Находясь в скверном настроении Людовик вынужденный терпеть анжуйцев и приспешников короля все же вновь занял свое место в Королевском Совете. В "великой нужде" ему пришлось занять 5.500 т.л. у одного придворного, чтобы обеспечить свое содержание. Все, что он получил от правительства своего отца, — это разрешение просить различные города королевства помочь ему покрыть расходы. Таким образом, ему удавалось отправлять конвои с припасами людям, которых он оставил в Эльзасе.
Будучи членом Королевского Совета, Людовик помогал создать постоянную армию, что стало возможным благодаря опыту его экспедиции. Ранней весной 1445 года, когда живодеры начали возвращаться во Францию, лучшие из них были объединены в вооруженные силы из 15-и так называемых Ордонансовых рот, по сотни копий, каждое из которых состояло из шести человек. Однако, когда дело дошло до назначения командира этих рот, обаяние короля Рене Анжуйского перевесило мнение наследника короны Франции. Человек Дофина, Антуан де Шабанн, граф де Даммартен, был уволен, хотя он был одним из лучших солдат королевства. Вскоре он появился при дворе, одетый во все черное, и когда король спросил его, почему он в трауре, суровый живодер ответил: "Сир, лишая меня командования, вы лишаете меня жизни". Под словами Шабанна мог бы подписаться и Дофин. Удрученный бездеятельностью, Людовик, как и все остальные при дворе, вынужден был обратиться за протекцией к Пьеру де Брезе, и ему в конце-концов было поручено возглавить переговоры с герцогиней Бургундской для урегулирования франко-бургундских споров по юрисдикции на некоторых территориях. Через месяц его миссия была внезапно отозвана, так как он отказался поддержать списание долга, короля Рене герцогу Бургундскому, которое противоречило интересам Франции. Находясь в Шалоне (в Шампани) в ходе увеселительной поездки, организованной для него его восхитительным шурином, Карл VII вскоре договорился с герцогом, что в обмен на многочисленные уступки с французской стороны, Рене будет освобожден от уплаты выкупа. В конце мая миланские послы отметили: При дворе короля Франции существует жестокая зависть и ожесточенные фракционные распри. Не может быть более жестокой вражды, чем та, что существует между его светлостью Дофином и королем Сицилии [Рене Анжуйским]. Это связано с тем, что король Сицилии управляет всем в королевстве. Карл, герцог Орлеанский, и его брат-бастард, граф де Дюнуа, возмущались правлением Анжуйского дома. Со своей стороны, анжуйцы интриговали, чтобы избавиться от Пьера де Брезе, который занял место графа дю Мэн в правительстве. Людовик не имел никакого отношения к этим напыщенным баронам, которые считали своей собственностью и королевскую власть, и королевскую казну. Чувствуя, что Анжуйский дом и другие недовольные бароны объединили свои силы против него, Пьер де Брезе привлек Агнессу Сорель на свою сторону. Хотя Карл VII любил Анжуйский дом, но еще больше он любил свою Прекрасную Даму и высоко ценил способности де Брезе. В конце-концов он объявил королю Рене и графу дю Мэн, что им и их сторонникам лучше некоторое время держаться подальше от двора. На смену правительству анжуйцев пришло нечто вроде нового режима, который по-прежнему возглавлял Пьер де Брезе. В Королевском Совете осталось несколько великих баронов, но теперь в нем заседало несколько особенно способных купцов. Среди них был Жак Кёр, казначей короля, который был самым выдающимся предпринимателем своего времени, ему принадлежали торговые компании по всей Франции, а его средиземноморский флот, доставлявший предметы роскоши с Востока на Запад, сделал его важной фигурой и в мусульманском мире. В Бурже, где его сын уже был архиепископом, он построил себе прекрасный дворец с девизом: "Для доблестных сердец нет ничего невозможного". Говорили, что годовой доход Жака Кёра был эквивалентен совокупному доходу всех остальных купцов во Франции. Похоже, что при этой смене правительства король Карл заручился поддержкой Дофина, позволив Брезе дать ему надежду на новое назначение, на этот раз масштабную кампанию в Италии. Поэтому Людовик постепенно пришел к убеждению, что вскоре ему будет передано командование армией для помощи Милану против Венеции, а герцог Миланский затем окажет поддержку Дофину, чтобы восстановить суверенитет Франции над Генуей. Учитывая его плохие отношения с анжуйцами, Людовик в любом случае поддержал бы смену власти. Он восхищался Жаком Кёром — ведь Людовик по-своему тоже был предпринимателем, — и вскоре эти два человека стали тесно общаться. Людовик даже ухаживал за Агнессой Сорель, которой он подарил прекрасный набор гобеленов, вывезенный им двумя годами ранее из замка графа д'Арманьяка. Но как только новое правительство было создано, надежды Дофина, который уже видел, что Франция распространяет свою власть за Альпы, вскоре рухнули. Как бы ни был Людовик добр к Агнессе Сорель, она могла воспринимать сына своего любовника только как врага. Что касается Карла, то он не был готов предоставить Дофину еще один шанс на успех, его неприязнь к сыну подпитывалась тем, что он жестоко завидовал его молодости. В первые дни августа, в этой напряженной политической атмосфере, отягощенной переменами и разочарованиями, которые еще больше усугубляла знойная летняя жара, Дофин и его супруга приготовились последовать за королем в долину Луары, где надеялись найти менее угнетающий климат. Внезапно планы по отъезду были приостановлены. Хрупкая принцесса Шотландии заболела. В субботу 7 августа она и ее дамы присоединились ко двору во время краткого паломничества. День выдался особенно жарким. По возвращении Маргарита опрометчиво разделась, чтобы насладиться прохладой своей комнаты. На следующее утро ее лихорадило, и у нее начались сильные припадки разного рода. Врач диагностировал воспаление легких. 16 августа, между десятью и одиннадцатью часами вечера, Дофина умер. В последние часы жизни ее мучили только воспоминания о скандальных сплетнях, которые распускал о ней один придворный. На следующий день, глубоко удрученный, Дофин покинул Шалон сопровождая короля и королеву. Несомненно, он не очень сильно горевал, ведь Маргарита не была для него настоящей женой, так как они принадлежали к слишком разным мирам. Похоже, что до болезни жены Людовик не знал о масштабах и степени скандала с ней связанного. Вскоре после этого он попытался добиться наказания виновного за его злой умысел. Но его усилия были напрасны, и этот человек продолжал пользоваться благосклонностью короля, что стало еще одним доказательством того, как низко ценили наследника короны Франции при дворе его отца[16]. С момента его отъезда из Шалона и до конца 1445 года мы практически теряем Людовика из виду. За весь 1446 год информация едва ли более обильная: счета по хозяйству, менее полудюжины писем и небольшое количество документов — это все, что нам известно о нем, не считая двух показаний бывших слуг, которые содержат пагубные откровения о нем. Подавленный поверхностной приветливостью своего отца, погруженный в вихрь мыслей, Дофин жил в тени блестящего двора. Однако его ум не оставался праздным и не имея возможности посвятить свои таланты масштабным проектам, мельчайшие детали были для него пищей для размышлений. В начале 1446 года Дофин послал Пьеру де Брезе 25 бочек рейнского вина в благодарность за прошлые заслуги, а также для поддержки его будущих надежд. И снова Италия была в центре его внимания. На этот раз он заключил договор со своим союзником, герцогом Савойским, и планировал создать французское владение по другую сторону Альп. Но заключенный в феврале, договор с Савойей был немедленно отвергнут королем Карлом и его Советом. Беспомощный и разочарованный, Людовик приступил к организации дворцового переворота и попытался заручиться поддержкой своего старого соратника, капитана Антуана де Шабанна. Возможно, он хотел лишь заставить короля предложить ему какое-нибудь назначение в обмен на примирение. Вскоре его апартаменты превратились в улей заговорщиков, которые, очевидно, прилагали слишком мало усилий, чтобы скрыть свою деятельность. Но вся эта суета оказалась безрезультатной[17]. Затем Людовик обратил свое внимание на другой проект, который также был обречен на провал. После его экспедиции против графа д'Арманьяка, в благодарность за его заслуги, правительство передало ему некоторые юрисдикции, конфискованные у графа. Теперь Дофин стремился расширить свою власть в Лангедоке, присоединив к своим новым владениям сенешальство Ажене, которое примыкало к ним. Тайно он послал агентов, чтобы убедить жителей перейти под власть Дофина, но об этом деле было быстро доложено королю. Предприятие было настолько грубо и неуклюже осуществлено, что трудно поверить, что Людовик хотел чего-то большего, чем просто досадить своему отцу.
вернуться Однажды ночью во время рождественских праздников, когда Дофин находился в Монбельяре, Жаме де Тилле, бретонский солдат, пользовавшийся большим расположением короля, вместе с магистром двора Дофина вошел в "апартаменты" Маргариты и застал ее лежащей на диване в окружении молодых дворян-поэтов, а комната освещалась лишь огнем камина. Жаме дерзнул поставить свою свечу поближе к дофине, чтобы полюбоваться этой картиной, и, выйдя из комнаты, обрушился на магистра за то, что тот позволил себе такое неосмотрительное поведение. Он также не постеснялся высказаться о неких распутных принцессах. Подобные слова он говорил и другим. Был ли он просто злостным сплетником или же пытался затеять какую-то коварную придворную интригу ― неизвестно. О некоторых его нескромных высказываниях было доложено Дофине. После возвращения мужа она приписывала холодность к ней Людовика проискам Жаме и считала, что бретонец также настраивает против нее и короля. Хуже всего, ужаснее и невыносимее для нее были его слова, осквернявшие невинные поэтические вечера. Жаме и его сплетни разрослись в ее сознании до ужасающих размеров. Когда она входила в какую-либо комнату и видела его там, она поспешно поворачивалась и убегала. В своей комнате она разражалась горькими обвинениями в его адрес. Ее фрейлины, более закаленные в придворной жизни, не испытывали такого же негодования, хотя и обожали свою госпожу. Когда Жаме, видимо, несколько испугавшись своего успеха, проявил желание загладить свою вину перед Дофиной, дамы убеждали ее выслушать его, но она решительно отказалась. Во время своей последней болезни, охваченная лихорадкой и сотрясаемая приступами кашля, Маргарита лежала на кровати, став жертвой кошмара, которым стал для нее Жаме де Тилле. Пытаясь облегчить ее мучения, ее первая фрейлина сказала ей, что она не должна быть такой меланхоличной. Но юная страдалица с горечью ответила, что у нее есть все основания для этого, потому что слова, порочащие ее, были совершенно ложными. В порыве отчаяния она поклялась бессмертием своей души, что никогда не делала и даже не думала делать ничего такого, что можно было бы поставить ей в вину. Ее лихорадка усилилась. Посторонний шум настолько угнетал ее, что в Шалоне запретили звонить в церковные колокола. К среде, 11 августа, она временами находилась в полубредовом состоянии. "Ах, Жаме! Жаме! ― кричала она ― Вы добились успеха! Если я умру, то только из-за вас и тех ужасных слов, которые вы говорили обо мне без причины и повода! Клянусь Богом, моей душой и крещением в купели, да поразит меня Бог, если я говорю неправду! Я не заслужила этого и не сделала ничего плохого моему господину!" Пьер де Брезе вышел из покоев Дофины очень растроганный, пробормотав: "Очень жаль, что эта дама так страдает от боли и гнева". Состояние Дофины быстро ухудшалось. Она перестала говорить о Жаме. В понедельник 16 августа, в сумерках, Маргарита впала агонию. Незадолго до этого она приподнялась на постели и воскликнула: "Я клянусь своей бессмертной душой, что никогда не сделала ничего плохого Монсеньору!" Уже стемнело, когда Дофина исповедовалась и приняла последние обряды. Затем одна из ее фрейлин вошла в комнату и громко сказала: "Мадам Дофина должна простить Жаме". Роберт Пуатевин, ее духовник, а также врач, ответил, что Дофина уже сделала это, и что она всех простила. Однако принцесса нашла в себе силы возразить, что это не так. "Спасите вашу душу, Мадам, простите его, Вы должны это сделать", — заявил Роберт. "Нет, — задыхаясь повторяла Дофина, — нет!" Придворные дамы, которые были там, настаивали: "Мадам, Вы должны простить всех, если хотите, чтобы Бог помиловал Вас, и Вы должны сделать это добровольно". Маргарита на мгновение замолчала но затем, повысив голос, чтобы все могли ее слышать, она смогла сказать: "Тогда я прощаю его, от чистого сердца". Затем она вздохнула: "Если бы не моя вера, я бы раскаялась, что приехала во Францию". Чуть позже она в последний раз шевельнула губами и шепотом повторила: "Брось жизнь этого мира и больше не говори со мной о нем, он надоел мне больше, чем что-либо другое". Решив наказать человека, чье злословие так серьезно навредило его жене, Дофин Людовик взялся за дело и провел его так гладко, что через шесть недель Королевский Совет приказал провести расследование. В ответ на показания многочисленных свидетелей против него (среди которых были фрейлины Дофины и даже некоторые вельможи двора) Жаме де Тилле все отрицал, пытался оправдаться и иногда утверждал, что не помнит, в чем его обвиняли. После этого расследование было прервано по какой-то загадочной причине. Однако в июне следующего (1466) года Дофин возобновил дело, и на этот раз в качестве свидетеля он привлек саму королеву. Ей нечего было сказать о Дофине и Жаме, однако ее показания подтверждают, что последний пытался распространять сплетни и об Агнессе Сорель. Он сообщил королеве, что ее муж-король хочет, чтобы она покинула Шалон раньше него из-за трудностей с жильем по дороге, однако он предположил, что это лишь предлог, и что на самом деле король хочет избавиться от нее. К сожалению, в то лето Дофин не пользовался влиянием при дворе, а Прекрасная Дама для всех была запретной темой. Поэтому расследование было окончательно прекращено, и Жаме де Тилле не потерял ни своего высокого поста, ни расположения короля. В своей биографии Людовика XI Пьер Шампион утверждает, что Жаме де Тилле был приближенным Дофина и что Дофин использовал его для слежки за своей женой. Но это утверждение основано на неверном толковании единственного документа, устанавливающего связь между Людовик и де Тилле. Кроме того, это противоречит различным документам, которые ясно показывают враждебное отношение Людовика к Жаме. На самом деле, документ, на котором Шампион основывает свою гипотезу о том, что Жаме де Тилле был приближенным Дофина, подтверждает следующие факты: 8 июня 1442 года Людовик выдал 3.000 флоринов некоторым из своих офицеров в Дофине. Половина этой суммы была разделена между одиннадцатью людьми, которые в свою очередь, решили, что четверо из их товарищей оказали такую большую услугу в Дофине, что оставшиеся деньги должны быть распределены между ними. Среди этих четырех человек был Жаме де Тилле, который был назначен "советником и камергером Дофина". Но сам Людовик не награждал Жаме, а Жаме был членом Совета Дофине, который не имел ничего общего с личным Советом Дофина, члены которого постоянно жили при его дворе. Что касается должности камергера, то она была чисто почетной, и именно король, а не Дофин, назначил Жаме де Тилле на эту должность в Дофине. На самом деле Людовик и Жаме де Тилле никогда не имели никаких отношений ни до, ни во время, ни после 1465 года. Во время Прагерии Жаме принимал активное участие в борьбе против Дофина, и именно в награду за это он получил свой пост в Дофине. К 1443 году он настолько высоко поднялся в расположении Карла VII, что, по словам одного хрониста, вместе с Пьером де Брезе и другим сеньором стал одной из ведущих фигур при дворе. Вскоре он был назначен бальи Вермандуа и, таким образом, занял важное положение. Летом 1444 года он не сопровождал Дофина в его экспедиции в Швейцарию, а отправился в Лотарингию вместе с королем и Пьером де Брезе. Наконец, во время болезни Дофины Жаме был настолько близок к Карлу VII, что, когда врачи пришли доложить королю о состоянии принцессы, он остался с королем, в то время как всем остальным придворным было приказано удалиться. И хотя показания свидетелей во время следствия ясно показали его клевету, он был настолько в фаворе у короля, что, несмотря на этот скандал, сохранил свой высокий пост. Более того, следственный протокол свидетельствует о том, что Людовик, вовсе не нанимал Жаме для слежки за своей женой, а был на самом деле тем, кто хотел заставить его искупить свою вину. Так, один из протоколов свидетельских показаний начинается так: "Жанна де Трю, дама де Сен-Мишель, в возрасте около сорока пяти лет, привлеченная господином, Монсеньёром Дофином, свидетельствовать против Жаме де Тилле, 11 октября 1445 года…". Конечно, нет необходимости искать дальнейшие доказательства, однако стоит отметить, что некоторые из самых ужасных показаний против Жаме были даны приближенными Дофина, такими как Луи де Лаваль, сеньор де Шатийон, и что когда расследование было возобновлено, именно Людовик убедил свою мать, королеву, дать показания против Жаме. Если Людовик и не был очень ласковым мужем, то он не был и человеком, который мог бы оставить безнаказанным зло причиненное его жене. вернуться Однажды во время Пасхи Людовик отослал из своих покоев в замке Шинон всех, кроме своего близкого сторонника Антуана де Шабанна, графа де Даммартен. Взяв Шабанна под руку, он подвел его к окну. После нескольких минут непринужденного разговора дофин указал вниз. "Вот те, кто держит в подчинении Французское королевство", — заметил он. Шабанн увидел, что дофин указывает на гвардейцев короля, но предусмотрительно спросил: "Кого вы имеете в виду?" "Шотландцев, — ответил Людовик и добавил — но их можно обойти". "Как, милорд?" — спросил Шабанн. "О, это не займет много времени" — сказал Людовик. Шабанн отмахнулся от этого рискованного разговора, сказав, что шотландская гвардия необходима для безопасности короля. Однако любопытство Шабанна было возбуждено, и вскоре он затронул больную для Дофина тему. По его словам, когда двор находился в Шалоне, люди думали, что король собирается наделить своего сына большими полномочиями и широко использовать его, поскольку он добился серьезной репутации. "Если бы это было так, — ответил Людовик, — если бы я вел свою игру умно, я бы добился успеха. Но, как видно, меня обманули; король не сделал для меня того, на что я имел основания рассчитывать". После этого Дофин перевел разговор на дела Савойи и поручил Шабанну миссию к герцогу, обещая хорошо вознаградить его за добрые услуги. Несколько недель после возвращения Шабанна из Савойи Людовик не возобновлял их беседы, но однажды, вероятно, в конце мая, когда Дофин возвращался в Шинон из Разилли, где король расположился с Агнессой Сорель, ему передали, что он хочет поговорить с графом де Даммартен. Как только граф подъехал, Дофин резко пришпорил коня и, когда они оказались вне пределов слышимости, обнял Шабанна за плечи и сказал ему: "Послушай, избавиться от этих людей не составит труда". "Что вы имеете в виду?" — спросил Шабанн. "Да так, ничего сложного. У меня пятнадцать или двадцать арбалетчиков и тридцать лучников, или около того. У тебя ведь есть лучники, не так ли? Ты должен одолжить мне пять или шесть". Они немного поболтали о мастерстве графских лучников, а потом Дофин вдруг сказал: "Пошлите за ними". "Но, государь, с этим делом так просто не справишься, ведь у короля наготове латники, и все они находятся неподалеку". "О, у меня достаточно людей". "Но как вы собираетесь провернуть это дело?" "Замок Разилли не охранялся, — заметил Людовик, — любой желающий может войти в него". Дофину с его лучниками и рыцарями его двора не составило бы труда проскользнуть туда один за другим. Карл, граф дю Мэн, был на его стороне и обещал привлечь капитана королевских войск. "Меня также поддерживает дом Лаваль и другие бароны". Шабанн возразил: "Я вполне допускаю, что люди Лаваля побуждают вас к этому, но это только в их собственных целях". Дофин проигнорировал это замечание. "Поскольку у меня есть все те, кого я назвал, я не могу не победить, когда мы окажемся внутри замка. Правда, есть один-два небольших нюанса, когда нам придется быть начеку, но нам не о чем беспокоиться". Шабанну не понравилась эта шаткая схема. Он указал, что как только Дофин овладеет Разилли, королевские латники с легкостью с ним справятся. Людовик сказал ему, чтобы он не беспокоился, и что дело будет улажено, а Шабанн получит достойное вознаграждение. "Я буду к вам так щедр, как никогда прежде, и позабочусь о том, чтобы у вас было достаточно власти. Ибо я намерен сделать так, чтобы вы были так близки к королю, что будете спать в его покоях. Что касается королевских миньонов, то мы позаботимся о том, чтобы и они были довольны". Дофин добавил: "Я знаю, что вы любите сенешаля [Пьера де Брезе], как и я сам. Я доволен, что он управляет так, как привык, но это все будет под моим контролем. Поверьте мне, это дело не представляет никаких трудностей. Ничего не может быть проще". Ничего не могло быть проще, означало, что Дофин хотел отстранить короля от государственных дел и, не мешая правительству, встать во главе его. Впрочем Людовик вскоре отказался от этой идеи, которую он вряд ли когда-либо воспринимал всерьез. Беседы Дофина с Шабанном, несомненно, были искажены, так как они взяты из показаний Шабанна уже после того, как он переметнулся на другую сторону. |
