Арлинг помрачнел и метнул в его сторону гневный взгляд.

— Наставники! — фыркнул он. — Если один старый извращенец не может больше обуздать Пламя, это не значит, что оно умирает! Пламя не может умереть! Оно подчиняется лишь тому, кто достоин его жара! — и он протянул ладони в пустоту, сотворив между ними вращающийся огненный сгусток.

— Тебе легко говорить! — возмутился Вирл. — И ты забываешь, Боннет ведь не первый, кто лишился Пламени. Вспомни Джосса и Сэма — они утратили его, хотя оба лишь недавно получили метки! Или, по-твоему, они тоже недостойны?

— Может и недостойны, — напыженно ответил Арлинг. — Они любили издеваться надо мной, вот и пускай теперь свиней пасут.

Он тут же ощутил укол совести, вспомнив, как наставник Келли поставил Джосса на угли из подозрений, что тот притворяется. Когда Джосс сорвал голос истошными криками, стало ясно, что он действительно не может сотворить Пламя — но заносчивый мастер и не подумал признать опрометчивость пытки. А потом Пламя покинуло Сэма, ещё одного адепта. Он был хорош в обращении с магией, но, в отличие от Арли, умел ещё и всем понравиться. Арли недолюбливал его за это. Теперь другие школяры избегали и Джосса, и Сэма, как если бы невосприимчивость к Пламени могла быть заразна. И Арли почему-то не был рад этому, хотя много раз желал другим адептам всяческого зла.

Огненный сгусток в руках Арлинга коротко вспыхнул и погас. Он еще не научился сохранять Пламя так долго и чувствовал, как это выматывает.

Вирл примолк. Арли знал, что он собирается с мыслями и хочет что-то сказать.

— Арли… — неуверенно начал он, — насчёт Боннета…

— Забудь, — Арлинг отвернулся от друга. — Пламя его наказало.

В молчании стояли они какое-то время, долго ли, мало ли — сказать было нельзя. Люди у костров затянули какую-то песню, обрывками доносившуюся до их ушей. Жерло продолжало рокотать, но равносилен тишине был этот звук для тех, кто под него разменивал годы.

ㅤ

Когда в Сигнальном зале Цитадели зазвонил колокол, они отправились каждый по своим делам: Вирл — в библиотеку, Арли — на сеанс обуздания. Там он, как всегда, показал себя наименее способным среди всех адептов и был наказан минутой стояния на углях. Затем был сеанс извлечения, на котором он был лучше остальных – ничего не менялось.

После ужина тошнотворным рагу из скрогга Арли и Вирл пересеклись в коридоре. Они вместе шли в термы, куда наставники пускали их раз в неделю, когда Арли вдруг замер, устремив невидящий взгляд за ближайшую колонну.

— Ты чего? — спросил Вирл, но посмотрев туда же, сразу всё понял.

Возле колонны сидела Несса: невысокая, худая, с короткими угольно-чёрными волосами и востреньким лицом. Она была в шёлковом сарафане, который сразу выделял её на фоне других школяров, носивших драные и по сто раз перешитые лохмотья. Арлинг, казалось, пристально разглядывал её, но на деле просто вдыхал окружавший её аромат, который ненавидел.

Всё потому, что Несса была дочерью Боннета.

— Пошли, Арли, — Вирл потянул его за плечо. — Её отец теперь никто, ей несладко придётся.

Это было правдой. Как дочь одного из наставников, Несса всё время была в Цитадели, но подружиться с кем-то из учеников у неё не выходило — адепты просто не способны были воспринимать её как обыкновенного ребёнка, помня, кем был её отец. Нередко Нессу можно было увидеть на кухне, либо в кладовой за занятиями бессмысленными и откровенно странными. И казалось, пуще остальных презирал её именно Арли, которого при виде Нессы всякий раз пробирала яростная дрожь.

По счастью, сзади вдруг послышался низкий хрипловатый голос:

— Арлинг!

Арли и Вирл обернулись. Возле них стоял мужчина преклонных лет с поседевшими, спутанными локонами рыжих волос и клочковатой бородой, облаченный в старый зелёный плащ. Правая часть его лица была обожжена, изувеченный глаз — навсегда закрыт. Другой глаз был серо-голубым и своей безмолвной глубиной напоминал агат, добытый в недрах Мойнерфьорда.

— Наставник Грегори…

— Вирл, ты, кажется, шёл в термы, — твёрдо сказал мужчина, давая понять, что архивариусу следует убраться.

Вирл недоверчиво глянул на него, потом с тревогой покосился на Арлинга и — делать нечего — с неохотой поплёлся прочь. Когда он проходил мимо колонны, Нессы уже не было.

«Что теперь? — думал Арлинг, чувствуя ледяной взгляд здорового глаза Грегори. — Не заправил постель в келье? Косо посмотрел на кого-то из наставников? Этот старик всё время цепляется ко мне, точно удовольствие от этого получает».

Грегори в основном преподавал огнесловие, хотя в совершенстве владел и другими дисциплинами. Краем уха Арли слышал, что именно Грегори когда-то нашёл его в пещерах и привёл в Цитадель. Тогда к развязке близился Изгарный Раздор, и Служители, долгие годы погибавшие в боях против мятежных братьев, отчаянно нуждались в послушниках, хотя прежде никто из них и не подумал бы взять на воспитание дитя-без-огня. Но даже теперь, после стольких лет, ученики и наставники не упускали возможности напомнить Арли, кем являлся он от рождения. Другие дети всё время издевались над ним и задирали — пока Арли не овладел Пламенем лучше любого из них и обижать его не стало опасно.

Арли нисколько не жалел, что его судьба сложилась так, ведь попадание в Цитадель привело его к Жерлу. Тело Арли было лишь сосудом, в котором жило Пламя, и готово было вынести всё — включая раскалённые угли в комнате наказаний и липкие холодные лапы Боннета. Чего уж говорить о занудном старике, всю суть которого составляли строгие догматы и мораль давно исчезнувших книг.

— Если вы хотите отчитать меня за Шэя… — попробовал угадать Арли.

— Ты опять кого-то обжёг? — насторожился Грегори.

Арли смутился, поняв, что только что глупейшим образом выдал себя.

— Он назвал меня пещерным отродьем!

— И ты решил проучить его Пламенем? — Грегори повысил голос. — Как невежественно… Для чего существует Пламя в руках наших? Отвечай!

Он в молчании уставился на Арлинга своим здоровым глазом. Юноша понял, что ему не избежать наставлений. Сквозь зубы он процедил:

— Дабы несли мы его в сердца всех других…

— Всех других. Не так ли, юный носитель?

И вновь эти поучения, которыми Грегори заменял столь любимые остальными наставниками телесные наказания. Иной раз Арлингу было проще вытерпеть несколько дней голода или стояние на углях, чем слушать его лицемерные проповеди.

— Вы всё твердите об этих истинах, но ведь они только в ваших речах! — огрызнулся он. — Что же те люди в Подмётке? Мы несём им наш свет, но в этом никакого толку!

— К чему ты клонишь?

— К тому, что они пришли сюда не за Пламенем, а ради чего-то иного, того, что мы не можем им дать! А если у нас этого нет, то и делать им здесь нечего — пускай убираются восвояси, мне уже надоело слышать их внизу, надоело!

Арли тяжело дышал, как загнанный в силки зверь. Эта вспышка не должна была остаться безнаказанной: в ответ он ждал целого потока яростных порицаний. Но Грегори просто стоял и смотрел на него, внимательно и как бы оценивающе. Затем, после долго молчания, сказал:

— Ты прав, мы не можем ничего сделать для них. Пока не можем — но скоро это изменится.

Арлинг вопросительно взглянул на наставника. «Какая-то уловка, — решил он. — Пытается загнать меня в западню, чтобы затем вдвойне обругать, поднять на смех перед остальными».

— Один из наставников потерял связь с Пламенем, — продолжал Грегори. — Отныне нельзя больше бездействовать. Я намерен требовать у остальных проведения Браассы.

Браасса… Арлингу не понравилось это слово. Было что-то странное в нём, какая-то необъяснимая аура движения, перемены, хоть он и не понимал его значения.

— Один из древнейших обычаев нашего ордена, — ответил на немой вопрос Грегори. — Когда один из наставников вызывает к проведению Браассы, другие не в праве отказать. Все Служители Пламени — от послушников до Великого магистра — присутствуют во время этого собрания, ибо на нём обсуждаются вопросы, от которых зависит судьба ордена. Пламя не приемлет лжи и секретов, и на Браассе решения принимаются открыто, во всеуслышание. Традиция проведения таких собраний возникла вместе со Служителями, однако после завершения Раздора о ней, к несчастью, почти не вспоминали.