В день отъезда они с Томасом и Медведем собрались у ворот деревни на рассвете. Снег слепил глаза, но погода стояла ясная — идеально для путешествия через перевал.

— Готов? — спросил Томас, проверяя поклажу в последний раз.

— Готов, — кивнул Тим, хотя в груди что-то тянуло, словно невидимая нить связывала его с этим местом.

— Эй, южанин! — громкий голос разрезал морозный воздух. К ним спешил Хорин, держа в руках что-то, завёрнутое в грубую ткань.

— Чуть не проспал, — пропыхтел он, подбегая. — Велела передать перед самым отъездом. Прям вот когда к воротам подойдете.

Он протянул свёрток Тиму.

— Что это? — спросил Тим, разворачивая ткань.

Сверток оказался тяжёлым. Внутри лежал шлем его отца — тот самый, с глубокой вмятиной от драконьего удара. Только теперь вмятины не было. Металл сиял, как новый, невероятно гладкий и прочный на вид. На месте, где раньше зияла вмятина, виднелся тонкий узор — северные руны.

— Как… — прошептал Тим, поражённый до глубины души.

— Три ночи не спала, — буркнул Хорин. — Сказала, что нашла способ работать с маленькими кусочками драконьей крови. С теми что ещё от отца остались. Что-то там про холодную ковку. Я в этом не разбираюсь.

Под шлемом лежала записка, нацарапанная на обороте одного из чертежей:

"Ненавижу мечтателей. Но если уж ты решил стать одним из них, то пусть хотя бы голова будет защищена. Драконья кровь не расплавится даже в настоящем драконьем пламени. Её вообще кажется ничего не берет. Я не жду, что ты вернёшься. Но если вдруг, то кузница будет на месте. К."

Тим стоял, бережно держа шлем, и не мог найти слов. Он оглянулся на деревню, ища глазами знакомую фигуру, но Кары нигде не было видно.

— Она не придёт, — словно прочитав его мысли, сказал Хорин. — Слишком гордая.

Томас тронул Тима за плечо: — Нам пора.

Тим кивнул, осторожно упаковал шлем и закрепил его на поясе. Ворота деревни медленно открылись, открывая дорогу к перевалу — белую ленту, уходящую вверх по горному склону.

— Спасибо, — сказал он Хорину. — Передай ей...

Он запнулся, не зная, что именно передать. Как выразить всё то, что бурлило в груди?

— Передай, что я... — снова начал он.

— Ладно, ладно, — отмахнулся Хорин. — Сам ей всё скажешь, когда вернёшься.

Улыбнувшись, Тим надел шлем. Удивительно — металл, который в руках всегда был холодным, сейчас, несмотря на мороз, казался тёплым, словно хранил тепло кузницы. В этот момент Тим ощутил странную уверенность: он вернётся. Обязательно.

— Идём, — сказал он товарищам. — Север ждёт.

Перевал встретил их яростным ветром, вздымающим снежные вихри. Но под защитой нового шлема Тим чувствовал себя неуязвимым. Где-то впереди, за склонами гор, его ждала судьба.

Север - настоящее кладбище для мечтателей. Так сказала одна умная не по годам девушка-кузнец из горной деревни.

Старики, в отличии от нее, живущие на этом самом севере, потягивая свой табак у костров в своих деревнях, говорили что кладбище, это дорога через горы. Дорога забытых. Дорога которая превращает мальчиков в мужчин, мужчин в стариков, а стариков оставляет у себя навсегда. Для одной только ей ведомой цели.

Время здесь текло иначе. Тим заметил это на второй день подъёма, когда мышцы ног превратились в камень, а воздух стал настолько разреженным, что каждый вдох казался победой. Победой над чем? Над самой горой, конечно.

Снег поднимался до колена, а иногда и выше. Снег в горах опаснее чудовищ, говорили в его родной деревне. Нет, не из-за опасности замёрзнуть — хотя и такое случалось. А из-за того, что под этой обманчиво мягкой белой периной скрывались трещины, провалы, острые камни. Один неверный шаг — и нога проваливается, ломается, и тогда одинокий путник обречён стать частью горы. Ещё одной костью в её каменной плоти.

— Я не думал, что здесь будет так... высоко, — выдохнул Тим, останавливаясь, чтобы перевести дыхание. — И холодно.

Его слова вырвались белым облаком и растворились в пронизывающем ветре. Ветер перевала будто бы тоже имел свой голос — тонкий, свистящий, пробирающий до костей даже сквозь самую тёплую одежду. Этот ветер рассказывал истории о тех, кто перевал не преодолел. Жутковато.

Томас шёл сзади, тяжело опираясь на самодельный посох. Его лицо, обветренное и покрасневшее от холода, казалось вырезанным из древнего дерева — глубокие морщины, как годовые кольца, рассказывали о прожитых годах и битвах. Сейчас он выглядел гораздо старше чем обычно.

— В горах всегда так зимой, — заметил он. — Один контрабандист рассказывал мне, что высокогорные перевалы не любят спешки. На такой высоте воздух становится тоньше, погода меняется быстрее

Томас был южанином, но на всё имел свою точку зрения. Он должно быть много повидал сам. А что не повидал сам, то услышал от тех повидал. Годы и мили. Мили и годы. Одно неотделимо от другого для тех, кто выбрал путь странника.

— Здесь всегда так? — спросил Тим, с трудом преодолевая очередной сугроб. В его родной северной деревне, расположенной в долине, снега никогда не были такими глубокими. Такими... злыми.

— Зимой — да, — кивнул Томас.

Бран, идущий впереди и прокладывающий путь своим массивным телом, лишь коротко хмыкнул в знак согласия. В человеческом обличье он всё равно сохранял что-то медвежье — в повороте головы, в манере принюхиваться к ветру, в тяжёлой походке. Его тело двигалось с той экономной грацией, которая свойственна большим хищникам — ни одного лишнего движения, ни одного потраченного впустую усилия. Тим уже и забыл, как Бран на самом деле похож на медведя. За месяцы в деревне он не так уж много с ним общался.

— Медведи зимой спят в берлогах, — проворчал Бран, разгребая особенно глубокий сугроб. Его слова прозвучали не столько удивлённо, сколько негодующе, досадно. Словно медведь в нём не понимал, почему они не следуют естественному порядку вещей.

Тим не нашёл, что ответить. В свои шестнадцать лет он уже успел повидать юг, но высокие горы были для него такой же диковинкой, как и для многих северян, живущих в лесистых долинах. Горы существовали как нечто отдельное от привычного мира — граница, порог, за которым начиналось что-то иное, непостижимое.

Они устроили лагерь у большого валуна, защищавшего от ветра. Валун возвышался над снежной равниной как одинокий страж, переживший века. Его поверхность была сглажена ветрами и временем в замысловатые узоры.

Открывался вид на пройденный путь — долина внизу уже тонула в вечерних сумерках, огни деревни, где они встретили Кару, казались крошечными светлячками, застывшими во времени и пространстве. Как далеко они сейчас от мира людей. Как близко к... к чему? К небу?