И в Осени нам власть цвести дана,

Когда мы Смерть с Любовью обвенчаем.

Горит весь лес. За отдалённым краем

Его владений – чу! – гудит струна.

Какая в этом рденье глубина, –

Так краски не горят весёлым Маем.

И пусть печалью час утрат терзаем, –

Без Осени вся наша жизнь бедна.

Лишь Осенью, в канунный миг отлёта

Заморских птиц, мы слышим журавлей.

И любим мы. И с нами плачет Кто-то.

И любим мы. Больнее. Всё больней.

Цветут огнём – последние куртины.

И сказочный расцвет кристалла – льдины.

И сказочный расцвет кристалла – льдины,

И сказочен немой расцвет снегов,

Когда мельканье белых мотыльков

Наложит власть молчанья на равнины.

Чьи кони мчатся? Белы эти спины

И гривы их. Чуть слышен звук подков

То тут, то там. Безумен свет зрачков

Тех конских глаз. Тот шабаш лошадиный.

Очей белесоватых – Ноябрю

Немой привет. Текучим водам – скрепы.

Вертлявой вьюги норы и вертепы.

И на себя я в зеркало смотрю.

Все вымыслы торжественны и лепы

Всем пламенем, которым я горю.

Всем пламенем, которым я горю,

Всем внутренним негаснущим вулканом,

Я силу правды дам моим обманам

И приведу все тени к алтарю.

Умывшись снегом, боль в себе смирю,

Велю мечтам стать многоликим станом,

Над Золотой Ордою буду Ханом

И, приказав, приказ не повторю.

Есть власть в мечте. Я это слишком знаю,

Как льдяный вихрь, я целый мир скую,

Чтоб он молчаньем славу пел мою.

И вдруг – в избушке я, и, внемля лаю

Моих собак, я искрюсь и пою

Всем холодом, в котором замерзаю.

Всем холодом, в котором замерзаю,

Всем ужасом безжалостной Зимы,

Преджизненными нежитями Тьмы,

Что вражескую в мир стремили стаю, –

Той пыткою, когда душой рыдаю,

Узнав, что нет исхода из тюрьмы,

Комком, во что склеилось наше Мы,

И гробом, где, как тлен, я пропадаю,

Не дам себя всем этим победить,

И в крайний миг, и в час мой самый жалкий

Моя душа – работница за прялкой, –

Я с пением кручу живую нить,

Хоть в пряже радость я перемежаю

Тоской, чьим снам ни меры нет, ни краю.

Тоской, чьим снам ни меры нет, ни краю,

В безбрежных днях Земли я освящён.

Я голубым вспоил расцветом лён,

Он отцветёт, я в холст его свиваю.

Я в белизну всех милых одеваю,

Когда для милых путь Земли свершён,

В расплавленный металл влагаю звон

И в нём огнём по холоду играю.

Как верный раб, неся дары Царю,

Освобождаем мудрою десницей,

И труд раба вознаграждён сторицей, –

Я в золото все прахи претворю,

Да в Смерти буду встречен, бледнолицый,

Всей силой, что в мирах зажгла зарю.

Всей силой, что в мирах зажгла зарю,

Над этим миром будней, топей, гатей,

Всем таинством бесчисленных зачатий

Жизнь шлёт призыв, и я с ней говорю.

Я к древнему склоняюсь янтарю

И чую дух смолистой благодати,

Врагов считаю вспыхнувшие рати,

Встаю в рядах и с братьями горю.

Что можно знать, – в себя взглянув, я знаю,

Во что возможно верить, – стерегу,

Чтоб на другом быть светлом берегу.

Творя огонь, иду к Святому Гаю,

И пусть себя, как факел, я дожгу,

Клянусь опять найти дорогу к Раю.

Клянусь опять найти дорогу к Раю,

И в Отчий Дом возврат мне будет дан,

Когда сполна исчерпаю обман,

В котором зёрна правды я сбираю.

И к нищенскому если караваю

Касаюсь здесь, – к пределам новых стран

Я устремлю свой смелый караван,

Оазис – мой, мне зацветёт он, знаю,

Когда я сам себя переборю, –

Какой ещё возможен недруг властный.

За краем снов есть голос полногласный.

Идёт Тепло на смену Декабрю.

И пусть года терзаюсь в пытке страстной, –

Мне Бог – закон, и боль – боготворю.

Мне Бог – закон, и боль – боготворю.

Не мне, не мне, пока иду я тенью,

Здесь предаваться только упоенью,

Но в рабстве я свободный выбор зрю.

Я был цветком, я знал свою зарю,

Стал птицей я, внимал громам как пенью,

Был днём в году, псалмом я был мгновенью,

К земному да причтусь календарю.

А если он окончился, – так что же?

Не лучше ли горенья краткий час,

Чем бездны Тьмы? Будь милостив мне, Боже.

Ты дал стада мне, – я их зорко пас.

Не для того ль, чтоб сжечь весь плен холстины,

Адам возник в Раю, из красной глины.