— Вроде мелочи, но показательные такие, как у Полины раньше. Сначала глупости всякие были — сахар на соль подменит, мёдом намажет стул, супом меня обольёт и с улыбкой следит за реакцией. Я думал, что случайно, но нет — она даже не отрицала, что специально всё. И посмеивалась, отказывалась объясниться. А когда настаивал — обижалась, начинала плакать. Потом спохватывалась, каялась, просила прощения. Твердила — что на неё находит что-то, заставляет так поступать. Я верил, успокаивал. И всё опять повторялось. А недавно стало еще хуже. — Петька покосился на Зосю и чуть покраснел. — Я проснулся среди ночи от голоса. Как на старой пластинке. Граммофонный такой голос. Неестественный. Неприятный. Говорит и говорит что-то, а смысла слов понять невозможно. И веки такие тяжёлые, давят. Хочу Владу позвать и не могу. И глаза не открываются. Паршивое такое состояние. И этот голос в тишине всё бормочет что-то, бормочет…

Петька передёрнулся, вспоминая, а Зося отметила, что он всё же сдал немного, постарел из-за свалившихся проблемам. Появилась продольная морщина на лбу, возле рта залегли жёсткие складки.

Рассказ Петьки она восприняла спокойно — за время подготовки диссертации многого начиталась в первоисточниках, много историй наслушалась в полевых экспедициях, многое из того приняла на веру. Из этой веры родилось и её удивительное хобби, приносящее неплохой доход.

— И что было дальше? Как ты справился, Петька?

— У меня напоминалка на телефоне сработала. До сих пор не пойму — с чего вдруг. Я на утро ставил, на шесть часов. А она ночью включилась. Часа три было. Что-то около того. Запиликала, заиграла. И сразу отпустило, тяжесть сошла. Я глаза распахнул — а Влада склонилась надо мной и смотрит. И улыбка такая неприятная, не обычная её улыбка! Только я прочухался — она прилегла. Объяснила, что я закричал во сне, вот она и испугалась, поднялась посмотреть. Но я не верю, Зось. У неё на лице не испуг был — а интерес, что ли. А еще удовлетворение. Будто я подопытный какой, и всё идёт по плану! С ней что-то нехорошее происходит, Зось. С Полиной тоже похоже начиналось. Помоги разобраться, Зось! Как друг прошу! — Петька вздохнул и, решившись, добавил. — А еще Влада на детей заглядываться стала. У нас в соседях семья с двумя малышами. Раньше они ей безразличны были, здрасьте да здрасьте. А теперь как увидит — так шею тянет, всё смотрит — не может оторваться прямо! И улыбку такую корчит искусственную, сюсюкает так фальшиво — какие милые, какие чудесные крошки. Приводите их к нам, я с удовольствием пригляжу. А дети от неё шарахаются, будто чувствуют что-то. Помоги, Зось!

— Да почему я-то? — Зося отвернулась.

Как припекло, так сразу вспомнил про дружбу после стольких лет! Но упрекать Петьку она не стала, ни к чему были теперь глупые детские обвинения и обиды.

— Потому что с нами тогда была. На практике в деревне. Потому что глубоко в теме! Я думаю, всё с того лета началось. После того, как у бабки Филониды заночевали.

— С той ночи? — Зося вспомнились скрипучий голосок и жуткие слова тихой колыбельной. Уже потом, занимаясь исследованиями, она поняла, насколько расходились они с истинным смыслом песни, какую силу в себе заключали.

— Я тогда видел что-то, в бабкином доме. Вроде тени на стене. Большой, изломанной. Как корявая ветка. — пряча глаза, Петька пригладил коротко остриженный затылок. — Понимаю, что это звучит дико…

— Почему же сразу не признался? — перебила его Зося. — Нужно было расспросить бабку!

— Да как-то стыдно было… Боялся — девчонки засмеют. А потом Полинке поплохело. Не до тени стало. Отвлёкся и забыл.

— А пение слышал?

— Пение? — Петька явно не ожидал подобного вопроса.

— Пение. Что-то вроде колыбельной.

— Не было пения. Только дождь шумел. И бабка похрапывала.

— Ясно. И что эта тень?

— Да ничего… Проползла по стене и утянулась за дверь.

— За дверь — эту куда? К нам?

— К вам, — Петька виновато опустил голову. — Прости, Зось. Меня тогда как пришибло. Вроде паралича. Ни дёрнуться, ни заговорить — ничего не мог. И почти сразу вырубился.

— У тебя тоже была кукла?

— Какая кукла? — не понял Петька. — Никаких кукол я не помню. Травы пучками были, косичка какая-то из сена и маков. А кукол вроде не видел. Ты почему спросила?

— Потому что нам бабка куколок положила. Не куколок даже — маковые стебли с коробочками. И на каждом тканевая обмотка.

— Зачем?

— Для защиты.

— От кого?

— От ночницы, Петь, есть такой опасный дух. Или демон. Потустороннее существо. Мы про него позже проходили, уже без вас.

Петка моргнул растерянно и закусил губу.

— Та тень, что я видел… ты думаешь — это была ночница??

— Не знаю. Могу только предположить. Филонида же не зря обереги всем раздала.

— Но мне не дала!

— Потому что у неё в комнате их и без того было полно! Сам же сказал, что видел маки. Маки, Петь, первейший оберег от ночных кошмаров. Это я тебе как специалист говорю.

— Как специалист, — Петька улыбнулся. — Ты где работаешь-то?

— Пока нигде. Только магистерскую защитила. «Мифологическая персонификация «ночного кошмара»: структура фольклорного образа и ареалы его бытования».

— Впечатляет, — покивал Петька. — Круто сработала. А почему именно эта тема?

— Всё потому. Увязла я в ней как муха после той ночи.

Они помолчали. Петька полез посмотреть сообщения, а Зося украдкой продолжала его разглядывать, радуясь, что больше не испытывает ни обиды, ни сожаления об утраченных отношениях.

Откровенно говоря, по-человечески ей была безразлична судьба близнецов. Но ради научного интереса стоило попробовать разобраться в случившемся. Именно тогда за столиком в кафешке Зося приняла решение вернуться в Патрикевичи и с пристрастием расспросить бабку Филониду…

…Рядом на дереве настойчиво прострекотала сорока, оранжевым всполохом мелькнул лисий хвост.

Зося встряхнулась и медленно пошла к деревне, даже не подозревая во что ввязывается.

Дверь оказалась не заперта, и Зося, постучав, заглянула в полутёмные сени.

— Филонида Паисьевна. — позвала негромко хозяйку. — Вы дома?

— Дома, дома, — прошелестело из темноты. Белым пятном мелькнул платок, скрипнула внутренняя дверь, пропуская бабку в комнату.

— Гостей принимаете? — Зося удивилась такому странному поведению.

Филонида Паисьевна не поздоровалась, не поинтересовалась кого Зося ищет и что ей здесь нужно. Без всякого страха впустила в дом чужого человека. Не могла же запомнить её с прошлого визита? Ведь столько лет прошло. А может быть всё дело в причудах возраста? По Зосиным прикидкам бабке должно было быть примерно под восемьдесят лет.

Потоптавшись в сенях, Зося всё же решилась пройти дальше. Не торчать же здесь столбом, ожидая приглашения.

Может вернёшься? — скользнула в голове непрошенная мысль. Какое-то неясное предчувствие, слабый намёк на возможные неприятности попытались удержать девушку от следующего шага, но она предпочла этого не заметить.

Зря что ли потратила столько времени, добираясь в Патрикевичи? Да и Петьке обещала.

День выдался солнечный, яркий — июнь только-только набирал силу. А в доме было сумрачно и прохладно. И пахло как из погреба — отсыревшей древесиной и немного плесенью.

Зося остановилась у порожка, тщетно выискивая глазами хозяйку.

— Филонида Паисьевна. Где вы? — собственный голос прозвучал жалко и испуганно.

Что творит эта бабка? Неужели и правда выжила из ума?

Позади проскрипела дверь, отсекая возможность к отступлению, за печкой послышалась возня и встревоженный свист.

— Филонида Паисьевна! С вами всё хорошо? — проговорила Зося в пустоту, а потом ей на затылок легла чья-то рука!

Прикосновение холодных пальцев отдалось в голове вспышкой боли, и всё вокруг заплыло чернотой. Зося не смогла повернуться, не смогла сбросить руку-прилипалу.

В зависшей мути послышался звук чьих-то шагов, недовольное бормотание, упрёки. Кто-то засмеялся — зло, неприятно. А потом заспорили два голоса — на повышенных тонах, перебивая друг друга…