Если однажды всего этого не станет, я не представляю, как мы будем друг без друга. Вот уже больше, чем полгода прошло с момента нашего знакомства, а я каждый день думаю: вдруг я бы ее не встретил? Что было бы со мной?

Только лед в сердце. А она его растопила. Я остался все тем же и вместе с тем стал другим. Я очень люблю ее и до ужаса боюсь сделать что-то не то и потерять. Ведь я обещал не разбивать ей сердце, не делать ей больно. Но… где-то на подсознательно уровне я чувствую, что больно будет все равно.

Илья

Еще полторы недели мы не виделись. Пока я летал из одной страны в другую, малышка была без меня одна дома. Уезжать в этот раз было нереально тяжело, да и вообще, с каждым разом все тяжелее. Пока такси везет меня из Пулково к дому, я бесконечно смотрю на часы, мне кажется, будто время идет, а пробка все тянется и тянется, и я не приближаюсь к своей Варваре.

В Питере темно и холодно, впрочем, это же февраль. Мокрый снег налипает на стекла такси, а я бесцельно смотрю на тающие снежинки, думая лишь об одном. Поскорее бы ее увидеть…

Наконец захожу в квартиру. И сразу чувствую — что-то не так. Я и в прошлый раз волновался, когда Варя оказалась в Москве, а меня не предупредила. А сейчас я слышу ее, она на месте. Но не понимаю, какого хрена нервы накаляются до предела.

В воздухе висит напряжение. Происходит что-то нехорошее.

— Я дома, Варь, — говорю ей из прихожей, раздеваясь и разуваясь.

— Привет, — она появляется в дверном проеме, но не подходит ко мне, не обнимает, не целует.

Какая-то стена между нами. Неужели за каждое расставание мы отвыкаем друг от друга? Я не понимаю.

— Все хорошо? — спрашиваю, сомневаясь в ответе.

— Илья…

Она произносит мое имя, но больше ничего не говорит. Заходит в комнату, и я прохожу за ней.

Возле кровати стоит Варин чемодан, а ее вещей я не наблюдаю в комнате. Это что сейчас значит?

— Ты куда-то уезжаешь?

— Да, Илья, в Москву.

И опять молчит. Обнимает себя руками, отводит глаза и упрямо молчит. Не хочет ничего мне объяснить?

— В каком смысле? Зачем?

Садится на кровать и поджимает ноги. Я вижу, что она волнуется и не может подобрать слов. Варвара подкатывает чемодан ближе к себе, цепляется за ручку и сжимает ее с такой силой, что та может просто треснуть. Теперь смотрит прямо на меня.

— Я уезжаю в Москву и возвращаюсь в спорт, Илья, — она произносит то, из-за чего меня как будто тянет вывернуться наизнанку. — Начну тренироваться вместе с юниорской сборной, а потом будет видно. Когда я была в Москве в прошлый раз, я выступала перед всем тренерским штабом и показывала, каких результатов добилась на тренировках.

— И мне ничего не сказала?

— Прости. Я не говорила заранее, так как не знала, какое решение будет принято. Мне ведь вполне могли сказать, что до уровня основной сборной я уже никогда не дотяну. Но главный тренер решил пока отправить меня к юниорам, а это уже большой шаг для меня.

— То есть все это время ты не просто занималась для себя, а пыталась вернуть былую форму? — я ушам своим не верю.

— Да. Пыталась. И у меня неплохо это получилось. Илья, прости, что все вот так в итоге, но я никогда не врала. Ты спрашивал в самом начале, что я выбрала бы — эту жизнь или спорт. И я говорила, что выбрала бы спорт, будь хоть малейшая возможность. Ты ведь знаешь, что для меня спорт значит ровно столько же, сколько и для тебя.

— Но ты собрала все свои вещи, — обращаю внимание на то, что в квартире действительно стало слишком пусто.

— Собрала. Я ведь уезжаю, — она пожимает плечами и грустно улыбается мне.

— Думаешь, мы не можем продолжать наши отношения?

— Илюш, ты забыл, что даже здесь, в одном городе и в одной квартире мы практически не виделись? А теперь я буду жить в другом городе, и график моих тренировок будет не менее плотным, чем твой. Думаешь, у нас будет время кататься друг к другу в гости?

— Но мы же не разъезжаемся в Калининград и Владивосток. Это всего лишь Москва и Питер. Несколько часов на поезде или самолете. Это проблема?

Сажусь рядом с ней на кровати, отодвигая чертов чемодан подальше. Мешает мне и отвлекает.

— А ты не считаешь это проблемой? — говорит Варя, наблюдая, как все ее вещи откатываются в чемодане ближе к двери.

— Я тебя люблю. И я считаю главной проблемой то, что ты собираешься свалить от меня.

Беру ее за руку, сжимаю ладонь и смотрю, как она сжимает мою в ответ. Почему все не может быть вот так просто — взял, обнял и больше никогда не отпускаешь?

— И я тебя люблю, Илья, — отвечает после паузы.

— Но свою гимнастику ты любишь больше.

Вижу слезы у нее на глазах, но она держится, не плачет. Опять та же снежная королева, что и в самом начале нашего знакомства, словно мы откатились на семь месяцев назад.

— Я не могу без нее жить.

— А без меня сможешь?

— Илюш, ты же понимаешь, что такое большой спорт. Ты же сам чувствуешь, что у нас от него зависимость. Ты не можешь без фигурного катания, а я — без спортивной гимнастики. Если я еще в состоянии вернуться и доказать, что для меня есть место в сборной, как мне от этого отказаться?

— Хочешь сказать, что мы с тобой вместе больше не будем?

— Больше не будем, — говорит, и тут все-таки слезы начинают тонкими струйками стекать по ее щекам.

Закрывает лицо ладонями и плачет. Кажется, мне надо ее успокоить? Но я не могу. Почему я должен успокаивать ее сейчас? Она сама все для себя решила и сделала свой выбор. И если ей хочется плакать, я-то причем?

— Почему ты не говорила мне правду с самого начала? — я все-таки хочу узнать.

— Но я не врала.

— Ты говорила только то, что считала нужным. Не рассказывала о том, что делаешь на самом деле. Я сейчас чувствую себя каким-то использованным, если честно, Варь. Как будто ты просто пожила у меня в квартире временно и теперь съезжаешь.

И она опять молчит. Даже на это нечего сказать? Я в шоке.

— Это не так, я никогда тебя не использовала.

— А что ты делала? Вдохновлялась? Завидовала, пока я ездил по Гран-при и получал медали? Гадала, почему тебе повезло меньше, чем мне? Спрашивала, почему ты сломалась, а другие не ломаются и продолжают спортивную карьеру?

Это перебор, я знаю, да. Но меня так распирает от эмоций, что я не могу успокоиться и держать все в себе.

— А ты жестокий, Сазонов, — в итоге говорит Варя.

— А я и не прикидывался никогда белым и пушистым. Я такой же упертый баран, который привык добиваться своего, поэтому я лидер сборной и один из лидеров в мировой одиночке. Соплежуи и слабые ментально никогда ничего не добьются в спорте, сама знаешь. Только какого хрена ты сваливаешь, ставя меня перед фактом, я не понимаю.

— Мне лучше уйти.

— За медалями опаздываешь? — ляпнув, тут же жалею об этом, но сказанного не воротишь. — Ладно. У тебя билет на поезд?

— Да. Пора ехать.

— Я вызову тебе такси, сил нет за руль садиться. До вагона провожать не буду, нахрена эти прощания. Сваливаешь, значит, вали.

— Ты вот так со мной прощаешься?

— Так же, как и ты со мной.

— Ты никогда не простишь меня, да? — задает вопрос, ответа на который я не знаю. — Не простишь, что выбрала спорт, а не тебя?

— Ты выбрала то, что хотела, — поднимаюсь и ухожу в прихожую за телефоном, который оставил в кармане куртки. — Одевайся, я вызываю такси, помогу тебе спустить чемодан.

— Илья, — подходит ко мне, становится рядом и смотрит в глаза. — Я правда тебя люблю.

— Лучше бы ты этого не говорила.

— Так будет лучше. Для каждого из нас.

— Не знаю, время покажет. Пойдем, такси уже в пути.

Грохот лифта, скрип двери подъезда, дребезжание мотора в автомобиле, щелчок закрывающейся двери и шум отъезжающей машины. Кажется, эти звуки я запомню надолго, если не на всю жизнь.