Любовь Любовь есть свет, который жжёт и задевает, проходя, Он сам идёт, к себе идёт, но нас касается случайно. И как цветок красив и свеж от капель светлого дождя, Так мудро счастливы и мы, на миг, когда в нас дышит тайна. Древний перстень
В ночах есть чара искони. Издревле любятся впотьмах. Закрой глаза. Усни. Усни, Забудь, что в мире дышит страх. Я древний перстень снял с перста, Им мысль скрепляю как венцом. Уж ты не та. Не та. Не та. Мы вместе скованы кольцом. Мерцает в перстне халцедон, И холодеешь ты во сне. В тебе чуть внятный звёздный звон. Предайся мне. Лишь мне. Лишь мне. Заветный камень волкоок, В себя вобрал всю власть Луны. Люби. Люби. Твой сон глубок. Люби. Мы все любить должны. Сквозь слепоту Там, где тела – колдующий убор И многократность долгого наследства, Не может быть вполне невинным детство, И бездну бездн таит девичий взор. Смотри, есть бесконечный разговор Земли с Луною, в силу их соседства, И мы всегда ведём, от малолетства, С земным минувшим многосложный спор. Шепча «Люблю», мы хищники лесные, За милой мы следим из-за куста, Любя, мы словно любим не впервые. Любовь – война. Любовь есть слепота, В которой вдруг вскрывается прозренье, Огонь зари времён миротворенья. Верховный звук Когда, провизгнув, дротик вздрогнет в барсе, Порвавши сновиденье наяву, И алый пламень крови жжёт траву, Я помню, что всегда пожар на Марсе. В Индусе, в Мексиканце, в Кельте, в Парсе, В их вскликах и воззваньях к Божеству, Я вижу брата, с ним в огне плыву, И Эллин он, он – песнь, чьё имя – Марсий. Напрасно мыслил рдяный Аполлон Свести к струне – что хочет жить в свирели, В Пифийских играх это мы прозрели. И если любим звёздный небосклон, Мы любим вихри звёзд в ночной мятели, И миг верховный – в нашей страсти – стон. Зовы Есть синий пламень в тлеющей гнилушке, И скрытность красных брызг в немом кремне. Огни и звуки разны в тишине, Есть медь струны, и медь церковной кружки. «На бой! На бой!» грохочут эхом пушки. «Убей! Убей!» проходит по Войне. «Усни! Усни!» звенит сосна к сосне. «Люби! Люби!» чуть слышно на опушке. «Ау!» кричу, затерянный в лесах. «Ау!» в ответ кричит душа родная. «Молись! Молись!» глубокий шепчет страх. Я звук. Я слух. Я глаз. Я мысль двойная. Я жизнь и смерть. Я тишь. Я гром в горах. И тень бежит, меня перегоняя. Орхидея тигриная В закрыве, в скрове, пламень безглагольный. Дню не молись, обуглится до тла, Перегорит, вдали от песни вольной. В тюрьме лишь от угла и до угла Весь путь того, к кому через решётку Глядит Луна, а больше смотрит мгла. При встрече должен издали трещотку Чумной завихрить песней кастаньет, Проказа – чу – за чёткой нижет чётку. В безумии страшит любой предмет. Я в мире сплю и чую орхидею, На ствол чужой, смеясь, ползёт расцвет. Я вижу всё. И разумом седею. Сглаз 1. Чуть где он встал, – вдруг смех и говор тише, Без рук, без ног пришёл он в этот мир, Приязные его – лишь птицы дыр, Чьё логово – среди расщелин крыши. Летучие они зовутся мыши, И смерти Солнца ждут: Миг тьмы – им пир. Но чаще он – невидимый вампир, И стережёт – хотя б в церковной нише. Пройдёшь, – не предуведомлен ничем, – Вдруг на тебя покров падёт тяжёлый, И с милыми ты будешь глух и нем. Войдёт незрим, – и дом твой стал не тем, Недоумён, твой дух стал зыбкий, голый, Он в мир пришёл, сам не узнал зачем. 2. А если в том, что вот я пью и ем, Хочу, стремлюсь, свершаю в днях стяжанье, Сокрыт ответ на голос вопрошанья? Я созидаю зуб, и клык, и шлем, – Бесовский плащ, и пламень диадем Верховных духов, – весь вхожу в дрожанье Скрипичных струн, в гуденье и жужжанье Церковных звонов, – становлюсь я всем. А если всем, тогда и криком, стоном Убитых жертв, змеёй, хамелеоном, Любой запевкой в перепевах лир. И не сильней ли всех огней алмаза Законность притяженья в чаре сглаза, Когда скользят беззвучно птицы дыр? Чёрное зелье
Чёрное зелье в лесу расцвело, Клонится белый прикрыт. Волчьи глаза засмеялись светло, Сон не один догорит. Кто-то зачем-то болотом идёт, Кто-то ползёт из норы. Два полудуха, сдержавши полёт, С ведьмой играют в шары. Шар упадёт, загорится гроза, Дьявольский светится куст. Ягоды – точно слепые глаза, Воздух кругом него густ. |
