– М-м?

– Я забыл! Совсем про них забыл! – При этих словах широкая ладонь северянина со всего маху обрушилась ему на лоб. Звук получился таким, что от неожиданности я даже подпрыгнула.

– Ты чего?

– Боги, как я мог?!

– Перестань, это всего лишь вещи, – отмахнулась я, не желая наблюдать за тем, как он еще что-нибудь начнет себе отбивать в память о потерянном.

– Нам нужно отправиться к Кельму.

– Зачем к нему? – Не то чтобы я не хотела увидеть Рыжего, просто боялась, как он отреагирует на мое возвращение. Кое-что мне все же удалось отметить в северных мужчинах. Они были чересчур эмоциональны в сравнении с аирцами. И, если Брэйдан был весьма сдержан, по рамкам северян, то Кельм был типичным их представителем…

– Он забрал твоего осьля…

– Кого?

– Лошадь, – как ни в чем не бывало сказал он, без запинки выговаривая то слово, которое получалось и больше всего подходило по смыслу.

Мы шли по улице, уводящей нас из верхнего яруса города, где жил Брэйдан, в «срединный» город, как я назвала его для себя. Улицы здесь были более широкими и оживленными. Кругом пестрели вывески с названиями лавок торговцев и таверн. Несмотря на поздний час, было людно. Казалось, Аранта и не думала спать. Хотя, может, это у меня сохранились понятия Дао Хэ, то есть, если темно, то ты спишь, солнце встало, значит, и тебе пора.

– Как оживленно, – все же сказала я.

– Конечно, это же центр города.

– Да? А я думала, центр на самом верху…

– Нет, верхние ярусы занимает в основном знать, и там тише всего обычно. А в центре живут те, кто в состоянии себе это позволить. К тому же тут всегда оживленно и людно.

– Кельм живет здесь?

– Чуть ниже, там, где начинаются жилые кварталы. Устала?

– Нет, просто интересуюсь. То есть он не слишком богат?

– То есть ему так удобно, – хмыкнул Брэйдан. – А где сейчас твой друг? Ты нас познакомишь?

– Должно быть дома. Мы договорились, что я приду к нему завтра утром.

– Откуда знала, что задержишься так надолго? – не скрывая улыбки, спросил он.

– Не знала, рассчитывала, – хмыкнула я.

Оказалось, что дом Кельма находился всего в двух кварталах от центра города. Это было высокое каменное строение, в два этажа, огороженное от оживленной улицы каменной изгородью. Дом, казалось, облюбовала большая семья, судя по тому, во скольких окнах сейчас горел свет.

– Ммм, сколько человек тут живет?

– Много. Кельм, его жена и дочь, его отец, жена отца, сейчас тут живет Терех, а его одного можно считать за пятерых минимум, кроме того, две незамужние сестры Кельма.

– Я думала, больше…

– Я же говорю, дед идет за пятерых.

Я уже было занесла руку, для того чтобы отворить калитку, ведущую во двор дома Кельма, как Брэйдан, перехватив мое запястье, сказал:

– Давай, может, ты подождешь во дворе, а я пока зайду в дом и подготовлю их.

– В каком смысле «подготовлю»?

– Ну, понимаешь, сегодня вроде бы как третий день, с тех пор, как ты якобы погибла… и…

– Что? – я все никак не могла понять, к чему он клонит.

– Есть поверье, в чем-то оно даже правдиво, ну да это сейчас неважно. Одним словом, люди, я имею в виду простых людей, верят, что покойник, то есть умерший насильственной смертью, может вернуться с того света на третий день после гибели. Они полагают, что если вслух поминать умершего, то он может вернуться, чтобы пить кровь живых или навлечь проклятье на весь род.

– Что за бред?

– Может, и бред, но многие подсознательно боятся и стараются чтить традиции предков.

– Но Кельм и его семья не простые люди? Они знают о виргах и прочих тварях…

– Именно поэтому я и прошу тебя подождать меня, – сказал он, открывая калитку во двор.

Дворик оказался весьма чистым и уютным. Недалеко от дома была небольшая пристройка, которая, судя по всему, имела назначение конюшни.

– Тогда ты не против, если я побуду на конюшне, пока ты будешь с ними говорить?

– Если ты так хочешь? – пожал он плечами, направляясь к дому.

Я же в свою очередь отправилась в сторону деревянного строения, надеясь увидеть там моего осла. Уж очень я переживала, как он перенес все те тяготы, что выпали на его долю.

Стоило переступить порог постройки, как меня окутал запах сена и стоящих в стойлах лошадей. Здесь было ощутимо теплее, чем на улице. Лошади чуть слышно всхрапывали, принюхиваясь и прислушиваясь к окружающей их обстановке. Возможно, они чувствовали то, что в конюшне появился кто-то еще, хотя я и старалась ступать бесшумно, чтобы ненароком никого из них не напугать. Само строение погрузилось в густой полумрак уже с наступлением сумерек, лишь из самого дальнего угла лился теплый оранжевый свет, источаемый масляной лампой.

– Знаешь, – тихий мужской голос разрезал окружающее пространство, заставив меня остановиться и прислушаться. Мужчина говорил по-аирски, но с ощутимым акцентом. Конечно, я узнала обладателя голоса, да и как его было не узнать, если в свете лампы так отчетливо виднелась его рыжая шевелюра.

– Я говорю с тобой на твоем родном языке, потому что боюсь, что ты не поймешь меня иначе.

Заинтересованно замерев совсем рядом с Кельмом, старалась даже дышать через раз, чтобы понять, чем он тут занимается, и не быть раскрытой раньше времени.

– Мне так жаль, – его плечи как-то сразу поникли, а голова опустилась еще ниже. – Хоть ты и урод, но тоже, наверное, переживаешь, что она умерла.

«Веский довод», – подумала про себя, но вступать с радостным воплем «вот, она я!» пока не спешила.

– Я забрал тебя к себе и теперь буду заботиться о тебе, понимаешь? – В ответ осел активно запыхтел, должно быть, учуяв мой запах, и окончательно разволновавшись, начал нетерпеливо «икать», переступая с ноги на ногу.

– Ну, знаешь, ты мне тоже не особо нравишься, – по-своему истолковав поведение животного, буркнул Кельм. – Но я намерен постараться любить тебя, несмотря на то что ты редкостная страшила и в целом бестолковая и бесполезная скотина, я буду заботиться о тебе в память о ней. Но… – вскинув указательный палец вверх, сказал он. – Перестань охаживать мою Белочку! – От рычащих ноток в его голосе я сама неожиданно сделала шаг назад. – Ты хоть понимаешь, что у нее может уродиться от такого, как ты, – обвиняюще ткнув пальцем в осла, сказал он. – Остальное я готов терпеть, – чуть тише договорил он.

На конюшне вновь воцарилась тишина. Кельм устало опустился на перевернутое деревянное ведро и, подперев голову рукой, задумался о чем-то. Если честно, в этот момент я лихорадочно пыталась сообразить, как себя обнаружить и не напугать его.

– Я чувствую себя виноватым, – сказал Рыжий, опираясь боком о деревянную стену конюшни. – Мне кажется, что это моя вина, понимаешь? Она спасла меня дважды, а я не смог сделать хоть что-нибудь, чтобы помочь ей, – тяжело вздохнув, закончил он.

Неожиданно виноватой почувствовала себя я. Мне стало так жаль, что Рыжий винит во всем себя, что он переживает, хотя ни в чем и не виноват. А я стою совсем близко, живая и почти невредимая, в то время как он не перестает переживать. Не удержавшись, протянула руку, легонько коснувшись его плеча, и сказала, точнее, попыталась сказать:

– Кельм, я… – В этот момент мне в голову полетело деревянное ведро, что всего мгновение назад служило стулом для Рыжего.

Легко увернувшись от неожиданного снаряда, отпрыгнула на несколько шагов назад, чтобы оказаться подальше от Кельма, в мгновение ока оказавшегося вооруженным острыми вилами, что по воле случая были оставлены кем-то заботливым в самой дальней части конюшни. Выпрямилась, поднимая голову, и посмотрела в глаза Рыжему. Лицо Кельма казалось искажено гневом и готовностью отразить любую атаку, вот только стоило ему увидеть меня, как он побледнел. Его глаза расширились, словно два огромных блюдца, рот сначала округлился в маленькое «о», а уже спустя секунду распахнулся, разоряясь на всю округу весьма мужественным и грубым: «А!», которое завершилось фальцетом и оборвалось на самой верхней ноте.