Ковалёва явно мой ответ обрадовал, напряжение с его лица спало. Он повеселел. Но потом тень смущения пробежала по его лицу.

— А у Дарлин, ну у нее все такое же, как у земных девушек? Ну органы, ты понимаешь?

Я едва не расхохотался от этих слов. Нет, вы подумайте только. Ну что за люди? Ковалёв только что умирал, истекал кровью, прощался с жизнью, а сейчас думает о том, сможет ли всунуть девушке или нет?

— У Дарлин все такое же, как у любой земной женщины.

— А ты откуда знаешь? — Ковалёв недоверчиво оглядел меня. — Ты разве с кем-то уже имел контакт?

— Слушай, Ковалёв, я не пойму, у вас на Земле девушек что ли нет? Что ты так переживаешь?

— Знаешь, таких прелестных фей, как Дарлин почти нет. Вот таких, как майор, чёрт ее дери, Григорьева навалом. А Дарлин… она такая воздушная, очаровательная, такие аппетитные формы…

— А что у вас вирус что ли на Земле всех юных фей угробил? И стали одни пацаны рождаться?

— Угадал, твою мать. Лет тридцать назад, когда у руля страны встал наш Вождь, совсем плохо было с рождаемостью. И наши яйцеголовые сделали такое устройство, которое позволило ускорить этот процесс. Не знаю, как это делается. Надо у Тимура спросить. Он биолог, в этом сечет.

Ковалев махнул рукой, подзывая парня. Тимур затушил сигарету и в мгновении ока оказался рядом. Видно, ему тоже не терпелось вступить в разговор.

— Тимур, расскажи Рею, как у нас искусственно дети появляются.

Тимур вытащил стул из общего ряда, сел верхом, положив руки на спинку. Приготовился рассказывать.

— Ну это все не сложно объяснить, — начал он. — Называется «искусственная матка». Туда помещают эмбрион, система жизнеобеспечения поддерживает его. И ускоряет весь процесс. Пару дней и ребенок уже жизнеспособный.

— И что дальше? — не понял я. — Ну рождаются у вас дети. А почему только мальчики-то?

— А! Ну потому, что решили, что раз женщины уже могут не рожать, то зачем они нужны. Мужчины выносливее, сильнее, умнее. Вот решили, пусть будут рождаться мальчики.

— Как занимательно. И кто же так решил?

Тимур пожал плечами, не ответив.

— Кто решил — значения не имеет. Главное, что сейчас это так, — Ковалёву этот разговор разонравился, стал неприятен. — Да, тут еще одно дельце осталось, — хлопнул меня ладонью по колену. — Надо наказать убийц Семенова и охранников.

— Наказать? Расстрелять что ли хочешь всех? — поинтересовался я.

— Да, — просто ответил Ковалёв, но вся веселость и беспечность слетела с него. — Убийцы должны быть наказаны.

Нахмурился, сжал губы в тонкую полоску, заиграли желваки. Вместо приятного, даже обаятельного собеседника, влюбленного романтика возник не знающий жалости и пощады палач.

— Итак, сообщаю всем, что все заключенные, поднявшие бунт на лунной базе, будут расстреляны.

Ковалёв суровым взглядом обвел ряды застывших в одной позе заключенных — на коленях, руки за головой. Под дулами автоматов равнодушных, не имеющих никаких человеческих чувств андроидов.

В этот раз полковник не стал переодеваться в парадную форму, остался в форменной рубашке и брюках. Только на груди над кармашком остались планки орденов. Засученные рукава форменной рубашки обнажали мускулистые сильные предплечья. Но перед лицами сотен озлобленных заключенных он выглядел чересчур уязвимым. На лицах зэков, что рядами выстроились на полу, застыло угрюмое безразличие, но за ним скрывалась ярость, злоба, желание задушить полковника, который властвовал над ними.

Просторное помещение выглядело, как зал кинотеатра. Стулья убраны, а по стенам черными тенями выстроились андроиды. Полковник ходил туда-сюда по сцене, куда вели широкие дугообразные ступени. За его спиной висел прямоугольный экран. По краям рампы — две высоких, узких колонки, с открытыми динамиками.

— Но… — полковник демонстративно застыл в центре сцены, смерил всех мрачным холодным взглядом. — Если те, кто убил коменданта Семенова и охранников, признается в этом преступлении, то всех остальных я отпущу. Вам будет назначены наказания за бунт, который вы устроили. Но вы останетесь жить. Понимаете? Даю вам шанс выжить. Я жду. Встаньте и поднимитесь ко мне.

Двое заключенных, широкоплечий бугай, темно-синяя роба явно меньше по размеру (видно, найти не удалось другую) и второй — невысокий парень поднялись и медленно проследовали к сцене. Ковалев с интересом наблюдал за ними, чуть склонив голову к плечу.

Они гуськом, друг за другом проследовали по залу, взошли на сцену, как на эшафот и встали напротив полковника, опустив головы.

— Значит, вы признаетесь, что убили коменданта лагера и охрану? Я правильно понимаю?

Оба синхронно кивнули, не поднимая голов.

— Отлично. Тогда все свободны, а этих увести и в расход, — полковник сделал знак андроидам.

— Ковалёв, а ты не хочешь их расспросить, как они это все проделали? — не выдержал я.

Отошел от стены рядом со сценой, где наблюдал за Ковалёвым. Запрыгнул на сцену. Подошел ближе.

— Зачем? — даже не обернувшись на мой голос, холодно бросил полковник. — Они признались. Этого достаточно.

— Ну просто. Как это у вас говорится. Для очистки совести.

Ковалёв сглотнул слюну, кадык подняли и опустился на шее. Схватил стул из глубины сцены, демонстративно уселся, сложил руки на груди.

— Выслушаю. Рассказывайте.

— Ну мы… это, — начал бугай, чуть заикаясь. — Схватили Семенова, связали… И застрелили.

Последняя фраза заставила Ковалёва выпрямиться, он резко обернулся всем корпусом и бросил раздраженный взгляд на меня, а я не смог сдержать ироничной улыбки. Мы-то знали, что Семенова и охранников убили совсем другим способом.

— Застрелили, значит, — Ковалёв покатал желваки, помолчал и холодно бросил: — Пошли вон!

— Но мы действительно их убили, мы признаемся, мы…— забормотал второй парень, в умоляющем взгляде горело желание принести себя в жертву.

Ковалёв даже слушать не захотел, сделал быстрый, нетерпеливый жест охранникам-андроидам. Двое из них выскочили, стащили парней вниз, отвели на место и заставили вновь встать на колени.

— Так, кто еще хочет признаться? Я жду реальных признаний. И мне не нужно жертв. Я хочу наказать реальных преступников.

Во как! Все-таки мои усилия даром не прошли. Полковник все же решил действовать хотя бы в каком-то соответствии с правовой системой.

Из ряда у стены, за которой шли широкие окна, закрытые шторами, вышел высокий худощавый мужчина с сединой на висках. С другого ряда подняли еще один, чуть пониже ростом.

— Ага, — протянул Ковалёв. — Николай Тарасов и Кирилл Макаров. Прекрасно. Два ученых ума, которые вместо того, чтобы выполнять заказ партии и правительства на создание одного из узлов лазерной пушки, занимались изучением тахионной материи. Тайком. За что и получили по максимуму. Ну а теперь что? Убийство? Расскажите, как же вы убили коменданта и охранников. Но предупреждаю — врать не надо. Ну давай, Тарасов, слушаю тебя. Ты всегда был заводилой.

— Все было очень просто. С ребятами мы оглушили Семенова, и остальных охранников. Связали их попарно. Семенова в отдельную камеру посадили. А остальные охранников распихали по другим камерам.

Ковалёв молча кивал, но чувствовалось по его напряжению, что он не верит.

— А потом… — продолжил второй, Макаров. — Мы их прирезали. У нас с собой были заточки. Воткнули всем в горло. И все.

Ковалёв откинулся на спинку стула, скосил глаза на меня, губы скривила ухмылка. Видно, он не злится, а с иронией относится к происходящему. Хотя смешного в этой ситуации было мало. Потом спокойно, не повышая голос ни на полтона, отчеканил: