– Впрочем, время позднее, мы, кажется, дожидались вашего коллегу, он задерживается?

– Прошу прощения, в сетях пишут, что из-за взрыва в промзоне трасса TA-147 была перекрыта в течение полутора часов, но всё уже улажено, с минуты на минуту мой коллега к нам присоединится, он уже поднимается. Ещё раз благодарю вас за ваше терпение.

Терпение. Ещё бы у него не хватало терпения. Подсудимый вооружён до зубов, аугментация разогрета на полную, но всё, что он сейчас видит вокруг, не порождает в нём ни малейшей степени подозрения, лишь нотки неудовольствия, что его заставляют ждать. Ну и правда, вокруг никаких следов внешнего наблюдения или паразитного трафика, она – а что она, никакой серьёзной аугментации, низшее звено в корпоративной пищевой цепочке, просто человек, которому подвернулась удача срубить по-лёгкому баблишка. Ждать от неё какого-то подвоха – это ж каким параноиком надо быть.

А вот и её «коллега».

Мекк появился в дверях бесшумно, как тень, но подсудимый по её приказу услышал будто бы настоящие шаги по коридору, настоящий писк замка, настоящий шум дыхания. Это очень несложный фокус, если ты живёшь в хрустальном мире. Звон бритвенно-острых граней музыкой звучал в её ушах.

Что случилось?

Они успели раньше меня.

Кто? «Сейко»? Люди Ромула?

Я не знаю. Но они успели превратить её в живую бомбу.

У хрустального мира есть ещё один существенный недостаток. Он исключал всякую аугментацию, тут подсудимый всё понял верно. Вот только отсутствие внешнего обвеса в её случае ничего не говорило о её позиции в земной иерархии ценностей. Она была вне пищевой цепочки. И потому просто не могла заранее услышать, что случилось со свидетелем.

И приготовиться.

Проклятье. Как всегда некстати. С этим она ещё разберётся. Как и с оплошностью «коллеги».

Мекк. Он, она, они, кто поймёт, что там скрывается за оболочкой металлического чудища. Когда-то мекк был человеком. У него было имя, была фамилия. И она могла бы вспомнить голос этого человека, который пытался спасти Лилию Мажинэ на границе комунидадес Росинья. Но та умерла, и память истёрлась. Мекк же стал другим, другой, другими, кто поймёт.

– Что ж, все в сборе, приступим.

Она не любила прибегать к подобным фокусам. Всегда лучше, доказательнее, прямой зрительный контакт с подсудимым. Бросить ему в глаза обвинение и проследить за реакцией. Полвека охоты за самыми грязными секретами этой планеты не пошли даром, с годами поневоле учишься самым действенным методам. Резать правду-матку подсудимому прямо в глаза, отслеживая порядок, в котором начинает ответно загораться его лимбическая система. Хрустальный мир позволял ей читать собеседника, как открытую книгу, нужен лишь правильный спусковой крючок.

Но сегодня мекк подвёл её своими новостями. С этим надо будет ещё разобраться, пусть Ильмари поднимет своих людей, необходимо выяснить, что же случилось с свидетельницей и по чьей злой воле. Такие дела, как с сегодняшним подсудимым, всегда тащили за собой длинный хвост из преступлений, но чтобы вот так, у неё на глазах, обычно до подобного не доходило. Впрочем, сейчас она не будет отвлекаться, нужно начинать.

Хрустальный мир вздрогнул и поплыл, наливаясь изнутри пурпурным огнём. То, что мы обыкновенно видим глазами и слышим ушами, составляет столь огромное море информации, что никакой даже самый высокоразвитый мозг не в состоянии воспринять даже сотую долю от истинного, полновесного потока внешних раздражителей. Люди видят и слышат зыбкие тени реального бытия, набор примитивов, надёрганных из нашего прошлого опыта, замешанный на призрачных воспоминаниях и сопричастности участков нервных сплетений в их черепных коробках. Если видеть реальность такой, какой она выглядела при взгляде через хрустальный мир, можно научиться легко манипулировать этими сигналами, превращая реальность в собственную противоположность. Зыбкий туман видений, сон внутри сна. На подобное были способны Ромул и его Соратники, но не только. При помощи манипуляций чужой волей они вели свою войну, а она – свою. И горе побеждённым.

Акт первый.

Мегаполис. Пешеходная галерея между офисными башнями «Сейко».

Толпы клерков, не отлипая от рабочих виртреалов, ощупью хватают с подноса куски пахучей снеди, чтобы проглотить их, не замечая ни патентованной фактуры (идеально воспроизведённая структура натурального мяса! только эукариотный белок! ноль процентов бактериальной массы! если вы сможете отличить нашу котлету от произведённой на ферме, мы вернём вам деньги!), ни тем более вкуса, который всё равно не с чем, да и незачем сравнивать. Никто из них в жизни не пробовал ничего, касавшегося ногами земли. Она не пробовала тоже, но ей было плевать. Полчаса на то, чтобы выскочить из офисного кубикла и, не отрываясь от митапов с коллегами по команде, на скорую руку ухватить что дают, и тут же, изображая попутно вселенскую радость по поводу высосанного в два глотка крафтового смузи, умчаться обратно к рабочему столу, рядом с которым, конечно же, не было даже кресла, поскольку работа сидя есть признак недостаточной мотивированности и антипозитивного настроя.

Ноги гудят, конечно, но она не унывает, бегом-бегом навстречу концу итерации и долгожданным вечерним посиделкам в баре «Красная жара», где можно будет, наконец, содрать с глаз долой треклятый виртреал и напиться вдрабан в ожидании нового спринта.

Она так спешит, что на бегу сослепу натыкается на человека, стоявшего к ней спиной, и отлетает от него, как в кегельбане. Потирая ушибленную поясницу, она позволяет помочь ей подняться. Мужчина средних лет, ухоженный, но не смазливый. Приятная улыбка, моднейший неровный, будто бы естественный загар и полное отсутствие маски виртреала на лице.

– Вы не ушиблись?

Акт второй.

Они ужинают в ресторане где-то под самыми небесами. Звучит тихая музыка, где-то далеко внизу клубится подсвеченный огнями башен городской смог. Она смеётся. Ей нравится этот мужчина, хотя так говорить неполиткорректно. Он лёгок в общении, внимателен к её словам, не навязчив и явно умён. Даже бесконечное щебетание о работе его не тяготит – в наше время человеку не о чем говорить, кроме как о спорах с коллегами. Ну, или как вариант, жаловаться на тупость начальства.

Впрочем, они быстро находят общую тему для обсуждения. Оба – большие ценители старых бумажных книг, и разговор быстро удаляется в сторону коллекционирования суперобложек и того, как их обоих раздражает, когда книги путают с мангой.

– Да божечки, они же справа налево читаются!

Оба смеются.

Так незаметно проходит вечер, пора расходиться. Она сомневается, а что, если он прямо сейчас пошлейшим образом позовёт её продолжить вечер у него? Что она о нём, фактически, знает? В голове мелькают ужасы сталкинга, пересказываемые в масс-медиа, и, кажется, эти ужасы всё-таки находят своё отражение на её лице, он это замечает и спешит успокоить – они прекрасно пообщались, но в его правилах строго придерживаться заранее оговоренной адженды. Приглашение было на ужин, им разумнее и будет ограничиться.

Неужели она ему не понравилась?

Акт третий.

Они идут вдвоём по берегу реки. Лёгкий туман едва касается воды, приглушая звуки и делая всё окружающее чуть нереальным. Выбраться из Мегаполиса ей удаётся так редко, что сам пейзаж вокруг уже настраивает её на романтический лад. В какой-то момент их руки соприкасаются. Это случайное прикосновение как будто бьёт током, настолько сильны её эмоции. Он тоже выглядит сбитым с толку. Он не привык испытывать столь яркие чувства. То есть да, она ему нравится, им хорошо вместе, но почему его всё время тянет улыбаться?

И тут с неба начинает сыпаться крупная снежная крупа, моментально покрывая их двоих и дорожку вокруг белым саваном, в котором остаются только две цепочки удаляющихся следов.

Они не спешат укрыться от ненастья, наслаждаясь моментом. Происходящее с ними и внутри них настолько красиво, что ей хочется плакать.