— Остынь, дружище! — он смиренно поднял руки. — Я же без злого умысла — я так, издалека заприметил человека нездешнего, диковинного, если позволишь…

Арли медленно спрятал руку под плащ.

— Ты кто такой? — хмурясь спросил он.

— Истинное дитя сего великого града, другими словами — отброс, что алкает смысла, живя сегодняшним днём в окружении помоев и нищеты! А этого ты не бойся, — он поцеловал висящий на его шее нож, — ибо сокровище, доставшееся мне от папеньки, я не окропляю человеческой кровью, а ношу единственно как оберег и залог доброй удачи.

— На твоём месте так сказал бы любой, — заметил Арли, не спуская глаз с оружия.

Незнакомец вроде как обиделся, на миг его лицо стало серьёзным.

— Я — не любой, я — представитель вымирающего вида, эмиссар поэзии! — Взглянув на толпившуюся вокруг статуи паству, он презрительно оскалил желтоватые зубы: — Молятся только глупцы, вот что я скажу. Но ты ведь не от крови глупцов, мой свежеобретённый друг? Идём — я покажу тебе истинный Хальрум, чуждый всякой ханже и мечтательной черни!

Мужчина повернулся и гордо зашагал по грязи, словно всерьёз намеревался оставить Арлинга одного в неказистом святилище. Чудак не внушал Арли доверия, но Служителю так льстило, что его причислили к этому кругу «не глупцов», что он подавил в себе опасения и, стараясь сохранять бдительность, двинулся вслед за мужчиной.

По ступенькам они поднялись на соседнюю улицу и шагали, пока не стихли позади возгласы самозабвенной паствы. Мужчина завернул в переулок, настолько узкий и тёмный, что сверху на их головы капала вода, стекавшая с черепичных крыш. Арли держался позади, подозревая ловушку, готовый в любой миг испепелить опасность Пламенем. Но из мыслей у него не шло другое, и он спросил:

— Почему в фонтане мышиные кости?

— А? — незнакомец непринуждённо посмотрел на него.

— Мышиные кости, — повторил Арли. — Я видел их на дне фонтана, и ещё разный другой хлам.

— О-о, вот ты о чём, — он по-шутовски ухмыльнулся. — Это суеверия, порождённые невежеством и скудной долей. Дельцы иногда бросают мышиные черепки в бассейн — верят, что так им будут сопутствовать барыши.

Он кивнул в ту сторону, где, как выход из глубокой норы, брезжила cеребристым светом оконечность закоулка. Они вновь оказались на широкой улице, вдоль которой теснились кособокие дома, — и никаких тебе засад, никаких вероломных нападений.

— Но всё это глупости, — продолжал мужчина, ступая по мостовой босыми ногами, — которые селятся в сердцах простого люда не от хорошей жизни. Как и культ этого пухлого вихта, Асваргота, которого никто уж сто лет как не видал, а бедняки всё возносят ему молитвы, а ну как возьмёт да услышит…

Двухэтажное здание, перед которым они остановились, сразу выделялось на фоне других, потому что внутри было шумно и, по всей видимости, чрезвычайно весело. Сквозь распахнутые ставни лился ярко-оранжевый свет, который никак не мог быть произведён свет-камнем. Задорно носились тени, звучал хор нескольких поющих голосов, приступы ревущего смеха. На стене возле двери висела железная табличка, изображавшая нагую женщину с объёмными грудями.

Незнакомец парадно упёр руки в бока, оглядывая фасад здания с какой-то нежной одержимостью. Он сказал:

— Знати плевать на всех нас — нищих ли, торгашей ли, — вот некоторые и выдумывают себе покровителей, молятся обветшалым идолам или швыряют мышиные кости в фонтан. Но истинная красота, уверяю тебя, — истинная поэзия, если хочешь, — в умении выстрадать тяготы, дать им продраться сквозь тебя, как ледяной поток сквозь глубокую пещеру, — и закалиться их хладом. А главное… — он сделал широкий жест рукой, обводя ей здание. — Главное — уметь найти среди этого хлада щепотку дурманящего тепла…

Он шагнул на крыльцо и распахнул тяжёлую дверь. Волна неудержимого гвалта хлынула наружу, огласив улицу. Незнакомец замер, поняв, что Арлинг не спешит идти за ним, но с настороженным лицом разглядывает его, пряча руки под плащом.

— О, да ты из бдительных, мой милый, — протянул мужчина со слащавой улыбкой. — Но оставь тревоги: это же храм любви, который я ни за что не посмел бы осквернить убоем… И потом, тут масса совершенно чужих мне людей, которые и подавно этого не стерпят.

Арли не двинулся с места. Он смотрел на этого странного человека — на его живой оскал, на глаза, подёрнутые праздной пеленой, но при этом пылающие решительным огнём. Это был человек, чей искренний, мелодичный голос умел убеждать. Ему хотелось поверить.

«Толпа — это он, — подумал Арли. — Познаю его — наверняка познаю и толпу».

Арли поднялся на крыльцо загадочного дома и вместе с незнакомцем вошёл внутрь. Комната, где они очутились, была с закопчённым низким потолком, под которым клубился терпкий дым. Мокрые столы были уставлены кружками, бокалами, сальными свечами. Возле столов, под ними и даже на них ползали, сидели, возились, как земляные черви, охваченные пьяным весельем люди, и голоса их сливались в такую густую и беспорядочную стену криков, что Арли едва не оглох.

Здесь рекой лилось что-то жидкое и резко пахнущее, полуголые женщины сидели на коленях у вспотевших мужчин. У Арли моментально разболелось голова и заложило уши. Слишком много было звуков, слишком острые запахи били в нос, чтобы он успевал их распознавать, и перед слабо видящими глазами адепта вопящие, мечущие смех и ругательства силуэты обратились сплошным оранжево-коричневым месивом.

Его спутник, напротив, чувствовал себя как дома. Играючи толкнув одного в плечо, перекинувшись словцом с другим, он примостился на укромную скамью в углу комнаты и помахал Арли, который до сих пор мешкал у входа.

— Женщины здесь чудесные, а выпивка — лучшая в Хальруме! — сказал он, когда Арли сел рядом и, не дав тому ответить, продолжил: — Ну да что там, я же вижу — ты не отсюда, хочешь местного колорита хлебнуть, как всяк приезжий… А мы тебе его сей же час устроим! Э-ЭЙ, ЛИЛИ! — что есть мочи заорал он куда-то в сторону.

Из шевелящейся оранжево-коричневой массы возникла пухлая рыжеволосая женщина невысокого роста. Виляя бёдрами, она подошла и оценивающе взглянула на Арли.

— Пройдоха Набб? Кого на этот раз привёл? — спросила она весело, но с ноткой укоризны.

— Лили, милая моя, в тебе кровь цвергов и сердце штрата! Дай я тебя поцелую! — сказал Набб, протягивая к ней руки. Она вырвалась и нахмурила брови.

— Поцелуешь, когда научишься вовремя платить!

Он снова сделался чуточку серьёзнее:

— Что же, тогда соизволь принести два стаканчика и бутылку картофельной водки. Я бы предложил своему новому другу грибного шнапса, но финансы нынче не позволяют…

Ловким движением он сунул что-то в карман её фартука; женщина улыбнулась и растворилась в людской субстанции так же легко, как из неё появилась.

Стараясь удержать внимание на чём-то одном, Арли снова рассматривал кинжал Набба, который покачивался у него на шее, когда мужчина склонялся к столу. Длинный, обоюдоострый, с резными бронзовыми ножнами и изогнутой рукоятью в виде драконьей головы, это оружие никак не вязалось с внешностью своего тощего и неодетого хозяина.

— Твой отец был кузнецом? — спросил Арли, пристально глядя в лицо Набба.

— Нет, он был поборником авантюры, — улыбнулся мужчина, перехватив его взгляд. — А нож этот он выиграл в кости у какого-то неумехи со Срединных ярусов, в том самом заведении, где мы имеем счастье находиться.

«Значит, вот что такое счастье для таких, как он», — подумал Арли, напряжённо водя глазами по комнате.

За соседним столом, отложив в сторону боевые молоты с набалдашниками из свет-камней, яростно боролись на руках мускулистые вояки. Подпевалы скопились вокруг них, пихали друг друга, визжа слова поддержки. Позади этого скопища две женщины, чьи тела были едва прикрыты меховыми накидками, притворно хохотали над шутками запачканных углём рудокопов. Возле них под скамью свалился пьяница, на спор опрокинувший одну за другой три кружки чего-то крепкого, и падение сопровождал издевательский вой его дружков.