности». Официальные законодательные резолюции не были приняты в Северной Каролине и Кентукки, но в этих штатах также были сделаны многочисленные публичные заявления, которые не были оспорены, что народ будет сопротивляться принуждению любого южного штата. Хотя население Юга было сильно разделено по вопросу отделения, оно оставалось единым в своём убеждении, что «права Юга» должны быть сохранены и что ни один южный штат не может согласиться на применение федеральной силы против любого другого южного штата. По крайней мере, в этой степени южный национализм был реальностью.[969]

Но если верхний Юг стремился защитить нижний Юг против принуждения, действительно ли нижний Юг был так изолирован? И действительно ли верхний Юг занимал такую контролирующую позицию? Не находился ли верхний Юг скорее в положении, подобном положению умеренной и могущественной нации, заключившей неограниченный союз для защиты слабого, но воинственного соседа, и тем самым поставившей свой собственный мир на усмотрение своего вспыльчивого союзника? Разве нижний Юг, в конце концов, не владел инициативой и не мог втянуть верхний Юг в воронку односторонними действиями, ещё более радикальными, чем те, что использовала Южная Каролина для втягивания стран Персидского залива?

Годом ранее, ближе к концу тщетной миссии Кристофера Меммингера в Ричмонд, расстроенный комиссар писал другу в Южную Каролину: «Я пришёл к мнению, что мы, южане, будем вынуждены действовать и потащим за собой эти разделенные штаты».[970] Если Меммингер и знал, как их тащить, то не раскрыл этого. Но Роберт Барнуэлл Ретт в октябре 1860 года высказал ту же мысль в более определенных выражениях. По его словам, штатами Верхнего Юга можно было «управлять только тем курсом, который проводился на [заседаниях Демократического конвента 1860 года] в Чарльстоне 8c Ричмонде 8c Балтиморе… Их нужно заставить выбирать между Севером и Югом, и тогда они искупят свою вину, но не раньше».[971]

Тот факт, что они обязывались противостоять принуждению любого южного штата, означал, что их выбор можно было предугадать — и можно было заставить. Дэвид Гамильтон из Южной Каролины, вероятно, осознавал это, когда писал: «Меня забавляет хладнокровие, с которым южные штаты предлагают выступить на помощь Со Кар — они, должно быть, спят в мнимой безопасности, ведь менее чем через год более чем вероятно, что весь Юг будет в огне от одного конца до другого».[972] Однако некоторые представители верхнего Юга не спали в полной безопасности. На съезде в Вирджинии один из делегатов-юнионистов горько ругал Южную Каролину и штаты Персидского залива за то, что они привели к избранию Линкольна, расколов демократическую партию, и за то, что они бросили другие рабовладельческие штаты, отделившись без согласования с ними.[973] Однако он, как и большинство других, не стал озвучивать истину, которую, должно быть, понимал: штаты Персидского залива (или северные штаты) могут спровоцировать войну, от которой верхний Юг не сможет спастись.

Большинство жителей Южной Каролины также не стали описывать эту ситуацию в резких выражениях, но конгрессмен Уильям Бойс, старый сторонник сотрудничества, выступивший за немедленное отделение ещё в августе 1860 года, объяснил, почему он больше не опасается изоляции как последствия односторонних действий. «Если Южная Каролина отделится сама, — сказал он, — то у наших врагов останется только два пути. Во-первых, они должны оставить нас в покое; во-вторых, они должны попытаться принудить нас…Предположим, что они попытаются принудить нас; тогда южные штаты будут вынуждены сделать общее дело с нами, и мы проснёмся однажды утром и обнаружим, что над нами развевается флаг южной конфедерации».[974] В конце февраля 1861 года Юг все ещё оставался разделенным, но ещё предстояло увидеть, что произойдет, когда логика, обрисованная Бойсом, начнёт действовать.