— Живой, княже!
Семён без притворства обрадованно поднялся со своего места и расставил руки в стороны, желая заключить меня в объятия. Правда, он вовремя догадался остановиться, вспомнив о различиях в статусе, а потому просто крепко стиснул ладонь в своих руках.
— А ты думал от меня отделаться? — я улыбнулся в ответ и похлопал казака по плечу. — Думал, что не увижу тебя больше. Как отбиться смог?
— Чудом, княже. Господь беду отвёл — никак иначе. Когда вас пленили, то они напор свой ослабили и в лес отступили. Нескольких людей оставили на поле боя, но и многие гражданские на поезде погибли. Слуги ваши догадались в вагоне забаррикадироваться, так что врагу ничего не досталось. Они чертежи сберегли и другую техническую документацию смогли сохранить, так что не печальтесь.
— Семён, раз вы наконец удостоверились, что князь ваш жив, то выйдите из кабинета. Мне надобно с ним лично поговорить, — поднялся сидящий рядом квадратный мужик.
Казак отвесил мне невысокий поклон, и пришлось сесть напротив незнакомца за единственным столом. Помещение точно не подходило для допросов, но что-то внутри подсказывало, что простой беседой ограничиться не получится.
Особист, сидевший напротив меня, определённо не любил торопиться. Он пришёл вместе с бумагами, которые неторопливо разбирал, изредка что-то пером помечая на них. Его спокойствие можно было назвать оскорбительным.
Тишина затянулась. Из-за усталости каждая секунда ожидания отдавалась назойливым гулом в висках. Я понимал, что этот разведчик не из тех, которые будут кричать или угрожать — его оружием было змеиное терпение. Когда офицер оторвал от бумаг взгляд, то в них не было ни злобы, ни беспокойства, ни любопытства, лишь ровная и неуклонная готовность выполнить возложенную на его плечи задачу.
Мужик толкнул ко мне кожаную папку с моей фамилией, именем и отчеством. Папка с досье была не особенно толстой, но что-то мне подсказывало, что внутри было вообще всё: связи, переписка. Возможно даже, что слова, сказанные по неаккуратности в светской беседе. Офицер же перелистывал страницы без спешки, словно дозволяя мне осознать, насколько сильно я нахожусь под колпаком государства.
Тишину кабинета нарушила пролетевшая за окном и гаркнувшая ворона. Квадратный отложил перо и сложил руки на столе. Его вопрос, который он наконец соизволил озвучить, был тихим и ровным. Я также отвечал ему взвешенно. Наш разговор можно было назвать полноценной игрой двух взвешенных умов. Никто не торопился разбрасываться аргументами, выкидывать имеющиеся доказательства. Я изворачивался как мог. Кажется, что даже уж на раскалённой сковороде двигается не с такой скоростью и спешностью, с какой это делал я. Сам дознаватель же явно пытался продавить меня, но об успешности таких действий он мог только мечтать. Конечно, я не был лучшим переговорщиком, но даже так это был далеко не первый разговор с особистами, который мне пришлось провести за последние несколько месяцев.
— Ну что же, княже, на поезде в столицу двинем?
Я посмотрел на казака, стараясь распознать в его словах издёвку. Подобные небольшие шалости я был готов позволить своему телохранителю, тем более что с поездами у меня ситуация действительно была не самой лучшей. Вот один персонаж польского писателя сильно не любил порталы, а у меня подобная ситуация наблюдалась с…
— Давай-ка лучше иным способом двинемся, Семён, — ухмыльнулся я, усаживаясь в машину одного из городских извозчиков. — Насколько мне известно, компания Челядова совершает рейсы своих дирижаблей от Ростова к Самаре, а затем и в столицу. Если мне память не изменяет, то каждые два дня совершаются рейсы, так что лучше мы по воздуху двинемся. Как-то намного безопаснее будет в моём случае.
Следующее утро было холодным и лишённым тумана. Воздух был прозрачным, словно тонкий лёд, готовый треснуть от первого луча солнца. Над аэродромом возвышался исполинского размера силуэт дирижабля — серебристый, обтекаемый, с твёрдым, но лёгким алюминиевым каркасом, скрытым под оболочкой плотной прорезиненной ткани. Его гондола, подвешенная словно изящная раковина, сверкала свежей краской, а по борту золотом были выведены буквы: «Святогоръ». Шрифт был адаптирован под старые письмена, которые писались в средневековых книгах времён феодальной Руси.
Я стоял на перроне, подняв голову, и чувствовал, как сердце начинает биться намного быстрее. Удары были всё чаще и чаще, но не от страха, а от предвкушения перед полётом. За последние несколько десятков лет за обе жизни мне доводилось летать на самолёте, но всё больше тогда мне приходилось спать, чтобы сберечь время и силы, но сейчас время было совсем другим, и можно было насладиться медленным пропиливанием над земным шариком.
Ступив по трапу на борт, я ощутил лёгкое покачивание под ногами — дирижабль наполнялся грузами и людьми. Внутри гондолы пахло деревом, кожей и едва уловимым запахом масла от двигателей. Узкий коридор вёл в салон, где уже сидело несколько пассажиров, но я сразу же прошёл дальше, к окну, желая запечатлеть каждый миг сего путешествия.
Внутреннее пространство гондолы дирижабля скорее напоминало салон роскошного железнодорожного вагона, нежели утилитарный летательный аппарат. Стены, обшитые тонкими полированными панелями, с искусной резьбой в виде виноградных лоз. Потолок был слегка изогнут, повторяя обводы корпуса.
Центральный салон, просторный и наполненный воздухом, несмотря на ограниченные размеры, был обставлен мебелью в стиле модерна двадцатого века — кресла с гнутыми спинками, обитые тёмно-зелёным сафьяном, низкие столики из чёрного дерева с инкрустацией перламутром. На полу — плотный ковёр с восточным узором, приглушавший шаги. У иллюминаторов, обрамлённых шёлковыми шторами цвета старого золота, стояли диваны с подушками из шанели, на которых так и хотелось расположиться с книгой, наблюдая за проплывающими внизу пейзажами.
В носовой части располагался курительный салон, отделённый дубовыми раздвижными дверями с витражными вставками. Здесь, среди кресел с глубокими сиденьями и низких столиков для карточных игр, витал лёгкий аромат дорогого табака и коньяка. На стене — точные часы швейцарской работы с маятником, отсчитывавшие время полёта, а рядом, в застеклённом шкафу, сверкали хрустальные графины и наборы для вина.
Кормовая часть гондолы была отведена под столовую — небольшой, но изысканно оформленный зал с круглыми столами, накрытыми белоснежными скатертями. Фарфор с гербом компании, серебряные приборы, хрустальные бокалы — всё говорило о том, что даже в небесах полагается соблюдать светские ритуалы. На буфетной стене висело зеркало в раме из чернёного серебра, зрительно расширявшее пространство.
Завершалось это летающее великолепие кормовым променадом — узкой открытой площадкой, огороженной полированными перилами, где особо смелые пассажиры могли стоять под самым хвостом дирижабля, ощущая ветер в лицо и наблюдая, как далеко позади остаётся проплывшая под ними земля. Здесь, среди блестящих медных деталей управления и аккуратно уложенных тросов, особенно остро чувствовалось, что «Святогор» — не просто транспорт, а воплощение человеческой мечты о покорении небес.
Раздалась команда, и с глухим рокотом заработали пропеллеры. Тросы, удерживающие у земли дирижабль, ослабли, и в тот момент, когда он оторвался от земли, я ощутил странное чувство невесомости. Казалось, что меня самого вырвали из оков привычного мира. Земля поплыла вниз, сначала медленно, потом всё быстрее и быстрее. Мелькнули широкие крыши ангаров, деревья, дороги — всё быстро уменьшалось, превращаясь в игрушечное. Сердце замерло на мгновение, а затем в груди разлилось тепло восторга. Я летел. Опыт был прекрасным, и сразу же вспоминались разнообразные книжки в стиле стимпанка.
Воздушное судно набрало высоту, и передо мною открылась панорама, от которой захватило дух. Бескрайние леса, изрезанные лентами маленьких рек и большой полосой Волги, поля, уходящие к горизонту, и крохотные деревни, словно рассыпанные чьей-то великой и необъятной рукой. Солнце же, поднявшись выше, залило всё золотым светом, и облака, проплывающие ниже, казались ватой, по которой скользила тень «Святогора». Я не мог оторваться от этого зрелища — мне теперь было доступно рассмотреть Россию такой, какой её видели лишь немногие живые существа в этой временной линии.
