Привыкай.

Не те времена, чтобы рыдать себе в жилетку и ждать, когда всё само собой устроится.

Не устроится.

А тот, кто успеет привыкнуть первым, получит преимущество в грядущей драке.

То, что драка состоится, причём очень скоро, было понятно и без того загадочного анонимного послания в интервебе. Для этого не нужны были и те слишком поздно вскрытые послания Парсонсу и Цагаанбат. Достаточно было просто понюхать воздух.

Соратники были почти неслышны, они скользили где-то на самом краю сознания, затаившиеся, выжидающие.

Теперь, после того, что они сделали, Ромул наверняка был готов на любые действия, любые жертвы, лишь бы доказать самому себе, что всё – не зря. Что может быть хуже гибели Матери? Гибель человечества? Да на здоровье. Без неё оно было обречено, так в этот момент казалось Стэнли.

Но он – не человечество, у него ещё есть кое-какие дела на этом свете.

Надо же, какая злая ирония – целая планета живых мертвецов.

Можно было сразу предсказать в ближайшие месяцы массовую волну самоубийств, ещё большую эпидемию несчастных случаев, промышленных аварий с пресловутым «человеческим фактором», не говоря уже об обычных депрессиях. Только эту не излечишь никакими лекарствами и даже личным доктором с добрыми глазами.

Зато пойдёт вниз агрессивность, уступая место общей апатии.

Здравствуй, новая эра, 18 августа 2175 года, 18:25 по Гринвичу. Время смерти Матери. Мы навеки остались одни.

Стэнли глядел сквозь пелену «дополненной реальности» на окружающий мир и видел там всё ту же пустоту, что тяжким ледяным камнем бултыхалась сейчас в нём самом.

Нужно собраться.

Привести себя в чувство.

Любыми средствами заставить себя действовать.

Возвращение на конспиративную квартиру отняло у Стэнли последние силы. Там он первым делом распотрошил аптечку и вколол себе питательный раствор – электролиты, глюкоза, гормоны, витамины, аминокислоты. Потом покосился на свой «гоутонг» – вызова от Цагаанбат так и не последовало – и решительным жестом, пока хватает силы воли, вызвал по линии Корпорации химика.

Хоть что-то ещё функционирует на этой планете. Химик явился спустя каких-нибудь полтора часа.

– Мне нужна полная готовность, всё, что по-максимуму можно сделать в течение ближайших суток. Любые средства, лишь бы хватило дня на три, активация отложенная, можно инъектором.

Химик коротко кивнул и молча начал приготовления.

«Химики». Мясники. Живодёры. Нечто среднее между реаниматологом и спортивным врачом. К ним прибегали лишь в крайнем случае и всегда были предельно сдержанны в желаниях. Эти хмурые парни обеспечивали тебе нужную выносливость, силу, скорость реакции, обостряли внимание и работу органов чувств. Заставляли мозг работать подобно чётко отлаженному механизму.

Ты становился почти всемогущим. Почти Соратником.

Но за каждую секунду этого дара ты неминуемо расплачивался годами жизни, посаженными внутренними органами, зависимостью от препаратов, банальными травмами – одурманенный «волшебными пиявками», ты рвал себе сухожилия, выбивал суставы, ломал кости и не замечал этого. Были случаи, когда агент с пулей в одном из полушарий ещё шесть часов продолжал успешно участвовать в операции, правда, это был мекк, а их биологические тела были куда лучше подготовлены к применению боевой химии, количество имплантантной начинки в них таково, что уже не совсем понятно, где заканчивается машина, и где начинается человек.

Стэнли этот вариант не подходил. Поэтому он и ограничился в заказе разумными рамками. Этого должно хватить, этого должно хватить.

В пальцах забегали знакомые покалывания. Это начали оживать истощённые нервные волокна.

Главная проблема человека в состоянии готовности – не собственно достижение нужных физических кондиций, а поддержание этого подвешенного состояния достаточно длительное время, причём так, чтобы организм не сожрал в итоге себя сам. Доходило до того, что одурманенный гипогликемией человек мог обглодать собственную руку. Поэтому и важны были ближайшие сутки – насытить организм запасами энергии для мышц, воды, питания для нервной системы, строительным материалом для работы желёз внутренней секреции.

Сделать из человека супермена – не проблема, шприц нанороботов и батарея ампул для инъектора сделает своё дело. Куда сложнее сделать так, чтобы супермен не вспомнил о своём скромном земном происхождении и не сделал бы кеды на втором шаге грозной суперменской поступи.

Стэнли наблюдал некоторое время за деловитыми манипуляциями химика, а потом взял и уснул. Впервые с момента прибытия в Мегаполис ему ничего не снилось.

Проспал он, как выяснилось, восемнадцать часов. В комнатушке ничего не изменилось, только проводов и трубок к телу Стэнли теперь тянулось куда больше. Чувствовал же себя он всё так же препаршиво. А и верно, хорошего настроения он у химика не заказывал. Антидепрессанты ослабляют остроту восприятия, для писаря это было главным условием нормальной жизнедеятельности.

«Гоутонг» по-прежнему молчал.

Химик ещё некоторое время колдовал над своей машинерией, потом сосредоточенным жестом сунул Стэнли серебристую ампулу активатора. Скороговоркой пробубнил, что трубки не вынимать как можно дольше, лучше дождаться, пока всё усвоится подчистую, время активации после вливания – до тридцати секунд семидесятипроцентная, две минуты полная. Вопросы?

Вопросов не было. И химик ушёл.

Стэнли лежал на спине и прислушивался к себе.

Каждый примеривает будущее персонально к себе. Поэтому и смерть осознать не в состоянии. Как понять ситуацию, при которой тебя просто нет. С другой стороны, как представить то, чего ты никогда не испытывал. Реальность всё равно перечеркнёт любые фантазии, перевернёт любые представления, заставит отбросить любые ожидания.

Стэнли сотни раз представлял себе, каково это будет, жить без Матери, но в действительности всё оказалось куда прозаичнее и куда ужаснее.

Это была не ломка наркомана, оставшегося без дозы – ничего не болело, не было навязчивых мыслей и скручивающего живот панического страха.

Это была не тоска по утрате любимого человека – слишком нематериальным существом была Мать, от неё не осталось ни писем, ни фотографий, ни просто воспоминаний, которые можно было бы в слезах перебирать, отчаянно жалея себя, такого несчастного и одинокого.

Это были не фантомные боли инвалида – потерянная конечность могла восприниматься как живая, но Мать не была ни рукой, ни ногой, она была всего лишь средой. Которая исчезла.

И вот Стэнли лежал, вслушивался и ощущал лишь отсутствие всяких ощущений. Так может чувствовать себя полностью парализованный человек, при помощи имплантантов сохранивший возможность усилием воли приводить в движение собственные мышцы, обратные сигналы от которых до него уже никогда не дойдут.

Мать была просто эхом каждой твоей мысли, каждого твоего действия. И так для миллиардов людей на планете.

Теперь их уже ничего не объединяло, они окончательно стали обречённым атомизированным муравейником самовлюблённых насекомых. Не это ли убило Мать, в конечном счёте. Ромул с Соратниками лишь прекратили её мучения.

Стэнли с подозрением наблюдал, как слабое эхо их голосов бродит по метрополии.

Сколько сил они потратили, чтобы облегчить переход жителям громадных агломераций. Если раньше их голоса пели, то теперь лишь шептали. А потом один за другим принялись гаснуть.

Писарь встрепенулся, заподозрив неладное. Но нет, смерть Соратника он бы, наверное, почувствовал. Близнецы показывали ему, как это бывает. Как было раньше. Такое невозможно пропустить. Впрочем, как в текущих условиях можно о чём-то судить с достаточной степенью уверенности.

Наверное, Соратники просто покидали пределы метрополии. Слишком поспешно их собирал сюда Ромул, почувствовавший приближение времени смерти. В Галилеевой группе тлела подступающая война, оставлять её без контроля было невозможно.

Спустя восемнадцать часов со времени смерти Стэнли обнаружил, что не чувствует присутствия Ромула.