Печальная судьба, что и говорить. Безумия Линь Яолян опасался больше, чем смерти или увечья. Несчастному ученику старого Цюэ повезло, что у него есть такая преданная сестра. Без ее помощи Дин Гуанчжи наверняка был бы уже мертв.

- Что же. Пусть вернутся в Данцзе в нашем обозе. Я не могу бросить их на произвол судьбы в Цзиньяне, - Линь Яолян наконец оторвался от происходящего во дворе и повернулся к Нину Инъюю, - пусть люди готовятся. Как только все церемонии завершатся, и принц отбудет из Яньци, мы выступим в Данцзе.

И чем скорее Цзиньян останется позади, тем лучше. Линь Яолян видел понимание и согласие в глазах Нина Инъюя.

- Пусть удача улыбнется вашему знамени, - начальник ставки подал генералу небольшую нефритовую чашу с вином. Как всегда, когда им предстояло важное дело.

- И да будет так, - Линь Яолян все же улыбнулся, одолев мрачные мысли.

Для встречи, которая должна была окончательно утвердить мир между Цзиньянем и Данцзе, был избран храм принцессы Линлинь, покровительницы взыскующих справедливости, прославленной беспристрастной непреклонностью. Лучшей свидетельницы взаимным клятвам хранить мир было не найти. Впрочем, Линь Яолян подозревал, что выбор покровительницы мирного договора был обусловлен еще одной причиной. Именно поступок принцессы Линлинь стал началом восхождения к власти родоначальника династии Тянь, которая так возвеличила и усилила Цзиньян. А ведь в годы жизни принцессы именно Данцзе была сильнейшей державой Срединных земель и считалась преемницей величия и славы древней Ганьдэ. Это было бы вполне по-цзиньяньски изящно и жестоко – напомнить генералу побежденной страны о том, с чего началось умаление его державы. Однако храм Линлинь мог стать напоминанием еще и о том, что порой судьбы государств могут в одночасье невероятно перемениться.

Об этом размышлял Линь Яолян, проезжая по улицам Яньци во главе конной свиты. Город был украшен со всей тщательностью, чтобы выказать уважение гостям – однако отнюдь не казался праздничным. Ни тени радушия, только положенный по протоколу почет. Генерал чувствовал скрытую враждебность горожан. Настороженную недоверчивость. Вежливое любопытство – как будут держаться побежденные, окруженные со всех сторон теми, кто одержал верх. И над всем этим царила пренебрежительная гордость победителей. Даже последние уличные торговцы водой поглядывали на генерала Линя и его свиту так, словно лично одолели их на поле боя.

Принц Шэнли ожидал его на искусно украшенном помосте, возведенном во дворе храма. Линь Яолян спешился у открытых настежь ворот и поклонился в первый раз. Всего за время приближения к принцу Цзиньяня генералу Данцзе предстояло три поклона. Без коленопреклонений принц Шэнли не был правителем, а Линь Яолян – подданным или вассалом Яшмового Трона. Это было хотя бы небольшим утешением для гордости генерала. Но, если Лотосовый дворец не изменит своего мнения… Линь Яолян лишь надеялся, что погибнет раньше, чем придется склониться перед троном Цзиньяня.

- Счастлив видеть генерала Линя, прославленного своей доблестью и добродетелью, - голос принца был совсем юным. И исполненным самой приветливой доброжелательности. Речи высокородных людей, произнесенные подобным тоном, неизменно располагают к ним сердца людей. Искусная игра? Или цзиньяньский принц искренен?

Линь Яолян выждал положенные три удара сердца в последнем поклоне, выпрямился и с интересом впервые посмотрел на юношу, который мог стать следующим императором Цзиньяня.

Невероятно красивый. Но кажущийся слишком изнеженным и легкомысленным.

- Возношу благодарность Небесам за честь приветствовать Ваше высочество в столь радостный для наших держав день, - Линь Яолян окинул взглядом группу молодых людей, стоящих у трона принца. Несомненно, отпрыски знатнейших родов Цзиньяня. Иных в свиту принца попросту бы не допустили. Те, кому, если повезет, потом решать судьбы страны.

В какой миг и кто принес ему складной табурет, Линь Яолян не заметил. Да, распорядители церемониала прекрасно справлялись со своим делом…

- День и правда радостный – ибо что может быть отраднее, чем когда оторванные от своих очагов люди возвращаются к родным, - принц Шэнли выглядел совершенно искренне счастливым. Если он и притворялся, то делал это великолепно. Линь Яолян не мог уловить ни малейшей фальши.

- И вы, генерал Линь, сделали для приближения этого дня столь многое.

Линь Яолян с трудом удержался, чтобы не поморщиться, нарушив этикет самым грубым образом. Разумеется, сейчас будет много слов о его пресловутом поступке и высоком благородстве. Наставникам принца это не могло не показаться подобающей темой для обмена любезностями. И это было, пожалуй, неприятнее, чем если бы принц демонстрировал открытое высокомерие. Линь Яолян вдруг подумал, что вполне согласился бы отдать поклон с коленопреклонением, если бы это избавило его от славословий.

Но принц был на удивление краток при всей веселой любезности.

- Примите дар в знак моего вечного восхищения вашим благородством, - вот теперь веер в руке принца чуть дрогнул. И сразу после этого по камням, которыми был вымощен двор храма, зацокали копыта, - я надеюсь, что он станет вам добрым другом и спутником.

Сяоцзинский конь. И конь из лучших – Линь Яолян видел это, даже не приглядываясь к гордо ступающему в поводу серому жеребцу. Настоящее сокровище. И в то же время приличный и уместный подарок. Сам ли принц принимал решение о том, какой дар будет подходящим, или воспользовался чьим-то советом? Как бы то ни было, наставники наследников в Цзиньяне знают свое дело.

Линь Яолян поклонился в знак благодарности.

- Выражаю безграничную признательность Вашему высочеству и с благодарностью принимаю дар и пожелания! – за что он был подлинно признателен, так это даже не за полезный дар, а за отсутствие многословных речей, - ответным даром почтительно прошу принять меч работы мастеров из Шачэ. Пусть это станет залогом добрососедства Данцзе и Цзиньяня.

Нин Инъюй, узнав от служителей церемониала о том, что генералу будет преподнесен некий подарок, долго ломал голову, решая, что станет достаточно приличным и символичным для ответного дара. После долгих обсуждений они сошлись на мече – прекрасном мече работу кузнецов из Шачэ.

Еще утром это казалось хорошей идеей. Но сейчас клинок из Шачэ, который один из офицеров свиты с поклоном преподносил принцу на парчовой подушке, выглядел, по мнению Линя Яоляна, совершенно неуместным и неподходящим даром для изящного юного дворцового щеголя. Древний свиток с картиной известного мастера, искусно написанный трактат, изящная древняя вещица – вот что подошло бы больше! Но возможности что-то изменить уже не было.

Впрочем, если принц Шэнли и счел подарок генерала неуместным, то ничем этого не выдал. Неизвестно, сколько подлинной искренности было в том, как он держался, но владел собой сын цзиньяньского правителя превосходно.

- Для меня честь принять такой дар от доблестного генерала Линя. Пусть он станет подлинным залогом примирения держав Цзиньяня и Данцзе – и да станет свидетельницей наших добрых помыслов Ее Небесное высочество, на чьей священной земле мы произносим этим слова.

Все склонились в поклоне, обратившись к храму. Выпрямляясь, Линь Яолян ощутил на себе чей-то пристальный взгляд. Настолько пристальный, что он казался осторожным прикосновением руки.

Смотрел кто-то из свиты принца.

***

Сон был тяжелым. Душащим, как чрезмерно теплое одеяло в жаркую летнюю ночь. Хао Вэньянь знал, что спит, но не мог проснуться, как бы этого ни желал.

Во мраке сверкали клинки. Метались огни – живые огни факелов и иные, призрачно-бледные, от которых тянуло мертвенностью, как от светящихся в темноте гнилушек. Мертвые огни взвились, кривясь, сливаясь, переплетаясь между собой, и из них соткалась шкатулка. Простая шкатулка из резной кости, размером не более половины ладони. Незамысловатая резьба, грубая работа. Такую можно купить в небогатой деревенской лавке, торгующей мелочами для непритязательных крестьян. Но в обыкновенности шкатулки крылась приковывающая взгляд необыкновенность. Кость поблескивала в свете факелов, и от нее тянуло чем-то чуждым. Вызывающим содрогание при одной мысли о том, что к ней можно прикоснуться.