«Это уже ничего, — подумала Несса. — Этому я рада».

«Ну его нахер, больше никогда в Гроттхуль

не поеду! Нажрался, значица, шёл себе по улице

да чуть канатчику на голову не свалился!»

— пьяный хальрумский стражник.

Всё было сон. Арли проснулся, разбуженный Джошуа, и понял, что Служители в спешке сворачивают лагерь. Ред сидел на тюфяке и, нервно дёргаясь, натягивал на плечи плащ. Под глазами у Джошуа были красные мешки, а близнецы обсуждали покойную мать, явившуюся обоим в наваждении.

— Пожалуй, штрат, — размышлял Грегори. — Наверно, поселился тут, пока люди-без-огня свирепствовали на этом участке дороги.

— Мы не знали! — жалобно оправдывался Друзи.

— Не помним, чтоб тут штраты водились! — вторил Лузи.

— Не корите себя, — отрезал Грегори, убирая песочные часы в сундучок и захлопывая его. — Пришло время уходить. До Гроттхуля уже недалеко.

Арли судорожно потёр виски. Выходит, адепты никуда не пропадали, а он не разговаривал с Нессой возле фургона с Пламенем. Следовательно, и Боннет был жив?.. Досадно. Досадно, но оно и к лучшему. Он дал слабину перед дочерью ублюдка, показал себя с мягкой стороны, а потом…

Потом они сидели в тишине, он слышал её дыхание и боялся уединения. Боялся потому, что наслаждался им. Но раз уж ничего не случилось, раз всё оставалось как прежде, можно было не тревожиться. Арли быстро свернул тюфяк, теша себя тем, что вся беседа ему пригрезилась. Он хотел обрадоваться, но на душе было тоскливо. Так тоскует человек, обретший и в то же мгновение утративший безвозвратно нечто бесценное.

Когда Служители уже выбирались из пещеры, а слуги запрягали в оглобли отдохнувших свинокрысов, Арли поймал на себе её взгляд. Несса взглянула на него — растерянно, робко — и сразу отвернулась, но большего ему и не требовалось.

Сомнений быть не могло — его постиг сон. Но теперь на него навалился иной страх. Страх того, что сон этот был не только его.

Гроттхуль раскинулся в громадной бочкообразной пещере, больше тянущейся вверх, чем вширь. Студёная река Кольдфолд несла воды через её узкие теснины, журча и перетекая из одной в другую, а в центре вливалась в глубокое круглое озеро — столь чистое, что иная знатная дама могла глядеться, как в зеркало, в его прозрачные воды.

Что же отражалось в покойной глади этого озера, в народе прозванного Паэн? Отвечу — весь тот беспорядок, который гроттхульцы по какому-то недоразумению считали своим домом и находили удобным для проживания вот уже много поколений подряд. Над озером громоздились, прижавшись к стенам пещеры, разномастные строения — самых несхожих величин, самых несочетаемых форм, но все из одного материала — прославленной на всю Тартарию гроттхульской древесины. Этаж за этажом поднимались кверху терассы путанных улочек, соединённые верёвочными и винтовыми лестницами, нависали карнизы, фронтоны, вязаные смотровые башни и перегородки. Это была настоящая паутина градостроительной мысли, лишь на первый взгляд хаотичная, в действительности же верная своему — извращённому и разухабистому — порядку.

Когда Арли впервые увидал над собой этот архитектурный бардак, у него закружилась голова. «И почему только паук на гербе у Эддеркоп», — риторически поинтересовался Джошуа.

Здесь их приняли ещё прохладнее, чем в Хальруме. У ворот Служителей встретили затянутые в кожу, вооружённые метательными дротиками караульные. Ничуть не удивившись и ни о чём не спросив, стража приказным тоном велела слугам остаться у ворот, а самих Служителей повела в город. И когда адепты вышли к каменистым берегам Паэна, то обнаружили, что гроттхульские вояки уже окружили их, не выпуская из рук оружия.

— Спокойно, — прохрипел Грегори, унимая разволновавшихся учеников. — Уверен, в Гроттхуле гостеприимство чтут не меньше, чем в любом цивилизованном уголке Тартарии. Не так ли? — он обратился к ближайшему стражнику, за спиной у которого висел наполненный дротиками чехол. Тот не удостоил наставника ответом.

Вдоль озера тянулись редкие лавчонки — видно, временами тут устраивали базар, но нынче торг не шёл. Людей было мало; в основном плотники, латающие нижние подпорки городской громады, да занятые стиркой женщины. Возле самой воды сидели, сжимая в руках незатейливые удочки, три маленьких старичка. Над головами Служителей разражался шум гроттхульской жизнедеятельности.

Обстановка сделалась натянутой, как струны старой арфы. Грегори всё сложнее было держать в узде адептов, на которых со всех сторон глядели заострённые наконечники дротиков.

— Не нравится мне их наглость, — хмуро заметил Дормо, пряча руки под плащом.

— Владей собой, — унимал его Грегори. — Пожелай князь покончить с нами, давно бы уже попытался.

Наконец стражники расступились, и к Служителям подошёл облачённый в кожу юноша, высокий, с благородной осанкой и красивым лицом. На поясе он держал меч с вставленным в эфес рубином; чёрные волосы перехватывал медный ободок.

— Служители, — вежливо, но настойчиво позвал он. — Прошу за мной.

— Гм... — Грегори не сдвинулся с места. — Должно быть, принц Альм?

— Верно, — юноша наклонил голову, сложив за спиной руки. — О вашем прибытии нам стало известно заранее. Простите мои манеры, но отцу не терпится вас увидеть. Он ждёт наверху.

И они принялись подыматься. Сперва в сам город, потом выше, взбираясь по его скрипучим лесенкам и наклонным рампам. Висячие улочки Гроттхуля были освещены тусклым светом факелов и жаровней; огонь зарился степенно, с достоинством, чуть подрагивая при слабых колебания воздуха, — и всё-таки был не так ярок, как Пламя. По следам адептов беспрестанно следовала стража и, хотя принц вполне любезно рассказывал им о городе, Служители были настороже, при случае готовые дорого продать свои жизни.

Принц объяснил, что в самом городе огня всегда оставляют меньше, чем внизу, чтобы уменьшить вероятность пожара.

— А если огонь всё же перекинется на здания? — с вызовом поинтересовался Джошуа.

Принц улыбнулся:

— На этой случай у нас под боком Кольдфолд.

В самом деле, гроттхульцы наладили целую систему водозабора и отвода использованной воды назад в реку. Верёвочные краны свисали с края каждой улицы, и горожане, вращая тугие кабестаны, поднимали на свой этаж заполненные до краёв бочки. Использованную же воду сливали в длинные деревянные желоба, которые спускались вниз и уносили её дальше по течению Кольдфолда. Вдобавок выбрасывали в них разный мусор, будь то морковная кожура, мертвечина или содержимое чьего-то желудка.

— За слив помоев выше по течению в Гроттхуле отнимают руки, — поведал принц. — То же касается тех, кто засоряет Паэн.

— Действенно? — спросил Грегори, разменивая очередную ступеньку.

— Мало кому хочется лишиться рук, — пожал плечами принц. — Говорят, до того, как мой дед издал указ, в городе смердело так, что люди теряли сознание. Но теперь с этим лучше. Невозможно пить воду, смешанную с дерьмом.

— Хорошо бы те, к кому плывёт ваше дерьмо, об этом не задумались, — грубо заметил Дормо.

Принц хотел было ответить, но эту возможность отняли у него лязг кузнечных молотов, стук плотницких киянок и скрежет кожевенных ножей. Почти весь первый этаж города занимали ремесленные мастерские, мануфактуры, помещения складов и амбаров, где кипела работа. В плотном кольце стражи Служители следовали за принцем, а трудящийся люд кланялся и уступал им дорогу.

Процессия пересекла улицу, поднялась по длинной винтовой лестнице и вынырнула на следующем этаже. Теперь гремели уже не инструменты, но людские голоса; второй этаж целиком загромоздили жилые здания — от вполне солидных до самых несуразных. Немытые дети высовывались из окон, тыкая в Служителей пальцами. Мужики и бабы отвлекались от дел и начинали перекидываться толками: дескать, гляди, их сопровождает сам принц, нежто зарницы...