— Хочешь знать, почему? — читает мои мысли.

Он подходит ближе, упирается боком в стену и не спускает с меня глаз. А я впервые замечаю, что за пару дней под южным солнцем он успел обзавестись веснушками на щеках. Идут они ему безумно.

— Хочу, — отвечаю коротко и ясно.

— Может, в гости пригласишь? — спрашивает со своей невероятной улыбкой «принца фигурного катания».

— Может, ты не будешь торопиться?

— Окей. Я думал о тебе все эти дни и хотел увидеть тебя, а ждать до сентября — это слишком долго. Я на машине, и ехать тут какие-то полтора часа.

— Ради встречи с незнакомой девушкой?

— Почему же незнакомой? Ты — Варвара Евдокимова, лучшая гимнастка России.

— Была лучшей, — исправляю его, ощущая резкую и ноющую боль в травмированном колене.

— Если ты не хочешь пригласить меня на чай, одевайся, пойдем гулять, — предлагает он, проигнорировав мой комментарий.

— Не подумай, что я не хочу пригласить тебя в дом, просто скоро придут родители, и если они увидят меня наедине с незнакомым парнем…

— Я понял. Ты соберешься за десять минут? Я могу подождать в машине.

— Я не говорила, что согласна гулять с тобой, — пытаюсь притормозить уверенного в себе Сазонова.

— Ты и не отказывалась. Так что, хватит десяти минут? Кстати, самое главное, чуть не забыл. Твой подарок.

Он стягивает с плеча рюкзак, открывает молнию и достает подарочную коробку, мило перевязанную ленточкой, затем протягивает эту коробку мне.

— Спасибо, это очень приятно.

— Посмотришь, что там? — спрашивает, натягивая рюкзак обратно на плечи.

— При тебе?

— Ты меня стесняешься?

— Илья, мы видимся второй раз в жизни, и ты уже у меня дома.

— Технически — не дома, потому что порог я не переступил.

Выдыхаю, закатив глаза, но это не со зла. Появление Сазонова меня и поражает, и забавляет, и радует одновременно.

— Если для тебя это важно, я открою, — поддаюсь порыву узнать, что же в этой коробке, тяну за ленту и развязываю ее, стягиваю крышку и залипаю на содержимое подарка.

Илья ограбил какой-то южный рынок, не иначе. Он сложил вместе сладости, орешки в шоколаде, чай, сухофрукты, аромосвечу в баночке, небольшую антистресс-игрушку в виде дельфинчика. И это я перечислила только то, что бросилось мне в глаза при первом изучении подарка.

Я удивленно смотрю на Сазонова, а он отвечает мне не менее удивленным взглядом.

— Ты осчастливил покупками всех бабулек на рынке, да? — смеясь, спрашиваю у него.

— Не всех, их было слишком много. С остальными пришлось фоткаться, давать автографы.

— Спасибо, я даже не знаю, что на это сказать, — смущаюсь от того, что Сазонов подходит еще на шаг ближе и как будто нависает надо мной.

Он чуть выше среднего роста для фигуриста-одиночника, хотя очень высоким его не назовешь. Просто я маленькая, как и все спортивные гимнастки, и наша разница в росте ощутима.

— Скажи, что соберешься за десять минут и проведешь мне экскурсию по своему родному городу. И выпьешь со мной кофе.

— Хорошо, я скоро спущусь.

Не дожидаясь дальнейшего ответа, одной рукой прижимаю к себе коробку с лентой, а другой, свободной, закрываю дверь перед носом Сазонова, который как раз собирается что-то сказать.

Илья

Да, было бы забавно, если бы родители Вари оказались дома. Познакомиться с семьей девушки, когда ее саму видишь второй раз в жизни — перебор, но я сам на него нарывался. Просто там, на парковке аэропорта вдруг понял, что мне совершенно необходимо увидеть ее уже сегодня.

У меня нет склонности к тому, чтобы долго обдумывать какие-то свои решения. Поэтому захотел — сел и поехал к ней. Все просто.

Евдокимова спускается через двенадцать минут. Успела нарядиться в летний сарафан, кеды, сумочку собрала и немного накрасилась.

— Девушка, может, прокатимся? — обращаюсь к ней, полусидя на капоте тачки.

— На коньках? — стебется в ответ.

— Боюсь, не сезон. В другой раз.

— Думаю, я бы и в другой раз не рискнула.

— Тогда, однозначно, кататься будем на машине.

Спрыгиваю на землю, открываю пассажирскую дверь, помогая Варе сесть, отправляюсь на свое место и первым делом включаю кондер на полную.

— Расскажешь и покажешь, куда мы можем поехать?

— Выезжай из нашего двора, а потом буду подсказывать.

Снимаюсь с парковки и медленно выезжаю. Теперь, когда она сидит так близко ко мне, а подол сарафана автоматически подтягивается, мне очень хорошо видно ее ноги. Я сразу замечаю шрам на правом колене. Руки покрываются мурашками, словно в этот момент я сам испытываю фантомную боль в колене. К счастью, я никогда не проходил через разрыв связок, но травмы в фигурке — это обязательный неприятный бонус. Я лечил их десятками.

Наверное, я разглядываю ее прооперированное колено неприлично долго, потому что она замечает это.

— Знаешь, я бы предпочла, чтобы ты просто пялился на голые ноги, чем изучал мой шрам, — недовольно произносит Варя.

— Прости. Правда, прости, я не хотел тебя обидеть. Мне очень жаль, что тебе пришлось это пережить.

— Я не нуждаюсь в жалости, — ожидаемо сразу же закрывается от меня.

— Я понимаю. Понимаю лучше, чем кто-либо другой, честно.

— Не хочу начинать общение с грубости, но и обсуждать то, что случилось, не горю желанием, — говорит мне Варя. — Поворачивай направо и проезжай весь проспект.

— Принято. Варь, в таком случае, давай поговорим об этом один раз и больше не будем. Ты уверена, что с большим спортом у тебя все закончилось?

Она сжимает правое колено ладонью, впиваясь в кожу короткими ногтями. Сжимает, видимо, до боли.

— У меня было тяжёлое повреждение колена. Всё случилось на обыкновенной акробатической тренировке, когда я работала над вольными упражнениями. Операцию мне провели сразу же, но ничего не говорили даже о приблизительных сроках восстановления. Просто врачи сказали: «Мы надеемся, что ты вернёшься в спорт». Это было в январе, после праздников. Мы все понимали, что чудес практически не бывает, кресты — это жестокая травма для любого вида спорта, но я верила в себя. Ты ведь понимаешь, что дает спортсмену предчувствие Олимпиады?

— Конечно.

— Сворачивай здесь, скоро увидишь парк, туда и пойдем, — комментирует Евдокимова и возвращается к своему рассказу. — Я форсировала восстановление, как могла, я занималась через слезы и крики, я отдавала все силы самым базовым разминочным упражнениям, а затем лежала на кровати пластом и не могла встать, чтобы налить себе воды. Рыдала ночами в подушку, видя каждый день, как девочки готовятся к Олимпиаде, пока я заново учусь ходить. В мае я поняла, что больше не могу ждать, иначе меня спишут со всех счетов в сборной, потому что я уже пропустила все, что могла.

— И что ты сделала?

— Я решила тренировать элементы, которые спокойно и уверенно делала всю жизнь. И упала с бревна.

— Ауч, — фантомная боль в колене преследует меня снова, в животе как будто все сводит от этого жуткого ощущения.

— Говорят, что рожать — это очень больно. Если это больнее, чем упасть на недавно оперированное колено, где был разрыв крестов, то я даже боюсь представлять себе роды.

— Ты не думала о том, чтобы не подвергать себя риску в этом году, полностью его пропустить и заходить уже в новый олимпийский цикл?

— Не расскажешь, зачем? Кем я буду после того, как пропущу целый год, пока кто-то из девочек, может быть, станет олимпийской чемпионкой?

— Тебе восемнадцать, — паркуюсь возле обозначенного парка и глушу двигатель. — Через четыре года ты вполне еще можешь добиться любых медалей.

— Я больше не могу ничего. Понимаешь? Ничего, — она опять сжимает колено, задирает подбородок, сглатывая ком, подступивший к горлу.

— Уверена?

— Я не хочу быть плохой спортсменкой, которая боится делать сложные прыжки, не хочет рисковать и трясется, как бы не упасть и не взвыть от боли. Я устала от безысходности и чувства собственной слабости. Устала от всего, что происходило со мной последние полгода. Я не еду на Олимпиаду, которая была смыслом всей моей жизни. Меня не выгоняли, я сама приняла это решение и ушла. На этом мы можем закончить разговор о моем колене? Ты звал меня гулять и пить кофе, правда же?