Таким образом, междоусобная рознь наконец-то раздробила единственную оставшуюся национальную политическую партию, и с тех пор историки гадают, какие мотивы побудили южан принять курс, который, казалось, гарантировал победу республиканцев, и почему сторонники Дугласа не пошли на уступки, чтобы удержать партию. Вероятно, у южан были разные мотивы. Некоторые, несомненно, надеялись вырвать победу у поражения, создав электоральный тупик и тем самым перебросив выборы в Палату представителей, а возможно, и в Сенат.[781] Вероятно, большинство южан не рассчитывали на столь замысловатый процесс, но продолжали надеяться, что их тактика приведет в ярость сторонников Дугласа и заставит их пойти на уступки. К тому времени, когда тщетность такой стратегии была продемонстрирована, у южан не осталось никакой приемлемой альтернативы. У неопределенного числа ультрарадикальных южан была другая причина. Они хотели расколоть демократическую партию, чтобы обеспечить победу республиканцев, которая, по их мнению, подтолкнет Юг к отделению. Важность этого фактора «заговора» с целью добиться воссоединения трудно оценить, отчасти потому, что он почти наверняка был преувеличен политическими противниками пожирателей огня в то время и историками-северянами позже. Но это, несомненно, был один из элементов ситуации. В Чарльстоне южные радикалы без колебаний заявили о своей готовности покинуть партию или федеральный союз, лишивший их прав по Конституции. В день беспорядков в Чарльстоне делегат от Миссисипи произнёс «впечатляющую и захватывающую» речь, в которой «с пронзительным акцентом заявил, что менее чем через шестьдесят дней будет создан Объединенный Юг; и в ответ на это заявление раздались самые восторженные крики, которые когда-либо звучали на конвенте». Вечером того же дня южане устроили грандиозное массовое собрание, на котором царило «четвертое радостное чувство — юбилей». Ни одно такое мероприятие не было бы полным без красноречия Уильяма Л. Янси, и алабамский оратор сказал собравшимся, что «возможно, уже сейчас перо историка занесено, чтобы написать историю новой революции».[782]
Споры о том, хотели ли болтеры сорвать выборы в Конгресс, или вырвать уступки у сил Дугласа, или развалить Союз, страдают одним общим недостатком: Они слишком рациональны. Делегаты в Чарльстоне и Балтиморе работали в атмосфере крайнего возбуждения, когда порывы эмоций постоянно бушевали как в зале, так и на галереях. В разгар этой суматохи люди занимали позиции, которые приводили к последствиям, которых они не представляли. Мужчины, одержимые идеей во что бы то ни стало остановить Дугласа, с готовностью покидали съезд с надеждой, что каким-то неопределенным образом они смогут вернуться обратно с более сильной позицией. Другие люди, столь же единодушно решившие выдвинуть Дугласа, были рады, что некоторые из его оппонентов уйдут, если это облегчит выдвижение. Многие с обеих сторон цеплялись за оппортунистическую идею о том, что позже некие неизвестные лица каким-то неизвестным образом уладят раскол.
Но независимо от того, был ли подрыв демократической партии преднамеренным, чтобы привести к подрыву американского Союза, однако он с удивительной точностью предвещал его распад. Семь из восьми штатов, делегаты которых покинули съезд в Чарльстоне, были теми же семью, которые составляли первоначальную Южную конфедерацию, когда Джефферсон Дэвис был введен в должность президента. Во время второго срыва съезда в Балтиморе делегаты Вирджинии, Северной Каролины и Теннесси вышли из съезда, а Кентукки и Миссури разделились. Точно такая же картина повторилась после форта Самтер, когда первые три из этих штатов полностью, а два других частично перешли на сторону Конфедерации. Только Арканзас, который был в первой волне партийного разлада, через год перешел во вторую волну сецессии.
Демократы, разумеется, дрейфовали к этому фиаско ещё со времен конкурса в Лекомптоне. По мере того как они это делали, их проблемы начали вселять новые надежды в, казалось бы, безжизненное тело старых вигов. В 1852 году виги практически перестали быть общенациональной партией. Резкое падение силы партии на нижнем Юге, казалось, ознаменовало уничтожение южных вигов, и это ускорило отказ от партии со стороны обескураженных северных вигов, которые отчаялись восстановить достаточно сил, чтобы сохранить свой статус основной партии. Но отступление северного крыла позволило южным вигам восстановить контроль над тем, что осталось от национальной организации, а подъем нативистской Американской партии дал им важных союзников, хотя и ценой немалых усилий. Таким образом, объединенные виги и американцы выдвинули в 1856 году кандидатуру человека, которого им не дали выдвинуть в 1852 году, а именно Милларда Филлмора. Поскольку большинство северных вигов к тому времени влились в Республиканскую партию, Филлмор развивал свою политическую силу в основном на Юге. И хотя он выиграл только Мэриленд, на нижнем Юге он оказался сильнее Скотта, набрав более 40 процентов голосов в десяти южных штатах. Хотя его сила была секционной, его политическая позиция была национальной, поскольку он был юнионистским кандидатом на Юге, противостоящим демократам Южных прав. Таким образом, виг-американский контингент сохранился на Юге как группа «спасения Союза» в этой части страны в противовес демократам-поджигателям, в то время как на Севере именно Демократическая партия претендовала на роль «спасения Союза» в противовес республиканцам. В той мере, в какой экстремисты получали контроль над южной демократической организацией, умеренные южане переходили на сторону вигов. Между тем быстрые успехи республиканцев и растущая секционализация политики на Севере привели к тому, что после 1856 года многие старые виги почувствовали, что партии Союза больше не существует. Республиканцы, победившие во всех свободных штатах, кроме пяти, совершенно не имели сторонников на Юге, а в Демократической партии все больше доминировали воинственно настроенные южане, которые свободно обращались с угрозами воссоединения. У партии Генри Клея, занимавшей первое место среди сторонников Союза, все ещё была своя миссия. Она больше не могла называться партией вигов, так как это могло оттолкнуть демократов, склонных к сочувствию, и не могла называться Американской партией, так как это слишком сильно смахивало на «Незнайку», который впал в немилость. Но они собирались попытаться реабилитировать её, и они легко могли призвать обратно многих старых вигов, которые в 1856 году неохотно проголосовали за Бьюкенена, чтобы спасти Союз.
Ожесточенный раскол в Демократической партии по поводу Лекомптонской конституции усилил этот импульс. Сенатор Джон Дж. Криттенден из Кентукки, преемник Генри Клея, выступил против Лекомптона и вызвал значительную поддержку среди южных консерваторов. Тем временем северные консерваторы организовывались, и в декабре 1858 года представители тринадцати штатов собрались в Вашингтоне, где обсуждали планы по созданию билета на 1860 год, который оттянул бы консерваторов как от Республиканской, так и от Демократической партий. В 1859 году это движение набрало силу, поскольку кандидаты от Американской партии провели очень сильную гонку за пост губернатора Вирджинии и получили несколько мест в Конгрессе в Северной Каролине, Теннесси и Кентукки. В декабре 1859 года сенатор Криттенден созвал конференцию, в которой приняли участие около пятидесяти «оппозиционных» членов Конгресса. На этой встрече была установлена связь с центральными комитетами Вигов и Американской партии, и к январю были разработаны планы создания новой партии «Конституционный союз». В день рождения Вашингтона организаторы выпустили «Обращение», в котором осуждали обе существующие партии, призывали к борьбе за Союз и призывали делегатов собраться 9 мая в Балтиморе для выдвижения президентского билета.[783]
Съезд Конституционного союза оказался самым «гармоничным» за год раздирающих друг друга партийных конгрессов. Делегаты прибыли из двадцати трех штатов и с готовностью согласились не принимать платформу, а стоять на Конституции (как бы она ни трактовалась) и Союзе. Когда они перешли к выдвижению кандидатур, их первым выбором, несомненно, был бы Криттенден, но ему было семьдесят четыре года, и он отказался быть кандидатом. Более подходящие кандидатуры были не намного моложе. Среди них были Уинфилд Скотт, также семидесяти четырех лет, который оказался очень неумелым кандидатом в возрасте шестидесяти шести лет; Сэм Хьюстон, которому в шестьдесят семь лет мешали отчасти фантастические планы по установлению протектората над Мексикой, а ещё больше — то, что он был слишком старым демократом для партии старых вигов; Эдвард Бейтс из Миссури, также шестидесяти семи лет; и Джон Белл из Теннесси, шестидесяти четырех лет. Бейтс, как старый виг и житель приграничного штата с мягкими антирабовладельческими настроениями, был привлекателен как для конституционных юнионистов, так и для очень умеренных или очень оппортунистических республиканцев, которые считали целесообразным приглушить свои антирабовладельческие крики. В течение многих месяцев Бейтс умело (или нерешительно) оседлал обеих лошадей, но в конце марта он, наконец, уступил требованиям разъяснить свою позицию. Его утверждение, что Конгресс контролирует рабство на территориях и что рабство там не может существовать без согласия Конгресса, делало его республиканцем, а не претендентом на Конституционный союз.[784]
