Снова тишина. От мучительно неловкого напряжения, витающего в зале, многие адепты стали прятать взгляды. Наставник Пипп разочарованно вздохнул, Фаньяр растерянно почёсывал лысину. Даже наставник Грегори замер в какой-то обречённой безвыходности.

— Что ж, — сказал Гэллуэй притворно раздосадованным тоном, в котором звучала победа. — Видимо, наш Великий Магистр не склонен давать своё сог...

Когда он уже хотел отвернуться от натужно мычащего Овелунга, воротник его красного камзола, украшенный золотистой бархатной тесьмой, вдруг задымил. Этот камзол был, пожалуй, самым лучшим во всей Раскалённой Цитадели — торговцы из Хальрума преподнесли его Гэллуэю в качестве подарка по случаю заключения торговой сделки. И в тот момент, когда Гэллуэй уже уверился в своём триумфе, воротник этого самого, горячо любимого им камзола ни с того ни с сего сверкнул несколькими небольшими искрами, мелко зачадил и вспыхнул.

Гэллуэй сперва уставился на него широко раскрытыми глазами — как и все, кто находился в зале. Затем истерически взвизгнул, крутанулся на месте и стал лупить себя ладонями по шее, пытаясь погасить огонёк.

Когда ему это удалось, он обнаружил, что сидит задницей на пыльном каменном полу. Пожираемый взглядами нескольких десятков послушников и адептов, Гэллуэй с разинутым ртом поглядел сперва на магистра; потом на других наставников; затем на Грегори. Тот торжествующе ему улыбался.

— Сдаётся мне, Великий Магистр сказал своё слово, — громко провозгласил Грегори. — Пламенному Шествию быть!

Зал потонул в исступлённых криках. И Гэллуэй понял, что каким-то неведомым, непостижимым для него образом симпатии всех этих недалёких детишек оказались сегодня на стороне Грегори. Дело было в том, что Грегори предложил им нечто несравненно более пленяющее, чем всё, за что ратовал Гэллуэй, — предложил их юным сердцам цель. А бездействию и застою непоседливые отроки всегда предпочтут прыткий, пусть и опрометчивый бег, не задумываясь, сколь роковым может обернуться падение.

Ликующие тени вытягивались и содрогались на стенах Зала Решимости. В толпе, ревущей от слепого ощущения причастности к чему-то великому, не радовался и не смеялся адепт Пламени Арлинг.

Он тоже кое о чём догадался. Он понял, что наставник Грегори хочет забрать его из Раскалённой Цитадели.

ㅤ

Вечером, когда колокольным звоном был объявлен отход ко сну, Арлинг сидел у себя в келье. Медная лампадка возле его кровати была затушена, но далёкий свет Жерла Извечного Пламени пробивался в маленькое оконце, высвечивая скромное убранство и бледное лицо юноши.

Жерло клокотало внизу, выплёвывало ввысь снопы горячей лавы, вздымалось и опадало, как ярко-жёлтое густое масло, кипящее в глубоком котле. Все вместе эти звуки сливались в протяжный вибрирующий гул, под который Служители Пламени засыпали в своих жёстких постелях; с которым встречали и провожали они каждый день своей размеренной жизни.

Арли вслушивался в этот гул и был недвижим, но внутри у него всё свербило и отдавалось дрожью. До сегодняшнего дня Арли думал, что понимает страх, — он ведь не раз испытывал это чувство, когда в термах другие послушники пытались окунуть его в кипяток, или когда жирная тень Боннета появлялась в дверях кельи, — но всё это не шло ни в какое сравнение с тем, что он испытывал теперь.

Грегори намеревался забрать его из Цитадели. Собирался забрать его у Жерла, разлучить их — возможно навсегда.

Арли понимал, почему остальные так вдохновились речью Грегори. С ранних лет каждый Служитель обожает истории о Пламенных Шествиях, священных походах ордена, направленных против врагов Пламени в Тартарии. Ребёнком он и сам слушал об этом затаив дыхание. Он с лёгкостью готов был умереть для защиты Жерла, — но только не так, только не в безликом холоде далёких пещер. Его злило, что он вынужден играть в какую-то дурацкую игру, правил которой не понимает, а она беспощадно отбирала самое ценное, что он имел.

Арли до последнего надеялся, что Грегори не придёт, но дверь кельи скрипнула. Наставник вошёл в каморку, окрашенный желтоватым свечением Жерла. Агатовый глаз Грегори зловеще поблескивал, и в этот миг его размытый силуэт казался Арлингу самым настоящим штратом, вестником грядущих катастроф.

— Вижу, ты уже обо всём догадался.

— И мне это не по душе! — Арли хотел, чтобы его слова прозвучали резко, но вышло скорее жалобно. — Почему нам надо уходиться отсюда, чтобы отыскать то, чего, быть может, и нет вовсе!? Зачем тащиться в пещеры, когда источник нашей силы здесь, в Жерле!? Нужно остаться в Цитадели и защищать его, а не тех, кто о нас позабыл!

Грегори тяжело вздохнул и присел на койку возле Арлинга. Его седеющая борода отливала медью, руки утопали в зелёных складках плаща.

— Запереться в крепости и ждать, пока тьма подойдёт вплотную к нашим воротам, — это не выход, Арлинг. Жерло — не просто дыра в земле, которую мы стережём, потому что она питает наше Пламя. Ты рос, обогреваемый её теплом, неудивительно, что теперь цепляешься за неё, как детёныш свинокрыса за материнскую грудь. Но не забывай: Жерло всегда будет с тобой, куда бы тебя не забросила судьба.

Голос наставника был мягким, но в нём сквозила неизбежность. Арлинг слушал его, уронив голову и зарывшись пальцами в свои пепельные волосы. «Плевать мне на Служителей, — думал он про себя, — плевать мне на ваши поучения, на тьму, на людей Тартарии плевать. Жерло — вот всё, что имеет для меня значение. Всё, что имело значение когда-либо».

Но вслух он лишь спросил, обессиленно и тихо:

— Почему не кто-то другой?..

— Потому что я принёс тебя к Жерлу, когда ты едва ходил, и наблюдал за тем, как ты взрослеешь, пусть ты об этом не ведал, — отвечал Грегори. — Я смотрел, как ты овладеваешь Пламенем, как оно проникает в тебя, превращая в одного из своих сильнейших носителей. Да… Пламя живёт в твоих руках, и свет его сияет ярко, но я беру тебя с собой потому, что внутри ты лелеешь мрак. И это путешествие может стать твоей единственной возможностью одолеть его. Иначе ни Жерло, ни Служители, ни кто-либо другой не сумеют заполнить ту неизбывную пустоту, что привнесёшь ты в наш неприякаянный мир.

"На раздольной тропе, на раздольной тропе

Тревеск освещает путь мне и тебе,

Не станем закуской прожорливой тьме

На раздольной тропе, на раздольной тропе…"

— известный дорожный напев.

На приготовления к походу ушла неделя. Всё это время наставник Грегори присматривался к адептам, которых желал видеть возле себя в сулящем тяготы и опасности путешествии. В общей сложности он набрал двенадцать человек — всего дюжину, хотя когда-то Служители Пламени отправлялись в походы сотнями. Гэллуэй и остальные ни за что не позволили бы взять больше, да Грегори и сам понимал, что это невозможно: в Раскалённой Цитадели должен был остаться гарнизон, поскольку риск нападения существует всегда.

Слуги трудились не покладая рук. Сенешаль Броккл понукал ткачих, шивших походную одежду из всего, что было под рукой, и кухарок, стряпавших для путешественников провиант. Мастера в Подмётке латали походные сундуки и прохудившиеся телеги. Вся Цитадель стояла на ушах — ибо каждый желал предложить свою помощь в преддверии столь овеянного легендами события, как Пламенное Шествие.

Грегори поначалу не хотел брать с собой тех, кто не способен творить Пламя. Но наставник Пипп обстоятельно растолковал ему, что одной из целей похода является восстановление утерянных знаний о Тартарии, а для этой задачи важно вовсе не владение Пламенем. Так, к величайшему ужасу последнего, в поход подрядили Вирла.

— А я-то думал, тебе только в радость грибочки собирать да камни обнюхивать, — язвил Арлинг.

— В радость! — сокрушался Вирл. — Книги переписывать, стеллажи от пыли вытирать — вот это мне в радость, а боец из меня никудышный!

Грегори решил, что первым делом отряд разведает деревни, расположенные на Вьющемся тракте между Хальрумом и Цитаделью, — те самые, откуда несколько месяцев назад пришёл плотник со своей семьей и многие другие беженцы. Дабы не заплутать в пещерах, в Подмётке наняли близнецов Лузи и Друзи: оба были родом из тех мест, знали их как свои пять пальцев и ловко ориентировались в тоннелях. За сопровождение, помимо очевидной возможности вернуться домой, Грегори обещал им щедрую награду в шесть пузырьков Пламени.