— И сколько, княже, ты тут планируешь сидеть? До второго прихода Христа?

— Спросил бы чего попроще, — я выдохнул и упёр приклад дробовика в пол, сложив ладони на стволы ружья, после чего поверх положил голову. — Пока не восстановимся, а лучше вообще до лета бы здесь досидеть. — я перехватил озадаченный взгляд казака, после чего, вздохнув, принялся за разъяснения. — Перестрелка в лесу была? Была, и несколько погибших полицейских осталось. Плохо, что погубили мы нескольких, но ещё хуже, что остальные в живых остались. Не по-христиански это, Семён, но сейчас они знают, что мы в лесу прячемся, а значит либо рыскать будут, либо подумают, что мы сгинули в лесу и закончат свои поиски.

— А если сюда выйдут? — спросил казак, слегка повернув голову набок.

— Могут и выйти. Есть в этом разумное зерно, но без еды мы долго не выдержим. Если же снегов долго не будет, то наши следы очень быстро обнаружат, и тогда совсем конец будет. С собаками искать будут — и капец нам, дружище.

— Хорошо, княже, ты здесь главный, так что будем по-твоему поступать.

На охоту мы вышли через пару часов. Тишина в лесу была звенящей, почти невыносимой. Каждый шаг по рыхлому снегу отдавался в висках тихим глухим стуком, и я ловил себя на том, что задерживаю дыхание, будто боясь спугнуть саму зиму. Рука ныла, воздух обжигал лёгкие, острый, как лезвия ножей.

Мы шли уже пару часов, выслеживая добычу. Семён заметил следы быстро — чёткие отпечатки копыт, уходящие в чащу. Это была косуля. Если повезёт, то она даст нам мясо, может быть тёплую шкуру, а главное — силы, чтобы продержаться ещё несколько суток. Правда, чтобы получить добычу — придётся потратить очень много сил. Выследить мало — необходимо сделать один точный выстрел, чтобы животное не сбежало. Если попасть не в важный орган, то животное вполне может пробежать без особенных усилий ещё несколько километров и только там испустить дух, а нам труп косули ещё придётся тащить несколько километров, что совсем нелегко даже в условиях зимней охоты, когда труп можно волочить по снегу.

— Близко, — прошептал казак, едва шевеля губами.

Я, стоя в двух шагах от телохранителя, кивнул и потянул из-за спины ружьё. Движения, несмотря на ранение, холод и голод, были точными. Даже от тяжести двустволки не было столь много проблем.

Парнокопытное появилось внезапно. Она стояла на опушке, в лучах бледного зимнего солнца — изящная, с тонкими ногами и большими тёмными глазами, в которых отражалось небо. Шерсть, серо-рыжая, сливалась с лесом, но она смогла уловить наше движение, повернув голову в сторону, услышав шорохи сапог.

Семён замер, я уже прицелился. Мир сузился до мушки на стволе, до этого хрупкого создания, которое сейчас и решало, нужно бежать или остаться.

Раздался выстрел. Громкий, резкий, разрывающий тишину. Пуля вылетела из ствола и, срезав по пути одну из веточек, влетела в животное. Косуля дёрнулась, сделала неуверенный шаг вперёд — и рухнула в снег с немалой дырой в туловище. Какое-то время она ещё дёргалась, сучила ногами и кричала. Хотелось сделать первый выстрел, чтобы закончить агонию этого животного, но нельзя — патроны было жизненно важно экономить.

Кровь растекалась из раны алым веером, ярким, почти нереальным на фоне общей лесной белизны. Я подошёл первым, опустился на колени рядом с ещё тёплым телом. Глаза животного оставались открытыми, в них застыл немой вопрос. Пуля попала точно в область сердца — косуле не осталось и шанса на выживание. Снаряд на входе вошёл очень аккуратно, а вот на другой стороне тела животного зияла сложная рана с рваными краями и ужасающим диаметром.

— Чистый выстрел, — сказал Семён, огладив по шее мёртвое животное и закидывая при моей помощи тело на носилки. — Взялись?

— Взялись.

Место стрельбы мы покинули практически сразу и двинулись к избе. Не к самому дому — чуть поодаль, чтобы не привлекать запахом крови лесных хищников. Уже там, нисколько не отдохнув, я с силой вонзил нож под грудную клетку косули, ощущая, как лезвие скользит между сухожилиями и рёбрами. Тёплый пар поднимался от вспоротого брюха, смешиваясь с морозным воздухом. Семён, стоя на коленях в снегу, ловко подхватил выпадающие внутренности — печень, лёгкие, тёмно-багровые петли кишок — и аккуратно сложил их на расстеленный на снегу кусок брезента, найденного в заимке.

— Шкуру потом снимем. Сейчас бы с мясом разобраться, — сказал казак, перематывая окровавленные кишки.

Мы работали молча, привычными движениями разделывая тушу на удобные для переноски куски. Мясо, ещё дымящееся от внутренней теплоты, укладывалось на импровизированные носилки. Когда последний окорок был отрублен, Семён вдруг резко поднял голову, перекинул ружьё обратно, а потом напрягся как собака, уловив что-то недоступное обычному слуху.

— Кто-то идёт, — прошептал казак, медленно ведя стволом из стороны в сторону.

Я замер, прислушиваясь. Сначала ухо ничего не улавливало, а потом выхватил отдалённый скрип снега, приглушённые голоса, лязг металла. Не охотники. Охотники столько железа на себе не носят — ни к чему им это.

Мы бросили взгляд сначала на разложенные куски мяса, потом друг на друга. Бросить добычу? Нельзя, но и не тащить же её навстречу неизвестности.

— Обходим сзади, — тихо сказал я.

Когда изба оказалась между деревьями, у меня похолодело в груди. Из трубы валил густой дым, а у входа стояли трое вооружённых людей в серых утеплённых шинелях без опознавательных знаков. Один курил, двое других о чём-то спорили, тыча пальцами в карту. У стены дома стояли прислонённые к брёвнам винтовки без штыков.

Мы обошли дом с двух сторон и сразу же взяли пришлых на прицелы ружей. Наш подход они не заметили, стоя спинами к нашему выходу. Оружие они своё упустили, а потому оказались пусть и в большинстве, но стратегически уже проиграли. Не пришлось даже кричать — все они сразу подняли вверх руки и с немотой на устах смотрели в нашу сторону. Мы же подходили на расстояние уверенного выстрела, но ближе не приближались.

— Кто такие будете? — спросил я, пока Семён прошмыгнул внутрь дома.

— Охо…

— А вот врать нет необходимости, — сразу же оборвал слова незнакомцев я. — Раз сразу на враньё перешли, то давайте мордами в снег. — Для уверенности я потянул из кармана револьвер, демонстрируя его стальную рукоять. — Вот будете вести себя хорошо — и тогда потолкуем нормально, а сейчас вы мне что-то уж сильно не нравитесь. Может, мне вам бошки просто прострелить и дело с концом? Чтобы не возиться и время не терять.

— Не надо, ваша светлость! — вдруг крикнул один из незнакомцев, вставая на колени, а затем медленно ложась на холодный снег. — Мы не враги вам, не из полиции и не опричники. Мы ребята нормальные.

Говорящий был высок и жилист. Лицо было яйцевидной формы, с жидкой бородёнкой и не самыми плотными усами. Глаза у него были испуганными и говорили, что моего пришествия он никак не ожидал, а на стрельбу вряд ли способен будет.

— Они тебя знают, княже, — хмыкнул вышедший из дома Семён, наводя на пленников своё ружьё. — Раз они сюда вышли, то уж точно не просто так. Валить их надо. Оружие заберём, патроны тоже по карманам распихаем, еду приготовим и валить будем отсюда.

— А теперь давайте по порядку. Патронов у меня вас перебить хватит, так что если почувствую, что врёте мне, то буду одного за другим на тот свет отправлять. Рука у меня не дрогнет — не в первый раз мне людей стрелять приходится. Кто вы такие?

— Меня Дмитрием звать. Мы партизаны из отряда «Красный Сокол», — проговорил партизан с жидкими усами, прижимая щёку к снегу. — Прибыли к вам на выручку, князь. Вы должны были несколько дней назад ещё прибыть, а вас всё нет и нет. Узнали, что перестрелка в лесу у вас была, вот и решили в лесу поискать. Нашли, видимо.

— Так я сразу и поверил. Больно сильно вы похожи на солдат. Я вашего брата достаточно повидал, чтобы на такое враньё бессовестное быстро купиться. Так что давай мне лучше правду рассказывай, а то терпение у меня совсем не железное.