«Я не знаю», — прошептала она, слова были почти неуверенными, испуганными. Ей нечего было бояться, по крайней мере, пока он был жив, а он планировал прожить с ней долгую жизнь.

«Доверяешь мне все еще?» — спросил он, голод в его сердце по ее доверию никогда не насыщался. Он не понимал, что в этом было такого — в том, как она доверяла, — что стало одновременно и эликсиром, и криптонитом всего его существа.

Она кивнула.

Дикий прилив энергии вспыхнул внутри него с этим простым кивком. Его прежнее уныние из-за их разлуки исчезло. Это было временно, в любом случае. Пока у него было ее доверие, он мог сделать все.

Он отодвинул стол в сторону одной рукой, схватил ее за талию другой и притянул ее к себе. Ее дыхание участилось, когда он поместил ее над собой, ее вес был больше, чем когда он нашел ее, ее изгибы стали полнее за месяцы его заботы и ее готовки, но все еще слабыми. Ее руки легли на его голые плечи, когда она оседлала его, устроившись у него на коленях; его футболка — одна из многих, которые она украла с его стороны шкафа — собралась вокруг ее бедер, давая ему неограниченный вид на ее голую киску над его пахом, разделенную только тканью его спортивных штанов.

Ее маленькие, мягкие руки скользили по его плечам, по шее, ее прикосновения были уверенными, почти собственническими, и он наслаждался этим — и ее обладанием, и ее тихой уверенностью в нем.

«Не понимаю, почему ты каждый раз так заводишься», — тихо пробормотала она, мягко улыбнувшись и покачав головой, словно он был смешон.

Он притянул ее ближе, его руки обхватили ее тонкую талию, сцепив их взгляды. «Я же говорил тебе. Твое доверие — мой кайф».

Она просто покачала головой, как будто эта концепция казалась ей слишком чуждой для понимания. Может, так и было. Его мозг был другим, его мыслительный процесс другим, так что, возможно, его привязанность к этому ощущалась и для нее другой. Она могла не понимать этого, но она приняла это, приняла его таким, какой он был. Вот это была чуждая концепция.

«Твой брат и его друзья найдут тебя», — сказал он ей, просто выложив ей правду. Хотя у него не было никаких принципов, никакой морали, никакой совести, он не лгал ей. Это был просто способ заставить ее почувствовать себя исключением, которым она и была, чтобы она знала, что, хотя он был лжецом для остального мира, она была единственным исключением, единственным особым условием, единственной, с кем он был честен .

Дом . Вот почему она казалась ему домом, которого у него никогда не было.

Крепче сжав его плечи, она почувствовала первый признак нарастающей паники. Ее лицо — ее прекрасное лицо, которое ничего не скрывало от любого, кто готов был взглянуть, открытая книга на всех языках, известных человечеству, — вытянулось. «Что ты имеешь в виду? Найди меня как?»

Он крепко держал ее за бедра, не двигаясь, пока раскрывал факты. «Морана, девушка твоего брата, — хакер. Она умна и уже некоторое время прочесывает интернет-пространства в поисках любых следов тебя. Я только вчера вечером послал ей большую крошку».

Он наблюдал, как ее глаза расширились, как ее ногти впились в его мышцы, напоминая ему о сексе, особенно когда он вонзил в нее свой член, и это первое ощущение его пирсинга в ее киске заставило ее сжаться вокруг него.

"Дайнн". Ее шепот его имени был чистой паникой, ее эмоции оставляли кислый привкус во рту. Как бы ему ни нравился ее оттенок страха, особенно в их сексуальных ситуациях, ему не очень нравился привкус, который он оставлял у него, когда это был эмоциональный ужас. Он знал только один эффективный способ, как превратить ее страх во что-то более приемлемое, способ, который каждый раз успокаивал ее.

Он повернул шею и всосал ее сосок в рот поверх футболки, смачивая ткань, пока сосок твердел, наслаждаясь ее вздохом, когда ее руки сжимали его так знакомо.

«Нам нужно это обсудить», — заявила она, отталкивая его. Или, скорее, пытаясь.

«Мы обсуждаем это», — сказал он ей в грудь, кусая бок. Ее бедра попытались пошевелиться, но он удержал их на месте, чувствуя влагу на своих спортивных штанах, где она была широко раскрыта. Он двинул пальцами вниз, чувствуя ее соки на своей коже, ее сущность была единственной, которой он наслаждался на себе. Его пальцы раздвигали ее плоть, дразня ее края, но никогда не касаясь ее пульсирующего клитора, никогда не погружаясь в нее. Звук, похожий на мяуканье, вырвался из ее горла, и он почувствовал, как его губы дернулись на ее груди. Он любил этот звук, тот, который она издавала с желанием и разочарованием, когда он дразнил ее. Это было требование и жалоба, смешанные с похотью, настолько сильными, что он чувствовал себя на высоте, когда слышал это. Но это было отвлечением от ее страха; разговор был чем-то, что им все еще было нужно.

Он еще немного погладил края ее клитора, наслаждаясь ее звуками, но не отвлекаясь. «Сообщение, которое я послал, будет отслежено завтра», — сказал он ей, переходя к ее шее, зная, что точка прямо под ее ухом вызывала возбуждение, наводняющее ее тело при стимуляции. Он изучил ее тело как свой личный священный текст, поклоняясь у ее алтаря каждый день, читая ее стихи при каждой возможности. Он точно знал, где нежно целовать, чтобы она растаяла, а где сильно кусать, чтобы она стала мокрой; он знал, куда толкать, тянуть, грабить на коленях, ожидая, когда она благословит его существование.

«Зачем ты это сделал?» — ей удалось выдавить из себя что-то прямо перед стоном, смачивая его пальцы, пока он лизал место под ее ухом, и аромат ее кожи, наполненный цветами и огнем, наполнил его.

«Потому что», — он уткнулся в нее носом, — «ты этого хочешь».

«И ты даешь мне то, что я хочу? При условии, что это с тобой?»

Она хорошо знала глубину его собственнических чувств. «Да».

Она убрала руки с его плеч и вниз к его спортивным штанам, сдвинув их вниз и вытащив его член. Он переместил руку обратно к ее бедрам, когда она устроилась на нем, плоть к плоти, терлась о него, оставляя металл на нем блестеть, принимая удовольствие, которого она хотела от него, как свое право. С возбуждением, чем-то вроде привязанности, обожания — он не знал, что это было, если честно — но что-то более мягкое, менее жесткое, чем его обычная темнота, наполнило его, когда он наблюдал, как она принимает , наблюдал, как она владеет и им, и своей собственной сексуальностью так открыто, зная глубину травмы, которую это для нее несет, удивляясь ее стойкости, позволяя ей иметь это на мгновение, купаясь в славе наблюдения за тем, как ее доверие берет верх над этой травмой.

«Что будет после того, как они найдут меня?» — ее вопрос был затаенным, ее бедра двигались волнообразно с врожденной плавностью, которая была неотъемлемой частью ее натуры.

«Я верю, что они заберут вас с собой», — заявил он.

Его слова внезапно заставили ее остановиться, блеск желания в ее глазах потускнел, сменившись влагой, которая ощущалась словно нож по ребрам.

«Ты меня отпускаешь?» Ее губы дрожали. «Ты просто… оставишь меня? Ты же сказал, что не оставишь » .

Внезапно она начала отползать от него, пытаясь уйти от него с неистовой энергией, которую он знал, что ему нужно было немедленно подавить. Он сжал ее талию одной рукой, сжимая ее челюсть другой, так что она успокоилась и успокоилась, не отрывая глаз от ее глаз. Слеза скатилась с ее правого глаза, скатилась по щеке и исчезла в его голой ладони, пока он держал ее лицо.

«Ты действительно думаешь, — тихо спросил он ее, его голос прозвучал холодно, и она сразу же пришла к выводу, даже после всего этого времени, — я бы это сделал? Что ты когда-нибудь избавишься от меня?»

Глаза ее блестели, но она закусила губу. «Нет. Но это то, что ты мне говоришь». Это прозвучало как мягкое обвинение.

Он крепко поцеловал ее, вливая в нее свою решимость, заражая ее той же одержимостью (или чем там, черт возьми, это было; он даже больше не осознавал этого), которая держала его в своих тисках.