— Мам, пожал…

— Не мамкай мне! — ее голос переходит на крик, и она сильно дергает меня за рукав, причиняя боль. — Посмотрите на нее. Какая неблагодарная. Совсем от рук отбилась. Мы с отцом всю жизнь на тебя горбатимся, а ты нам этим отплачиваешь? Спя с этим? — родительница указывает подбородком на Илью. — Думаешь, такую мы ответную реакцию хотели от тебя?

— Все, хватит, — зло требует Илья. — Сейчас же отпустите ее руку. Вы вообще себя слышите? Да, что там. Вы только что ей чуть руку не сломали!

Мама ошеломленно смотрит на меня и отпускает рукав. Я тут же прижимаю руку к себе, стараясь угомонить пульсацию.

— Пойдем, — он не расцепляя наши руки, ведет меня к машине.

— Я разочарована тобой, — кидает нам вслед родительница. — Наплачешься еще с ним. Кто тебя вообще замуж-то возьмет?

— Вас же кто-то взял, — рычит Илья.

— Что ты сказал? — я чувствую, что мать в бешенстве.

Илья молча усаживает меня на пассажирское сиденье и закрывает дверь. От нехватки воздуха я открываю окно.

Перед тем как присоединиться ко мне, он обращается к моей матери.

— Послушайте, хоть вы и устроили этот никому не нужный концерт под названием «Нет у тебя больше матери», но я вам все равно скажу. Мать из нас вышла фиговая. Вы всю свою нереализованность выплескиваете на вашем родном ребенке, а она тут не причем и не должна от этого страдать, — он делает паузу, повернув голову и быстро посмотрев на меня. — Дам вам совет. Научитесь вести нормальный диалог и перестаньте во всем обвинять Полину, а иначе, вы ее окончательно потеряете.

— Все сказал? — холодно рявкает она в ответ. — Я сама разберусь, как мне общаться с дочерью. Защитник тоже мне нашелся. Иди поимей какую-нибудь другую легкодоступную девицу, а от моей дочери отстань.

— Вы что назвали только что свою дочь — легкодоступной девицей? — у меня леденеет кровь.

По моим щекам текут слезы, а сердце болезненно сжимается.

Не знаю, что окончательно стало спусковым крючком, то ли слова матери о том, что она считает меня легкодоступной, то ли от желания Ильи защитить меня, а может все вместе.

Единственное, что я сейчас хочу, это оказаться в кровати и свернуться калачиком под одеялом.

Нахожу в себе последние силы противостоять всему этому и через открытое окно пытаюсь докричаться до парня.

— Илья, пожалуйста!

Он тут же слышит мой голос и его брови сходятся на переносице, когда он видит мое заплаканное лицо.

Илья больше ничего не говорит моей матери и молча садиться в машину.

— Малышка.

От его ласкового голоса, мои слезы льются с новой силой.

— Тише, тише, — он большими подушечками больших пальцев смахивает слезы с моих щек.

— Поехали отсюда, пожалуйста, — молю я.

— Конечно.

Илья быстрыми движениями сдает назад и выезжает с парковки фитнес-студии. Свободной рукой от переплетает наши пальцы.

Я сейчас не настолько сильна, чтобы сопротивляться его прикосновениям.

Полина ведет себя тихо всю дорогу. Я решаю пока не отвозить ее ни к себе, ни к ней домой, просто разъезжаю по городу, давая ей возможность успокоиться. От ее тихих всплихах и мокрых глаз у меня сжимается сердце. Она смотрит в одну точку перед собой и ничего не говорит.

Я совершенно не знаю, что делать и как привести ее в чувства. От веселой, дерзкой и своенравной девушки не осталось и следа. Вместо нее рядом со мной сидит потерянный и разбитый человек.

Я, конечно, понимал, что у них в семье нездоровые атмосфера, но, чтобы насколько. Да ее унижают, обвиняют и заставляют усомниться в себе.

Это вообще что?

И это все делает родной для нее человек. Ее мать.

У меня в голове это не укладывается.

Я когда увидел ее слезы, на пару секунд опешил и растерялся, не зная, что и делать. Но мой мозг сам вспомнил указания моей мамы.

«Сынок, когда видишь, что девочка плачет, нужно подойти и обязательно успокоить, подбодрить и проявить доброту».

Поэтому-то я сразу и рванул в машину, чтобы успокоить Полину, как и учила меня мама.

Мой поток мыслей прерывает новое вспыхивание.

«Малышка, как ты терпишь все это так долго»?

Вслух же я не решаюсь ничего сказать. Рано. Полина сейчас очень уязвима. Лишнее слова или лишний жест может вывести ее из себя или вызвать новый поток слез.

То, что я до сих пор держу ее ладонь в своей руке уже говорит о том, что она в шоке и не может нормально мыслить. Будь на ее месте сейчас та Полина, которую я знаю, то она мигом бы поставила меня на место и разъединила наши переплетенные пальцы.

Останавливаюсь на очередном светофоре и еще раз смотрю на девушку: красные от слез глаза, слипшиеся ресницы, немного размазалась тушь, пустой взгляд.

Я почти уверен, что сейчас она занимается самокопанием и винит себя в ссоре с родительницей. Я должен что-то сделать. Пускай сейчас она не может бороться, но в дальнейшем ей придется. В противном случае, это все окончательно ее сломает.

Впереди замечаю небольшое кафе. Свет еще горит, а значит есть надежда, что оно работает.

Съезжаю с дороги и одной рукой паркуюсь возле небольшого здания с огромное подсвечивающийся вывеской. Фасад выполнен из коричного дерева, по краям от входной двери, два пластиковых окна, плоская крыша, в углах здания вмонтированы бежевые колонны. Надеюсь, внутри будет также неплохо, как и снаружи.

— Полин, — мягко зову девушку.

Со второго раза она неуверенно поворачивает голову на меня.

— Пойдем, — расцепляю наши пальцы и выключаю зажигания.

Девушка словно просыпается от спячки и осматривается по сторонам.

— Где мы? — говорит почти шепотом.

— Приехали в кафе, тебе нужно поесть.

— Я не хочу.

— А я разве спрашивал хочешь ты или нет? — спокойно отвечаю я. — Ты когда в последний раз ела? Перед работой?

Она кивает.

— Вот поэтому тебе и нужно поесть.

— Но я не хочу, — ее голос дрожит и еще чуть-чуть и она снова заплачет.

Черт.

Нужно сменить тактику.

— Послушай, мне мама в детстве говорила, что есть нужно всегда. Неважно плохо тебе или хорошо. Есть нужно обязательно, — ее лицо ничего не выражает. — А еще я слышал, что сытые люди — добрые люди.

— Но я не злая, — отвечает почти шепотом.

— Конечно, нет, — тепло улыбаюсь. — Но поесть тебе нужно все равно.

— Илья, — устало вздыхает Полина и опускает голову.

— Я понял. Может тогда только кофе?

Она поднимает на меня свои грустные зеленые глаза и мое сердце вновь сжимается. Но я все равно выдерживаю этот продолжительный взгляд.

— Ладно, — сдается она. — Кофе можно.

— И может творожный кекс?

— Илья.

— Хорошо, хорошо, — поднимаю руку в знак поражения. — Идем?

— А можно я не пойду? — Полина смотрит на меня с надеждой.

— Нельзя. Ты пойдешь со мной. На людях ты плакать не будешь, — проверяю внутренний карман на наличие кошелька.

— А ты не боишься, что о тебе подумают посетители? — я вопросительно вскидываю бровь, и Полина продолжает. — Ты войдешь в кафе с девушкой, у которой лицо красное от слез. Могут подумать, что плачу я из-за тебя.

— Пожалуйста, — фыркаю. — Мне все равно, что подумают другие. Я знаю истинную причину твоих слез. Ты тоже ее знаешь. А остальное неважно.

Полина замолкает и спустя пару секунд молча все же выходит из машины.

Внутри кофейни выглядит уютнее, чем снаружи. Бирюзовые стены создают атмосферу расслабленности и спокойствия. Светло-коричневые столики, выполненные из натурального дерева, гармонично сочетаются со стульями: один — молочный, другой — нежно-голубой. На каждом столе стоят небольшие белые вазы с зеленой растительностью. Между столиками висят лампочки, излучающие теплый свет. В воздухе легкий и ненавязчивый аромат свежезаваренного кофе и выпечки. Негромкая музыка приглушенно играет в уголках кофейни.

На фоне бирюзовых стен выделяется светлая стойка с кассой для продажи кофе. За прилавком на черном полотне размещено меню, в котором собраны самые разные виде напитков. Рядом со стойкой располагается витрина со свежей выпечкой и сладостями.