Арлинг был окончательно сбит с толку. Наставник Грегори, обычно кропотливый, непреклонный, чёрствый как кусок базальта, зачем-то сообщает ему о своих намерениях. К чему эти разъяснения, если в Браассе так или иначе участвуют все адепты? Уж не хочет ли он изгнать Арлинга назад в пещеры, усомнившись в его преданности Жерлу? И намекает на это заранее, чтобы тот не удивлялся, когда он, среди прочего, поднимет этот вопрос на совете.

— Не понимаю я… — медленно, с недоверием сказал Арли. — Зачем мне знать всё это?

Грегори снова изучающе оглядел его, и свет висящих на стенах факелов кровавым отблеском сверкнул в его глазу. Лицо наставника было мрачным, неподвижным, словно высеченным из камня. Всегда этот человек казался Арлингу скучным и до тошноты предсказуемым, а тут эти внезапные недомолвки, от которых добра не жди.

— Потому что завтрашняя Браасса будет касаться всех нас, — наконец ответил Грегори. — Но тебя она коснётся в особенности.

И он ушёл, оставив Арлинга наедине с вопросами.

«И Рейн-Служитель тронул отроково чело, и сказал

кормилице: впредь не станет дитя шуметь, ибо

обогрел я его своим касанием, и в грядущем обогреет

он иных», — из двенадцати катехизисов Служителей

Пламени, утерянных при пожаре в библиотеке.

Три колокола было в Сигнальном зале Раскалённой Цитадели. Первый, самый меньший, звонил трижды в день: пробуждал Служителей ото сна, отмерял середину дня и возвещал затем о его исходе. Другой, побольше, кричал об опасности, если на Цитадель совершалось нападение — последний раз звон его раздавался зимой, когда гигантский слепыш-шатун забрёл в проулки Подмётка. И был ещё один, небывалых размеров, отлитый из бронзы и покрытый гравировкой. Его звон не слышали в Цитадели тринадцать лет, ибо колокол этот созывал всех без исключения Служителей Пламени на неотложное собрание — Браассу.

Звонарь сперва не поверил, когда ему велели бить именно в третий. Засомневавшись, он пошел к наставнику Гэллуэю и сделал то, чего тот весьма не любил, — уточнил приказ. И Гэллуэй чуть было не спалил беднягу в приступе ярости, поскольку сам не знал, почему этот выскочка Грегори решил прибегнуть к полузабытому праву.

Басистый, ленивый, раскатистый колокольный звон раздался в Цитадели уже на следующий день после беседы Арлинга и Грегори. Разносясь по изгибам коридоров, эта глухая трель струилась вдоль древних каменных стен, проскальзывала в узкие улочки Подмётка, где беженцы воздевали вверх понурые головы, плясала над Жерлом Извечного Пламени, пугая послушников своим незнакомым, наводнившим округу лязгом.

Наставники один за другим отправлялись в Зал Решимости, а следом за ними стекались адепты и послушники. Много лет это просторное, самое большое во всей Цитадели помещение стояло заброшенным. Высокие, теперь разбитые окна, украшали обломки старинных витражей. По углам сводчатого потолка виднелись густые сплетения паутины. В середине зала одиноко покоилась пузатая стеклянная сфера в человеческий рост, внутри которой лежала кучка седого пепла.

Служители окружили сферу и рассредоточились возле неё. Адепты, среди которых был Арли, сбились в кучку и негромко переговаривались. Возле них хлопали глазами недоумевающие послушники. Наставник Келли, человек с неприятным лицом и выпученными, диковатыми глазами, беседовал о чём-то с низкорослым наставником Фаньяром, преподавателем обуздания. Вскоре в зал неспешно вошел наставник Пипп, заведующий библиотекой, в сопровождении Вирла. За ними явился наставник Грегори; как виновник проведения Браассы, он был встречен любопытными взглядами адептов и настороженными — наставников.

Самым последним, выпячивая своё пренебрежение, пришёл наставник Гэллуэй. Шаг его был торопливый и нервный, на лице — явное нетерпение поверх возмущённой озлобленности. За ним шли двое послушников, бережно, с неподдельной осторожностью несшие на руках деревянное кресло, в котором сидел дряхлый старец с длинной седой бородкой и тоненькими конечностями. Адепты и послушники ни разу его не видели, но с ранних лет слышали о нём. Это был Великий Магистр Овелунг — нынешний глава ордена, герой Изгарного Раздора и кузен Гэллуэя.

Кресло поставили возле сферы.

— Тишина! — рявкнул Гэллуэй на шепчущихся адептов, остановившись подле магистра.

Когда в зале стихло, Гэллуэй повернулся к Грегори и язвительным тоном произнёс:

— Не стыдно тебе принуждать Великого Магистра к столь тяжким перемещениям? Брат уже стар, ему нужен отдых, а не шастанье по тёмным, заброшенным невесть как давно углам!

При виде Великого магистра все наставники почтенно опустили головы. Грегори, не обращая внимания на колкости Гэллуэя, подошёл к Овелунгу и склонился перед ним.

— Прошу меня простить, о ярчайший из нас, за эту жестокую выходку, — начал он. — Но боюсь, настало время для серьёзных решений, не терпящих отлагательств. Столь важные вопросы никак не могут обсуждаться без ведома Великого Магистра, и я, верный слуга Пламени, уповаю на вашу взращённую годами мудрость.

Старец лишь слегка приоткрыл веки, одарил наставника слабым, невыразительным взглядом и что-то негромко промычал. Гэллуэй надменно скривил брови, рассматривая Грегори.

— И что же это за решения такие, позволь нам наконец узнать? — сказал он. — Раз уж ты собрал всех Служителей здесь, будь добр, не медли. Порази братьев своими неотложными рассуждениями.

Наставник Фаньяр коротко хихикнул, но Грегори остался невозмутим.

— Сперва ещё кое-что, — сказал он и шагнул к центру комнаты, где покоилась сфера. Смахнул рукавом плаща пыль, толстым слоем лежавшую на стекле, положил на него ладонь.

Постепенно, как бы нехотя, внутри стеклянного шара затеплились искры. Сперва их было мало, затем больше, и вот уже внутри сферы мелькнули языки Пламени, которые всё разрастались и разрастались, набирая силу, пока сфера не наполнилась яростным переливчатым огнём и Зал Решимости не озарился бойким оранжево-красным свечением. Тени играли на изумлённых рожицах послушников, высветили сморщенное лицо магистра, и даже адепты, которые каждый день видели Пламя, завороженно переглядывались. Наставник Гэллуэй театрально вздохнул.

— Что ж, Грегори, теперь мы точно не замёрзнем, — саркастически произнёс он. — Соизволишь ты наконец говорить по существу?

— Да, — Грегори возвысил голос, разглядывая единственным глазом присутствующих. — Братья мои! Всю свою жизнь я посвятил служению нашему ордену. Будучи ещё неразумным мальчишкой, как многие из вас, я обучался в этой крепости владению Пламенем и получил свою метку, когда мне было пятнадцать. Но через несколько лет началась война. Любая война страшна по-своему, но эта была хуже других — ибо в ней мы обратили своё Пламя против других Служителей, и вчерашние братья стали сжигать друг друга из слепой жажды утвердить свою правоту...

— Мы все помним ту бойню, Грегори, — прохрипел наставник Келли.

— Быть может, Грегори стал слишком стар для этого, — вставил своим вёртким, неприятным голосом Гэллуэй, — вот и решил освежить события тех лет в памяти, а заодно и нас просветить.

Теперь негромкое хихиканье зазвучало уже среди адептов.

— Все мы её помним, но не каждый стоял в первых рядах, — Грегори с презрением покосился на Гэллуэя, повернувшись так, что изуродованная половина его лица была видна во всех ужасающих подробностях. Потом снова обернулся к остальным: — Так или иначе, не о том я желаю толковать с вами сегодня. Я сражался в той войне; отмёл сомнения и выбрал сторону. До сих пор я не жалею об этом, ведь Служителю Пламени не пристало колебаться и сожалеть. Но шло время. И однажды, с очередным утренним звоном колокола, я вдруг обнаружил пугающую истину...

Грегори шагнул ближе к тому месту, где стоял Арлинг. Арли плохо видел его, но его высокая расплывчатая фигура, очерченная Пламенем из сферы, навевала мысли о чём-то древнем и бесконечно далёком.