— Рад вас видеть, — твердо сказал Калеб, вмиг уняв прочие приветствия. — Без лишних слов приступим. Как обстановка? Что доносят разведчики?

Первым отозвался генерал Джозеф хриплым, словно несмазанная телега, голосом.

— Атаки Люцерна стали агрессивнее, как и действия партизанских отрядов. Они атакуют чаще, но пока не добиваются существенных продвижений. Мы крепко держим блокаду, но с недавних пор разведчики стали доносить, что фабрики Рипсалиса заработали сильнее. Дым от труб поднимается к небу днем и ночью, и мы считаем, что они готовятся к массированной атаке.

— Подтверждаю, — отозвался генерал Зейн, чей голос напоминал закаленный клинок, который легко срезал мясо с костей. — Рипсалис знает, что подкрепление идет. Они готовятся к бою. Хотят поддержать атаку союзников, которые скоро попытаются прорвать блокаду. Решили ударить с двух сторон.

— Армии Тильда и Алии близко? — спросил Калеб.

— Так точно, — отозвался тот. — В худшем случае они будут здесь через несколько дней. В лучшем — у нас есть неделя.

— Алия может прибыть раньше, — заметил генерал Джозеф. — У них большая, быстрая конница, вооруженная до зубов, и они могут пустить её вперед, подогнав орудия и основные силы вслед.

— Ружья не единственная проблема, — отрезал генерал Зейн. — Новые взрывные артефакты — вот чего стоит опасаться. Один такой может убить наповал дюжину человек.

В шатре на несколько мгновений повисла тишина, и Бланш точно воочию увидел, как Калеб нахмурился, уставившись на карту, и потер подбородок. Остальные замолчали, уставившись на него.

— Сколько ружей в нашем распоряжении? — спросил он, наконец.

— Немногим больше семи тысяч, — ответил генерал Джозеф.

— Орудий?

— По сто пятьдесят на каждого из нас и ваших четыреста, — отчитался генерал Зейн, и спустя мгновение прозвучал самый острый вопрос, вонзившийся, как игла под ноготь.

— Ваше Величество, вы полагаете, будет разумно атаковать сейчас, когда нас могут зажать в тиски?

Калеб не дрогнул.

— Если удастся взять город раньше, чем прибудут Алия и Тильд, мы удержим его с помощью их же куполов.

— А если не удастся? — спросил генерал Джозеф. — Если трагедия с императором Корнелиусом повторится, что тогда?

— Не повторится, — отрезал Калеб твердо. — Управу на заклинание мы нашли, а для неожиданностей пригласили нашего лучшего мага — Эдгара — и его учеников. Они успеют среагировать в нужный момент и помочь, верно?

Старик отозвался:

— Разумеется.

Повисла пауза, полная сомнений и тревог. Бланш неуютно переступил с ноги на ногу, переживая, что генералы не подчинятся приказу и не поведут войска в бой, решив, что задумка Калеба обречена на провал. Их можно было понять. Прошлое поражение не забылось и до сих пор напоминало о себе, точно легкие толчки после большого землетрясения. Вновь идти на город, не сломавшийся под натиском храбрых воинов, к которому ещё и спешило подкрепление, казалось самоубийством. Однако из шатра все-таки прозвучало:

— Каков ваш план?

Калеб изложил. Подслушивающий Бланш заключил, что в целом, задумка звучала вполне жизнеспособно, но имела несколько опасных точек. В частности, с убивающим заклинанием. Калеб приказал командирам и всем высшим чинам нашить на погоны ткань, скрываясь от взгляда с неба, но не усердствовать, ведь в нужный момент требовалось быстро сбросить маскировку, дабы рядовые не растерялись, кого слушаться. Такой нехитрый ход должен был сбить заклинание с цели, но в таком случае оно начинало бы палить по всем подряд, как это было при отступлении в прошлом сражении. Следовательно, требовалось по возможности разобраться с ним до выступления основных сил, и здесь Калеб планировал привлечь магов Эдгара. Кто, как не они, должен был преуспеть?

Кроме того, не стоило забывать, что Рипсалис мог припрятать козырь в рукаве в виде нового заклинания или успеть модернизировать это. Следовало быстро и гибко реагировать на любые изменения, и Калеб выдал командирам частичную свободу действия. Он настоял лишь на одном: они не должны пропускать кого бы то ни было к месту битвы. Стоять на позициях насмерть, какая бы армия на них ни обрушилась. Несмотря на заверения разведчиков, что подкрепление прибудет только через несколько дней, Калеб предполагал, что конница могла вырваться далеко вперед, внезапно появившись в разгар битвы.

Такая дальновидность восхитила генералов, а четкие, взвешенные решения — пришлись по душе. К концу совета все они вполне мирно предлагали различные тактические приемы и обсуждали слабые места плана. Закончили к закату, проведя за планированием сражения несколько часов подряд.

Генералы отправились к своим позициям, а Глед решил проверить бойцов.

За день Бланш столько наслушался о разных стратегиях, что пошла кругом голова. Зато в очередной раз убедился, что атаку на Рипсалис хорошо подготовили, поэтому сражение должно было пройти успешно. Не то, чтобы ему хотелось участвовать в битве. Нет. Бланш в целом считал это крайне опасным предприятием, в котором любой неосторожный шаг мог стать последним, однако не собирался оставлять Калеба в настолько важный момент. Тот не мог появиться в битве на обычной лошади, ведь исторически сложилось, что императоры всегда вели войска, сидя на гиппогрифе. Этим они не только поднимали боевой дух, но и обеспечивали себе выживаемость. Ни одна лошадь не могла сравниться с гиппогрифом в силе и скорости, а также не могла уйти в небо, если на земле становилось слишком опасно.

Выбирая между тем, чтобы заупрямиться из инстинкта самосохранения и ввязаться в опасный бой ради Калеба, Бланш предпочел второе. Он осознавал, что может не вернуться. Осознавал, что было на кону, но вопрос о ценности собственной жизни с недавних пор приобрел странный оттенок. Безуспешно пытаясь вновь попасть в библиотеку из сна, чтобы увидеть Рассета и расспросить, Бланш задумался, что будет, если он погибнет. Куда отправится его душа? Останется в этом мире или вернется в родной? Мог ли он в целом оказаться дома, если оттуда его выдернули? Что стало с его телом? Семьей? Сколько прошло времени с тех пор, как Рассет забрал его?

Вопросы оставались без ответов.

По большому счету, Бланша ничего не держало в этом мире, кроме Калеба и эфемерного ощущения, что путь домой должен существовать. С каждым днем, прожитым здесь после открывшейся правды, он размышлял. Много. Долго. В особенности о том, что стало с его человеческим телом, когда оно лишилось души. Думалось, что оно погибло или превратилось в пустой сосуд, ведь главное, что рождало в нем искру и толкало каждый день двигаться вперед, пропало. А потому вставал закономерный вопрос: даже если путь домой существовал, было ли тело, в которое можно было вернуться? Рассет мог пролить свет на это, но он замолчал для Бланша так же, как для остальных жителей этого мира. Рассчитывать, что он вернется на зов, было глупо. Бланшу нужно было либо учиться жить в этом мире и искать способ превратиться в человека, либо опустить руки и сдаться на милость судьбе.

Учитывая, что этому миру оставалось лет двадцать, становилось особенно страшно.

Перед лицом глобальной катастрофы, сомнений в возможности вернуться домой и попыток найти место в этом мире, сражение при Рипсалисе не казалось чем-то особенно пугающим. Да, это была война. Да, Бланш должен был идти на острие атаки. Да, мог погибнуть. Нет, он не боялся этого. Куда больше Бланш переживал, что Калеб проиграет, столкнувшись с испытанием, которое будет не по плечу, а рядом не окажется верного друга, который вовремя вытащит его. Именно поэтому он решил пойти в бой. Ради Калеба — его дорогого человека, товарища и брата.

— Ваше Величество, Соул вернулся, — вдруг воскликнул Глед. — Учитель, сюда! Вы ранены? Позвать лекаря?

— Уймись, пацан, — прогрохотал незнакомец, нарочито грубо отпихнув того в сторону. Бланш обернулся, чтобы разглядеть его лучше, и в этот момент Калеб вышел из шатра.

На вид Соулу было около пятидесяти. Шрамы испещряли каждый открытый участок тела, а взгляд был тяжелым и суровым. Одежда висела мешком, точно приходилась не по размеру, и фигура в целом выглядела угловатой и нескладной. Соул тащил что-то в руке, напоминающее чучело птицы, и угрюмо чесал седую бороду. Подойдя к Калебу, ждавшему его, он коротко поклонился, растянув губы в пугающей, неприятной улыбке.