— Всё поняли? — перекрикивая шум боя, спросил Глед.
— Сделаю! — гаркнул в ответ Соул и унесся прочь.
По рядам пролетела череда приказов, вспыхнули сигнальные огни в небе, и часть бойцов покинула сражение у стен Рипсалиса. Оставшиеся продолжили давить на город. Важно было успеть добраться до местных магов и помешать им установить защитный купол вновь. Во второй раз уничтожить его будет значительно сложнее хотя бы потому, что отряду под руководством Эдгара требовалось время, чтобы прийти в себя. Они и так выдали два сложных заклинания подряд.
— Где залпы? — вдруг воскликнул Глед, подняв голову. — Почему Кард не бьет по городу?
И действительно. Бланш тоже заметил, что основные орудия замолчали, хотя еще недавно разносили Рипсалис по камешку. Над головой перестали проноситься снаряды, и над полем боя стало заметно тише. Разглядеть орудийные расчеты с такого ракурса не получалось, поэтому оставалось только гадать, что случилось. Кард не прекратил бы огонь без веской причины. Либо он следовал какому-то плану, либо столкнулся с неожиданной проблемой. Например, с тыла могли подкрасться враги, и ему пришлось отражать атаку. Бланш хотел бы взлететь и осмотреться, чтобы развеять опасения, но должен был оставаться на земле. Здесь тоже кипело сражение, причем не менее важное.
Несмотря на то, что Глед направил помощь генералу Джозефу и вполне успешно теснил защитников Рипсалиса, тревога висела в воздухе. Становилось жутко. Причем не только от того, что в сражении появилась новая сторона, но и от того, что всё вокруг пылало, взрывалось и падало замертво, истекая кровью. Над полем боя висел тяжелый запах смерти. Он забивался в нос, проникал под кожу и въедался в душу, точно невидимый черный яд. Утреннее солнце освещало тела, показывая их во всем безобразии битвы, и от вида некоторых из них начинало мутить. Было жарко. Душно. Мышцы наливались усталостью, несмотря на боевой раж, и Бланш не понимал, на чем держались обычные люди. Как они умудрялись сражаться без магического усиления? Неужели настолько влияло воодушевление?
Он не мог найти ответы на эти вопросы, но часть него с тоской замечала, что он не чувствовал бы себя так угрюмо, если бы рядом находился Калеб. Лишь с ним тревоги уходили, и даже самое страшное сражение могло обернуться победой. Бланшу хотелось вернуться. Броситься назад, к маленькому защитному куполу, потрескавшемуся от магии Эдгара. Увидеть Калеба и убедиться, что тот не погиб. Сражаясь бок о бок, Бланш переставал обращать внимание на крики раненных и предсмертные хрипы умирающих, на изуродованные тела бойцов обеих сторон и их навсегда застывшие взгляды. Он мог поверить, что даже Алию удастся остановить, ведь не было ничего невозможного, когда они были вместе.
К несчастью, Калеб продолжал сражаться с Эриком под куполом, и неизвестно было, когда он сможет выбраться. И сможет ли вообще. Когда осматривал войска Алии с неба, Бланш успел бросить взгляд туда. За доли секунды удалось разглядеть, насколько неистово и беспощадно они бились. Не на жизнь, а насмерть. Это чувствовалось в каждом движении и взгляде, в том, как они вырывали победу зубами, не уступая друг другу ни в чем.
Калеб и Эрик олицетворяли собой всю войну. Запертые в рамках, воздвигнутых своими же руками, они отчаянно дрались, за свободу, часть и справедливость, и обещали принести родным краям спокойствие и безопасность, в которых те нуждались. Так выглядело со стороны. На самом деле ими двигали куда более простые желания, понятные каждому. Они тем сильнее проявлялись, чем дольше длилось сражение, ведь от смерти стал отделять один неосторожный шаг.
Стало плевать на происхождение. Плевать на статус и влияние. Плевать на причины борьбы. Во главе угла оказалось кое-что более простое, но крайне важное. Собственная жизнь. Никто не хотел умирать — пропадать в забытье, в котором не было ничего, кроме бесконечной тьмы, тишины и одиночества. Все хотели наслаждаться жизнь, и не важно, тягостной или счастливой. Именно в тот момент, когда могла решиться судьба, находились сотни причин, чтобы оставаться в этом мире: и природа вокруг казалась удивительно красивой, и люди радовали простыми словами и улыбками, и даже враги не воспринимались, как злодеи, а становились теми, с кем просто расходилось мнение. В груди разгоралось пламя непонимания и досады: почему нельзя было решить всё миром?
Точно так же, как Калеб и Эрик сражались, сейчас бились империя и Люцерн. Не за высокие идеалы, а просто за жизнь. За спокойные дни, полные мимолетных событий, за близких, радующих улыбками и добрым словом, за себя, открытого новому и неизведанному. Вероятно, поэтому сражение казалось более яростным, чем любое другое, более свирепым, но вместе с тем и более печальным.
Перемирия не будет — это факт. Всё, что происходило сегодня, вело к одному исходу: поражению одной из сторон. Что в случае с дуэлью Калеба и Эрика, что в случае с глобальной битвой. Бланшу хотелось, чтобы победила империя, ведь он любил и ценил Калеба, хотел усадить его на престол и избавить от косых взглядов знати. Однако он мог понять и жителей Рипсалиса. Они не просили, чтобы их завоевали. Им не хотелось становиться частью империи, тем более такой ценой: ценой блокады, голодных смертей и долгих месяцев непрерывных сражений и страха. Никто не заслуживал такой участи, и, вероятно, с этой точки зрения империя была злодеем. Чудовищем, что однажды ворвалось и разрушило мирную жизнь, сметая всё на своем пути.
— Командир! — окликнули Гледа, и тот непроизвольно напрягся. Бланш кожей почувствовал, что пришли очередные дурные вести.
— Говори, — велел тот, и боец указал в сторону.
— Тильд заходит с запада. Они разворачивают орудия для атаки.
На мгновение Бланшу показалось, что прочие звуки стихли. Мир замер. Время остановилось. Появление Алии с востока застало империю врасплох и вынудило перебросить часть сил из основного места битвы, но атака Тильда с запада становилась катастрофой. Ужасом. Погибелью. Зажатая с двух сторон, империя едва ли смогла бы выстоять, и дело было уже не оружии. Её задавили бы числом. Одно дело было сражаться против истощенного города, окружившего себя удивительными артефактами, но другое — биться с тремя армиями одновременно. Даже учитывая опыт генералов Джозефа и Зейна, способности Эдгара и боевой дух, поднятый Калебом, победа отдалялась с каждой минутой. Она растворялась, точно предрассветный туман, и вместо себя оставляла колючее и горькое, как неспелая ягода, поражение. Бланш уже чувствовал его на языке. Ощущал кожей.
— Нужно осмотреться, — сказал Глед. — В небо!
Бланш взлетел. На сей раз он не потерял бдительность, а потому ловко увернулся от стрел и залпов, сохраняя им с Гледом жизнь. В это время охранник уставился на запад, прищурившись. В той стороне спешно разворачивались войска. В отличие от Алии, которая привела на сражение громадную конницу, Тильд решил воспользоваться преимуществом — орудиями. Он привел просто ненормальное количество пушек, расставив их за рекой. Генерал Зейн не стал дожидаться, когда по его рядам прилетит первый снаряд, и нанес превентивный удар. К несчастью, это не помогло. Маги Тильда оснастили пушки защитой, поэтому залпы почти не причинили вреда. Они лишь подняли в воздух пыль.
Как генерал Зейн планировал справляться с такой угрозой, оставалось непонятно. Однако его люди споро перестраивались, подчиняясь приказу. Конница отступила за основные силы блокады, где разбилась на два отряда, помчавшихся в разные стороны. Тем временем пехота заняла выгодные позиции, чтобы встретить силы неприятеля, а орудия продолжили бить по цели, несмотря на щиты. Залпов стало так много, что всё заволокло туманом и пылью, что существенно снизило видимость. Бланш, не очень разбирающийся в тактике, предположил, что генерал Зейн пытался скрыть за завесой наступление конницы, которой надлежало ударить с флангов.
В отличие от Тильда и Алии, которые не знали местность, а потому не могли установить, где и как пересечь реку, войска блокады изучили всё вдоль и поперек. Они жили здесь не первый месяц, периодически сдерживая безуспешные попытки Люцерна вернуть город, а потому легко и быстро обнаружили брод. Всадники рванули туда, надеясь успеть перебраться на другую сторону, не понеся больших потерь, и вдруг над Бланшем пронесся снаряд. За ним второй и третий. Вскоре небо прорезали залпы пушек, и он, продолжая уклоняться от атак земли, обернулся. Удивлению не было предела.
