Она работала без суеты, но пальцы дрожали. Каждый камень, каждая жемчужина были не просто украшениями — это были билеты в новую жизнь, страховка от тьмы, что подбиралась всё ближе.

— Ваше величество, самолёт будет готов через два часа, — сухо доложил по телефону капитан. Голос ровный, но Мария уловила в нём тонкую нотку тревоги.

— Держите его наготове. Вылет может понадобиться в любую минуту.

— Куда построить маршрут?

— Пока никуда. Просто жди моего приказа.

Она отключила связь и захлопнула сейф. Теперь — самое трудное — сыграть роль любящей жены, пока муж не раскрыл свои карты. Александр IV сидел в кабинете, окружённый бумагами, как генерал перед решающим штурмом. Только вот на лице у него не усталость, а странная бодрость — глаза блестят, движения быстрые, а на губах тень улыбки. Мария остановилась на пороге и смотрела на мужа взглядом следователя. Слишком живой для человека, который должен был корчиться в агонии, — мелькнуло у неё в голове.

— Саша, — тихо позвала она, делая шаг вперёд. — Ты так закопался в делах, что совсем забыл про ужин.

Император поднял голову. Его взгляд стал острым — почти хищным, прежде чем вновь обрести привычное тепло.

— Дорогая! — он отложил ручку и потянулся к ней. — Прости, работа совсем заела. Но знаешь что? Я принял решение.

— Какое? — Мария села на край кресла — изобразить заботу было не сложнее, чем надеть маску.

— Через пару месяцев мы уедем в отпуск. Помнишь Мальдивы? Или Сейшелы? Куда захочешь.

Слова ударили её по лицу холодной ладонью. Через пару месяцев… Он говорил о будущем так уверенно, будто не знал о яде. Или знал и играл свою игру?

— Это… замечательно, — выдавила она из себя улыбку. — Я давно мечтала о настоящем отпуске. Только мы вдвоём!

В этом кабинете пахло бумагой, кожей и опасностью. Мария смотрела на мужа и впервые за долгое время не могла понять — кто из них сейчас охотник, а кто жертва? Его рука легла ей на плечо — тёплая, заботливая.

— Ты устала, — тихо сказал он, коснувшись губами её лба. — В последнее время ты будто на взводе. Не пора ли показаться лекарю?

— Нет, не нужно. Просто жду не дождусь теплых краев и нашего отпуска.

— Я не позволю своей жене долго страдать.

«Моя жена» — прозвучало жёстко, с нажимом, словно предупреждение. Или ей только показалось? Она поднялась, подошла к окну, притворяясь, что любуется городом. На самом деле она судорожно собирала мысли.

— Саша, помнишь нашу свадьбу? — вдруг спросила она, резко обернувшись.

— Конечно помню. А что?

— Тогда ты сказал — мы будем вместе до самой смерти. Что ничто нас не разлучит.

В кабинете стало тихо — только старинные часы отсчитывали секунды, будто отсчитывали остаток их доверия.

— Да, — выдохнул он наконец. — И я до сих пор так думаю. А ты?

Мария кивнула, но голос её дрогнул — даже самой себе она не поверила. Александр посмотрел на неё пристально.

— Знаешь, Мария… — медленно начал он, — я всегда верил, что брак держится на доверии. Без него всё остальное — просто декорации.

— Конечно, — прошептала она, чувствуя, как сердце бешено колотится в груди. — Доверие — главное.

— Вот именно. Основа! А когда эта основа трещит… — он сделал паузу, словно давая ей время испугаться, — … весь дом может рухнуть.

По спине Марии пробежали ледяные мурашки.

— О чём ты, Саша? — Мария старалась говорить ровно.

— Ни о чём конкретном, — усмехнулся император, не сводя с неё взгляда. — Просто мысли вслух. Возраст, наверное…

Он снова взялся за ручку, но Мария чувствовала — всё его внимание по-прежнему пронзает её насквозь. Она была мышью, загнанной в угол, а он — котом, который играет с добычей, не спеша сделать последний шаг.

— Ладно, не буду тебе мешать, — тихо сказала она и двинулась к двери.

— Мария, — остановил её Александр.

Она обернулась, стараясь не выдать ни страха, ни усталости.

— Да?

— Я тебя люблю. Запомни это…

Слова прозвучали как приговор — мягко, но с такой силой, что у Марии подкосились ноги. Признание и угроза в одном дыхании. Она кивнула и выскользнула из кабинета. А в коридоре прижалась к холодной стене, пытаясь унять бешеное сердце. Игра становилась опаснее — ставки росли, правила менялись каждую секунду. Но у неё оставался козырь — древний, как сама женская природа. Мария улыбнулась себе в отражении окна. В этой улыбке было что-то хищное, почти волчье.

— Ничего, — прошептала она. — Я заставлю тебя сказать правду, Саша…

Я стоял у этой проклятой кабинки уже полчаса. Терпение мое таяло, как лед под весенним солнцем — по капле, по нерву. Запах общественного сортира вгрызался в ноздри, перемешиваясь с дешевым освежителем.

— Ты что там, истукан безмозглый, тужься! — гаркнул я, с размаху стукнув кулаком по дверце. — Додумался же улики жрать!

Изнутри донеслось нечто среднее между стоном и ругательством. Стас сидел там уже который час, расплачиваясь за свою гениальную выходку — спрятать компромат в собственном желудке. Ирония судьбы — всю жизнь не ел мясо, а теперь переваривает мясную шаурму и государственную тайну.

— Не стой тут, как палач над душой, — простонал Стас сквозь дверь. — Мне и так хреново… Самое опасное задание дали именно мне!

Я прислонился к ледяной кафельной стене и закрыл глаза.

— А как теперь передавать императору такие документы и анализы? — раздался у меня за спиной знакомый голос.

Я обернулся — следователь Тяпкин стоял у раковины и изучал свое отражение в мутном зеркале. Лицо у него было такое, будто он уже представил, как придется докладывать о результатах операции.

— Вонять будет дерьмом и все помятое, — буркнул он следом, нервно поправляя галстук.

— Может, вы оба выйдете? — донеслось из кабинки. — Я тут вообще-то работаю!

— Плохо работаешь, — огрызнулся я, доставая из кармана очередной флакон слабительного. И протянул его через верх дверцы. — Лови! Только не смой все в унитаз, когда закончишь.

Стас схватил флакон так жадно, будто это была последняя соломинка на пути к спасению. Слышно было, как он возится с крышкой.

— Оригинал документа — это хорошо, — сказал Тяпкин, подходя ближе. Его голос стал заговорщическим. — Но у меня еще копия бумажная есть и еще немного анализов… проба из железы мутанта.

Я повернулся к нему всем телом. Тяпкин из тех людей, кто держит козырь в рукаве, но сейчас в его глазах плескалась настоящая тревога.

— Главное — достать оригинал с магической печатью алхимика, — продолжал он, теребя папку под мышкой. — Без нее следствию крышка. А проба у нас есть еще… это хоть что-то.

Но вдруг из кабинки донесся звук — нечто среднее между бульканьем и треском.

— Стас, ты там живой? — я постучал по кабинке. — Или это документ застрял где-то на полпути?

Тишина… А потом низкое, звериное рычание.

— Стас?

Но в следующую секунду дверь кабинки вылетела с такой силой, что меня впечатало в стену. Я проморгался, пытаясь понять, что передо мной за чудовище. Это не Стас — это будто пародия на него, его изуродованный двойник из кошмаров. Кожа — ядовито-розовая, словно кто-то вылил на него ведро марганцовки. Одежда болтается на плечах лохмотьями. Тело раздулось раза в полтора — мускулы бугрятся, жилы выпирают, как корни старого дуба. Пол под ногами ходит ходуном.

— Твою мать, что за розовый Халк! — сипит Тяпкин и роняет на кафель свою папку и бумаги разлетаются по полу, как белые голуби.

— Похоже, у него в животе взорвался тот самый пакет с пробой мутанта… Вот и результат, — говорю я. — Вот это поел, называется, веган шаурмы с мясом… — выдыхаю я сквозь смех. — Башню ему сейчас снесет конкретно… Все на выход!

Я пулей вылетел из туалета, а за мной Тяпкин и Кузьма, как два спринтера на старте, только вместо ста метров — целая жизнь на кону. Позади же взревело так, что стекла в павильоне заправки затряслись, словно на них кто-то сыграл симфонию ярости.