Сквозь буквы молний, долу с выси дань,

Скользит псалом, он обернётся громом.

Два разных рденья стали водоёмом,

И звук дождя – как голос древних нянь.

Усни. Проснись. Забудь. Не видь. Но глянь.

Седые Мойры грезят по изломам.

В ненайденном блаженство, лишь в искомом.

Хоти. Цвети. Но, раз расцвёл, увянь.

Всё тот же звук, сквозь пряжу дней, доныне.

Седые Мойры, здесь я слышу вас,

Вдыхая вздохом крепкий дух полыни.

Вся радуга – в тончайшей паутине.

Свет звёздный жив, когда в поблекший час

Шар Солнца потонул в морской пустыне.

За краткий миг сердечной благостыни

Приму, приму тягучие часы.

И верный пахарь чёрной полосы,

Молельник и слуга лесной святыни.

Мне сладко знать, что глуби неба сини,

Что рожь моя исполнена красы,

Что для моих коней взойдут овсы,

Что золото есть в горной сердцевине.

Снуёт челнок, прядя мечту к мечте,

Да маревом заполнятся пустоты,

Когда меня вопросит Голос: «Кто ты?» –

Я пропою на роковой черте:

«Я сумрак тучки, полной позолоты,

Цветок, чья жизнь – кажденье Красоте».

Адам возник в Раю из красной глины,

И был он слеплен Божеской рукой.

Но в этом колдовал ещё Другой,

И все его стремленья не едины.

Так в мире всё, от пламени до льдины,

Меняется. У кошки резкий вой

Есть вскрик любви. И ветер круговой

Ломает лес, а в нём поют вершины.

Но, если бы одна была струна,

Не спеть бы ей Симфонии Девятой.

И потому я – нищий и богатый.

Мне Ева – белокурая жена.

Но есть Лилит. Есть час в ночи заклятый,

Когда кричит сова и мчит Война.

Когда кричит сова и мчит Война

Потоки душ, одетых разным телом,

Я, призраком застывши онемелым,

Гляжу в колодец звёзд, не видя дна.

Зачем Пустыня Мира создана?

Зачем безгранный дух прильнул к пределам?

Зачем, – возникну ль жёлтым или белым, –

Но тень моя всегда везде черна?

Я пробегаю царственные свитки,

Я пролетаю сонмы всех планет,

Но Да, ища, всегда находит Нет.

Магические выдумав напитки,

Я вижу сны, – но в этих безднах Сна

Я знаю, что легенда нам дана.

Я знаю, что легенда нам дана

Во всём, что возникает как явленье,

Что правда есть, но лишь как обрамленье,

Картина же – текучая волна.

В потоке все. Не медлит пелена.

Ни атома, ни мига промедленья.

Любви хочу, но есть одно влюбленье,

Влюблённость, хмель, создание звена.

Я, перед кем померкли исполины,

Я, таинства порвавший всех завес,

В Двенадцати искусный Геркулес, –

В одном и в двух – я слаб, как лист осины:

Не есмь! Лишь встал, – уж был, прошёл, исчез,

Как изъясненье красочной картины.

Как изъясненье красочной картины,

Задуманной не мною, а другим,

Как всплеск, рождённый шорохом морским,

В Любви и Смерти я лишь миг лавины.

Ни орлий лёт, ни гром, ни голос львиный

Не чужды мне. В веках тоской томим,

Не раз мне Сатана был побратим,

И, как паук, сплетал я паутины.

Но лишь себя ловил я в тот узор.

И для кого свои меняю лики?

Я протянусь как змейка повилики, –

Я растекусь ключом по срывам гор.

Но лик мой – рознь. В себе – я не единый.

Цветы – в снегах. Цветы – растут из тины.

Цветы – в снегах. Цветы – растут из тины.

Но что нежнее в безднах бытия, –

Купава ли болотная моя

Иль эдельвейс, взлюбивший гор вершины?

И камыши, – когда среди трясины

Они шуршат, – те шорохи струя,

Поют чуть слышно: – Слитны ты и я,

Когда умрёшь. Дойди до сердцевины.

Смерть в сердце поцелует. Смерть одна,

Верней Любви, объятьем необманным,

К тебе прильнёт, и будешь в счастье странном,

С низинами сольётся вышина. –

Но нет. Бегу Зимы, к восторгам жданным.

Цветы цветут, когда идёт весна.

Цветы цветут, когда идёт весна,

Весною виден лад всемирной связи,

Лягушки скачут весело по грязи,

От жаворонков рдеет вышина.

Там сверху Кто-то смотрит из окна.

Что Солнцем называется в рассказе,

Тот взгляд внизу сверкает в каждом глазе,

Весною каждый хочет жить сполна.

Умри? Зачем искать я Смерти буду,

Когда весь умираю я в Любви.

Ищи Любовь. Следи. Гонись. Лови.

К смертельному здесь причастишься чуду.

Весна зовёт, вольна, хмельна, пьяна.

И в Осени нам власть цвести дана.