— Мне было тяжко смириться с этим. Я бежал от этого как мог, но, увы, совсем скоро пришёл к выводу, что не способен более отрицать очевидное. Я с ужасом пропустил через себя одну горькую мысль: орден, во имя которого я шёл на войну, служению которому посвятил большую часть своей жизни, обратился в нечто иное — нечто чуждое мне и бесформенное…

— Святотатство! — взвыл Гэллуэй.

— Дай мне закончить! — воскликнул Грегори. — Когда на Браассе ведёт речи один, другие внемлют!

Гэллуэй покраснел от гнева, но, взглянув на других наставников, понял, что они желают дослушать, и с усилием притих.

— Взгляните на нас! — вновь заговорил Грегори. — Из уважаемого, священного во всей Тартарии ордена мы превратились в шайку нерешительных стариков, заботящихся лишь о себе! Из воинов Пламени превратились в мещан, торгующих огнём, словно какой-то дешёвой пушниной! Когда-то нас было не счесть, в каждом городе мы возводили свои храмы, но сейчас во всём свете едва ли наберётся сотня Служителей! Накопленные десятками поколений знания были почти уничтожены Раздором, и теперь вся наша мудрость рискует быть утраченной, когда окончательно погибнет достоинство! Адепты и даже наставники теряют священную связь с Пламенем, ибо мы забыли, для чего дарован нам его свет!

Толпа адептов взорвалась обеспокоенным шёпотом. Кто-то из послушников стал всхлипывать. Магистр Овелунг принялся судорожно подёргиваться в своём кресле, причмокивая беззубым ртом.

— Боннет всегда был слабаком, не достойным своего звания, — раздался хриплый голос наставника Келли. — А два сосунка-адепта вообще едва умели извлекать Пламя.

— Пламя не может покинуть тех, кому уже успело открыться! — возразил Грегори.

Наставник Фаньяр сказал:

— Ты верно заметил, Грегори, нас мало. И к твоему сведению, нужды ордена требуют большого количества разных товаров, так что нам приходится давать взамен огонь.

— Глас разума! — откликнулся Гэллуэй, слушавший Грегори с таким лицом, с каким король слушает остроты бесталанного шута.

— Мы переписали многое из того, что было утеряно, — проскрежетал пожилой наставник Пипп. — Но боюсь, остальное восстановить уже не удастся, так что Грегори в чём-то прав. Знания можно сохранить, лишь собрав их сызнова.

— И как же вы предлагаете сделать это, Пипп? — отрывисто спросил Гэлуэй.

— Прошу тишины, братья, я ещё не кончил! — Грегори медленно обходил сферу, всматриваясь в лица адептов и послушников. — Разумеется, количество книг и храмов не может служить мерилом праведности Служителей. Основы нашего учения не умрут, покуда живы мы сами, и мы можем передать их последователям. Храмы строятся из камня и рушатся, когда приходит время. Но не из-за этого я не сплю ночами, не из-за этого созвал всех вас. Там, внизу, прямо под стенами нашей крепости, погибают несчастные, пришедшие с разных уголков Тартарии. Они несут нам свои истории, в которых твердят страшные вещи, и молят нас о помощи, но мы отворачиваемся от них! «Это не наша забота», — отмахиваемся мы, а между тем один из первейших постулатов Рэйна-Служителя, отца нашего, гласит: «Там дóлжно быть Пламени, где тьма опутывает людей».

Он затих, и ненадолго воцарилось молчание. Пламя по-прежнему бесновалось внутри сферы, отбрасывая длинные тени на осколки витражей. Наставник Фаньяр шепнул что-то наставнику Келли, другие замерли в ожидании.

— Грегори… — Гэллуэй закатил глаза. — Этим людям нужно не Пламя, а еда. Мы не можем отдать им свои запасы, у нас и на себя-то не хватает. Теперь, если позволишь, мне бы очень хотелось выслушать твои предложения, а то эта бестолковая беседа становится до жути утомительной.

Странное дело, думал Арли. В присутствии магистра Гэллуэй ведёт себя так, словно сам здесь всем заправляет. Гэллуэй всегда помыкал другими наставниками и распоряжался больше них, но всякому послушнику с ранних лет твердили: орденом управляет лишь Великий Магистр. Теперь, глядя на этого дряхлого, наверняка вышедшего из ума старикашку, Арли не верил, что Овелунг может управлять хоть чем-нибудь.

— Я предлагаю сделать выбор, — сказал Грегори. — Предлагаю Служителям Пламени вновь заявить о себе. Мы не можем накормить этих людей, но можем выяснить, почему им пришлось покинуть свои дома. Я считаю, их рассказы схожи не просто так. Я думаю, они говорят правду: что-то происходит в нашем мире, что-то неладное, отчего люди-без-огня повылезали из своих пещер, а тьма стала влечь к себе как никогда раньше. И у этих бедствий наверняка есть причина. Причина, которую мы можем отыскать, пролить на неё свет и выжечь до основания нашим Пламенем. — Он сделал небольшую паузу, словно подготавливая присутствующих к тому, что хотел сказать. — Я предлагаю… нет, я настаиваю на проведении Пламенного Шествия.

Точно поток студёной воды, его слова окатили всех Служителей в зале. Послушники стали охать и восторгаться, адепты загалдели и возбудились так, что Арлинга несколько раз толкнули локтями. Другие наставники ошарашенно переглядывались, а возмущённый Гэллуэй орал:

— Это невозможно! Как смеешь ты предлагать такое, когда мы и так едва сводим концы с концами!? Не хватало ещё организовывать поход в такое время, когда каждый послушник и каждый съедобный гриб на счету, несчастный ты болван!

— Задумайся о том, почему мы в таком положении! — глаз Грегори сверкнул несгибаемым огнём. — Пламенным Шествием мы не только спасём кучу жизней, но и напомним о своём существовании баронам Тартарии, самым могущественным из людей! Рано или поздно даже те, кто сейчас ведёт с нами дела, обойдутся без нас, и тогда мы точно погибнем, Гэллуэй! Но этот поход, этот священный марш, вновь огласит имя Служителей на всю Тартарию, дабы помнили её обитатели, кто оберегает их от тьмы!

— Хватит, довольно! — отмахнулся Гэллуэй. — Кто согласится поддержать твою дурацкую затею? Кто из здесь находящихся? М-м?

Он злобно глянул на остальных наставников. Фаньяр, целиком подвластный Гэллуэю, потупил взгляд. Келли молчал. Но наставник Пипп, к всеобщему удивлению, сказал:

— Я согласен с Грегори. Тартария нуждается в Шествии, — и он улыбнулся своей беззаботной, глуповатой улыбкой, которую так любили ученики.

Вдохновлённый его словами, Келли тоже не сдержался:

— Давненько мы не жгли неверных, Гэллуэй! Если кому-то надобно напомнить, чего стоит наш гнев, Шествие необходимо провести! — глаза его горели извечной жаждой насилия.

Грегори признательно кивнул обоим, а Гэллуэй, не веря своим ушам, в ужасе отвернулся и схватился пальцами за виски. Все смотрели на него, выжидая.

— Мнение трёх наставников против мнения двоих, Гэллуэй, — спокойным тоном заметил Грегори.

Некоторое время Гэллуэй так и стоял, отвернувшись от них. Во все глаза адепты и послушники следили за противостоянием наставников — уж эти-то, казалось им, должны быть солидарны во всём. Тут Гэллуэй резко повернулся и подошёл к Великому магистру, который всё так же безучастно восседал в кресле.

— Наставники не могут принять такое решение без участия магистра, — сказал он, кривя губы в ехидной ухмылке. — Пожалуй, мы обязаны узнать его мнение на этот счёт.

Гэллуэй склонился к Овелунгу и вопросительно заглянул ему в глаза. Несомненно, когда-то в этих глазах заключалась сила, однако теперь они были наполнены старческой, недоступной постижению думой. Навсегда затуманены ей.

— Как вы считаете, о ярчайший из нас, следует ли проводить Пламенное Шествие в столь тяжкое для нашего ордена время? — надменно проговорил Гэллуэй.

Ответа не последовало. Замутнённые очи Овелунга были направлены прямо в глаза Гэллуэя; казалось, старик даже видит кузена, но вместо слов с губ его срывалось лишь нечленораздельное мычание. Покрытые старческими пятнами руки слабо подёргивались, длинная бородка дрожала — но в остальном Великий Магистр оставался недвижим.

— Мы остро нуждаемся в вашем слове, о ярчайший из нас, — издевательски продолжал Гэллуэй. — Похоже, кое-кто в этом зале алчет власти и хочет определять судьбу Служителей, как вздумается ему… Какая дерзость!