Она откинула голову назад, чтобы их взгляды не отрывались друг от друга, и темный, мускусный запах его плоти и одеколона окутывал ее, пока он наклонялся все ближе и ближе.

И поцеловал ее пульс. Он трепетал.

Его загривок царапал ее кожу, когда он целовал ее шею, поднимаясь к челюсти, покусывая, облизывая и посасывая ее кожу, и когда ее пальцы работали над ней, внутри ее тела разгорался адский жар.

«Ты — лихорадка в моей крови, flamma », — пробормотал он ей на ухо, звук его низкого, смертоносного голоса сбил ее с ног. Лайла повернула лицо к его плечу, кусая его твердые мышцы поверх рубашки, когда удовольствие нахлынуло на нее, ее тело дрожало, но жаждало большего, большего, чего она не могла найти, как бы сильно она ни терла себя.

"Дайнн", - захныкала она у его кожи, и вдруг его рука оказалась прямо там, обхватив ее. Лайла наблюдала, как его мускулистое предплечье погружается под воду, ткань его рубашки намокла и прилипла к его руке, и она задыхалась.

Он провел пальцем вокруг ее отверстия, один раз, другой, дразня, мучая ее, пока она спускалась, прежде чем смело вставить два пальца внутрь нее. Она почувствовала, как ее стенки сжались вокруг него, когда он умело двигал пальцами, снова и снова и снова, возводя ее прямо вверх, ее тело выгнулось навстречу его прикосновению, когда ее руки вышли из воды, схватив его затылок, еще больше смочив его рубашку, когда она потянула его лицо вниз.

Их рты столкнулись в неистовстве, его пальцы двигались быстрее, когда основание его ладони вдавливалось в нее, его язык пронзал ее губы синхронно с его безумными, безумными пальцами, заставляя ее сердце колотиться, когда жар скручивался у основания ее позвоночника, скручиваясь все туже, туже и туже, и он продолжал гладить, двигаться и целовать, и никогда не останавливался, и она не могла дышать, когда ее груди вздымались, а вода переливалась через край, и он окружал ее, внутри нее, двигался в ней, так же, как он всегда делал и всегда будет делать, и внезапно он втолкнул свой пальцы, сгибая их, и она разбилась вдребезги с громким криком, приглушенным его ртом.

Он оттянул губы назад, вытаскивая пальцы, и Лайла открыла глаза, ее тело обмякло, но не насытилось, наблюдая за ним. Его губы были влажными, как и его торс, передняя часть его брюк нависла свидетельством его собственной потребности.

Лайла моргнула, когда он встал, его собственные лихорадочные глаза смотрели на нее, и снял мокрую рубашку с тела, бросив ее в угол. Она наблюдала за игрой мышц на его плоти, за его прессом, который дрожал с каждым тяжелым вдохом, когда он расстегнул ремень и снял брюки, стоя там, не скрывая своего пирсинга.

Черт, она скучала по ним.

Она смотрела на него с нескрываемым голодом, чувствуя, как теплая, тихая спираль возбуждения вырывается из ее глубины.

Прежде чем она успела что-либо сделать, он вытащил ее из ванны, подхватил на руки и понес из номера на кровать.

Он бросил ее на нее, его глаза были напряжены. «Руки».

Слова, приказ наполнили ее потребностью. Она протянула руки, наблюдая, как он обматывает свой ремень вокруг ее запястий.

Он повернул ее лицом к изголовью кровати, залез сзади, его лицо обнюхивало ее шею, а его рука собственнически обхватила ее грудь. «У тебя есть один, но сегодня ты будешь наказана, flamma. За то, что прикоснулась к другому мужчине».

Она заскулила, нуждаясь в этом, нуждаясь в нем. Она чувствовала его тяжелую эрекцию у себя на спине, металл на них целовал ее кожу, когда одна из его рук двинулась ниже, снова смело обхватив ее.

Огонь пронзил ее кровь.

«Я горжусь тобой», — прошептал он ей в плоть. «За то, что ты сама получила свое удовольствие. Ты подумала обо мне?»

"Да."

«Такая хорошая девочка для меня, Фламма » .

Его слова еще больше ее распалили.

Его пальцы играли с ней, погружая, потирая и поглаживая, подводя ее к краю. Она начала тяжело дышать, ее грудь вздымалась, ее глаза закатились.

И он остановился.

Лайла рухнула на землю, крик сорвался с ее губ.

«Тссссс», — шикнул он на нее. «Ты не можешь быть громкой, фламма». Его пальцы снова зашевелились. «Кто-нибудь может войти, если ты издашь шум». Он просунул палец внутрь, покусывая ее за шею. «Знаешь, что они увидят? Незнакомца с их драгоценным маленьким гостем. Они увидят, как ты умоляешь о моем члене, увидят тебя нуждающейся для меня кучей, ты же этого не хочешь, не так ли?» Жар в ее теле собирался вызвать у нее удар, когда ощущения нахлынули на нее. Она закусила губы, чтобы сдержать крики.

Он снова подвел ее к самому краю и остановил.

Лайла застонала и прикусила язык, чтобы подавить крик.

Он снова начал и снова остановился.

Снова и снова.

Пока она не превратилась в хнычущую, нуждающуюся в удовлетворении кашу, как он ее называл, с глазами, щеками, мокрыми от слез, и с ее разумом, почти лишенным рассудка от удовольствия, которое он заставлял ее испытывать, никогда не удовлетворяя ее.

«Пожалуйста», — умоляла она, рыдая от отчаяния. «Дайн, пожалуйста».

«Кого ты хочешь, Фламма? »

«Ты. Только ты».

«А что будет, если к тебе прикоснется кто-то другой?»

«Ты убьешь их». Это возбудило ее еще больше.

«А теперь скажи мне».

«Я люблю тебя», — прошептала она, ее киска горела. «Я так сильно тебя люблю. Я так скучала по тебе. Пожалуйста, дополни меня, Дайн. Наполни меня. Пожалуйста. Коснись моей души».

Ее слова, должно быть, что-то в нем затронули, потому что следующее, что она осознала, было то, что ее толкнули вперед, щека прижалась к матрасу, руки были связаны ремнем спереди, ее ноги раздвинулись, и он одним толчком вошел в нее. Лайла заглушила свой крик в матрасе, немедленно кончая вокруг него, его пирсинг терся о ее стенки так, что это ощущалось как возвращение домой, его член был таким глубоким, что она не могла сказать, где кончалась она и начинался он.

Его руки схватили ее за талию и удерживали на месте, пока он трахал ее, вдавливая в кровать, жестко, быстро, жестоко, одним сильным толчком за другим преодолевая дни и дни расстояния и разлуки, а Лайла продолжала кончать, кончать и кончать, пока не превратилась в месиво жидкостей, бездумную и ошеломленную, просто позволяя ему трахать себя, пока, как ей показалось, после нескольких часов его избиения ее киски, она не отключилась.

Лайла очнулась на боку, снова почувствовав его внутри себя, обвивающего ее спину, не двигающегося, просто остающегося в ней, запертого, как будто он тоже обрел дом.

Лайла повернула шею, чтобы посмотреть на него. «Я думаю, ты скучал по мне».

Он поцеловал ее в губы. «Я сделал».

При этих словах ее киска и сердце сжались.

«Как все прошло?» — спросил он ее, как будто он еще не знал. Или, может быть, не знал.

Лайла повернулась лицом вперед, и он обнял ее, и она начала рассказывать ему обо всем, что произошло, говоря больше, чем она говорила за последние дни, и все это время он оставался неподвижным внутри ее киски, внутри ее сердца, внутри ее души.

Все изменилось. Она изменилась. Она все еще менялась, трансформировалась, и впервые это не пугало ее. Когда она лежала в объятиях мужчины, которого любила, мужчины, который никогда не позволял ей быть одинокой, мужчины, который всегда трогал ее душу, Лайла с нетерпением ждала, кем она станет по ту сторону.

Часть 3

Уроборос

«Змея, которая не может сбросить кожу, должна умереть».

― Фридрих Ницше

Глава 27

Данте, город Тенебра

Вин исчез из поля зрения.

Он не знал, жив ли этот человек или мертв — ради жены он надеялся, что жив, — но не стал бы делать на это ставку.

Данте сидел в своем кабинете, глядя на свой телефон на последнее сообщение, которое ему отправила Вин. Оно пришло с неизвестного номера — того самого, который он использовал для отправки предыдущих, того самого, который Данте попросил Морану отследить и найти в реке. Текст был ничем иным, как цифрами, на которые он бы не посмотрел дважды, если бы не два номера, которые он узнал — 5057 и 5705. Там были и другие — 7505, 7055, 0755, 0557 и так далее, все комбинации этих цифр, все запутанные.