Курт натаскал из колодца воды. Хелен принесла из дома щелочное мыло и жесткие щетки. Ползая на четвереньках, они скребли некрашеные половицы намыленными щетками, смывали грязь и снова скребли.

Сосредоточившись на работе, они не подозревали, что находятся на одной прямой. Начав с разных углов комнаты, спиной друг к другу, они пятились назад, медленно, но верно сближаясь.

И в конечном итоге столкнулись.

Хелен громко ахнула. Курт резко втянул в грудь воздух. Оба тотчас опустились на колени, их спины соприкоснулись. У Хелен перехватило дыхание. Курт шумно выдохнул. Они одновременно повернули головы и обнаружили, что смотрят друг другу в глаза.

В глазах Хелен сверкнула досада. Курт виновато посмотрел на нее.

– Надеюсь, вы не пострадали? – спросил он, быстро повернувшись к ней на коленях и поддержав ее за локти.

– Ничуть, – заверила его Хелен, отпрянув. Высвободившись из его хватки, она вскочила на ноги. – Заканчивайте, а я схожу за полотенцами и постельным бельем.

Она сдернула с головы косынку и кинулась прочь. Присев на пятки, Курт проводил ее взглядом и покачал головой. Неприязнь красавицы вдовы к его персоне была более чем очевидной. Как и отчужденность его крохотного сына. Ему предстоит чертовски долгое и неприятное лето.

Он пожал плечами и вернулся к работе.

Оказавшись в доме, Хелен устремилась к комоду из кедра, где хранилось постельное белье. Присев на корточки, она выдвинула нижний ящик, где лежало старое, уже негодное белье, и вытащила пару пожелтевших простынь из домотканого полотна и две разномастные наволочки.

Хелен задвинула ящик и выпрямилась. Для янки вполне подойдет, подумала она и словно в подтверждение своих мыслей даже кивнула.

«Ну а малыш-то в чем виноват? – подначил ее внутренний голос. За какие грехи он должен спать на рваных простынях, а его белокурая головка покоиться на штопаной-перештопаной наволочке только потому, что его отец воевал на стороне врагов?»

Вздохнув, Хелен убрала старое белье, достала из верхнего ящика комода пару белоснежных шелковистых простыней и наволочки с кружевной отделкой и, что-то бормоча себе под нос, вернулась в пристройку, где ее ждал Курт Нортвей.

Общими усилиями они застелили постель чистыми простынями, источавшими легкий аромат кедра. Старательно избегая взгляда мужчины, Хелен разгладила ладонями пуховую постель, затем, придерживая подбородком подушку, натянула на нее наволочку.

Она положила подушку в изголовье кровати и принялась взбивать ее, когда почувствовала на себе взгляд Курта. Вскинув голову, она успела заметить в его глазах тоску.

– В чем дело? – осведомилась она. Курт улыбнулся. – Почему вы так смотрите на меня, капитан?

– Извините, мэм, – мягко отозвался он. – Моя жена вот так же придерживала подушку, когда натягивала на нее наволочку. – Он вздохнул. – Только сейчас я вспомнил об этом, глядя на вас.

– Мне жаль, если это вызвало у вас печальные воспоминания, капитан. – Хелен взяла вторую подушку и таким же образом натянула на нее наволочку. – Но я всегда так делала. Научилась у бабушки.

Она бросила ему подушку и отвернулась. Курт поймал ее, поднес к лицу, вдохнул свежий запах, а затем осторожно пристроил в изголовье кровати рядом с первой подушкой.

Оглядевшись, Хелен увидела стоявшего в дверях Чарли. Мальчик зевал и тер кулачками глаза. Она улыбнулась, но ее улыбка осталась без ответа, а когда Хелен ласково спросила, не хочет ли он помочь, Чарли промолчал, затем повернулся к ней спиной и уселся на крыльце, подперев голову ладошками.

Обеспокоенная, Хелен бросила вопросительный взгляд на Курта, но тот лишь покачал головой: мол, не знаю, что с ним делать.

Хелен с Куртом тоже не разговаривали, ограничиваясь короткими репликами по ходу работы. А когда закончили, даже не верилось, что это та самая пыльная, заваленная мусором комната, куда они вошли утром.

На окнах – новые занавески в бело-голубую клетку. Видавшая виды мебель сверкает полировкой и благоухает лимонным маслом. Исцарапанную поверхность высокого комода на ножках прикрывает кружевная салфетка, любовно связанная бабушкой Хелен. Неказистый деревянный стол почти не виден под складками бело-голубой, в тон занавескам, клетчатой скатерти.

Один из стульев придвинут к столу, остальные, уже негодные, Курт вынес в амбар. На чистом полу рядом с кроватью – большой плетеный ковер. На подоконнике – голубая стеклянная ваза с желтыми нарциссами, на прикроватной тумбочке в узкой вазочке – одинокая роза.

Усталые, грязные, в пропотевшей одежде, они огляделись, оценивая результаты своих трудов.

– Чарли, иди сюда, – позвал Курт, – посмотри на свой новый дом. Тебе должно понравиться.

Хелен повернулась к двери, с волнением ожидая, когда мальчик войдет внутрь. Может быть, чистая просторная комната – такая нарядная с роскошным постельным бельем и новыми занавесками – приободрит его. Заставит почувствовать себя дома.

Ее полный надежды взгляд остановился на узенькой спине ребенка, сидевшего на крыльце.

– Правда, Чарли. Здесь очень мило. Иди сюда, я покажу тебе, куда ты можешь положить свои вещи. Хочешь взять себе нижний ящик комода? Чарли?

Чарли не ответил. Даже не шелохнулся. Так и сидел, уперев локти в коленки и обхватив лицо ладошками. Недосягаемый и безответный. Хелен встревоженно взглянула на Курта.

Тот улыбнулся:

– По мне, так это просто дворец, миссис Кортни.

Хелен не ответила. Шагнув к комоду, служившему умывальником, суетливо поправила стопку полотенец, высившуюся рядом с фарфоровым тазиком и кувшином. Затем, еще раз окинув комнату взглядом, направилась к выходу.

– Ужин через час, – сообщила она.

– Мы придем, – отозвался Курт, следуя за ней.

Хелен кивнула, прошла мимо неприступного Чарли и зашагала по тропинке, ведущей к дому. Удалившись на некоторое расстояние, оглянулась.

Чарли по-прежнему с несчастным видом сидел на крыльце. Отец стоял за ним и казался расслабленным и непринужденным, сверкая белозубой улыбкой на загорелом лице.

Хелен резко отвернулась и ускорила шаг.

Господи, похоже, ее ждет долгое и неприятное лето.

– Доминик! Домини-и-и-ик! Сейчас же иди сюда, если ты вообще намерен возвращаться!

Босая, в одной батистовой ночной рубашке, Хелен стояла на веранде у дверей своей спальни, нетерпеливо призывая загулявшего кота. Если она не загонит его в дом сейчас, бесцеремонное животное разбудит ее посреди ночи, царапаясь в дверь и жалобно мяукая.

– Доминик, это твой последний шанс. Либо ты вернешься сию же минуту, либо никогда!

Никакой реакции.

Хелен прошлепала к краю веранды и перегнулась через перила, высматривая кота. Ее взгляд прошелся по двору, скользнул по садовой ограде и широкой, обрамленной деревьями лужайке, простиравшейся за ними. Прищурившись, она вглядывалась в близлежащие поля, за которыми начинался густой лес.

Ни шороха, ни движения, ни сверкающих в темноте глаз.

Словом, никаких признаков Доминика.

Будучи не в том настроении, чтобы подыгрывать избалованному животному, Хелен повернулась, собираясь войти внутрь, но помедлила, задумавшись о своих жильцах. Как они там? Как спится янки на новом месте? Она направилась к задней части дома.

Сделав несколько шагов, Хелен остановилась и пожала плечами. Какое ей дело? Янки может гулять хоть всю ночь напролет или ложиться с петухами! Это ее не касается. До тех пор, конечно, пока он будет подниматься на рассвете и исправно выполнять свои обязанности.

Зевнув, она повернула назад, к своей спальне.

Доминик сидел у открытых дверей, вперив в нее обвиняющий взгляд. Словно это она болталась полночи неведомо где.

– Ах ты, зеленоглазый дьявол! – добродушно пожурила его Хелен. – Если не возьмешься за ум, будешь спать в амбаре вместе с янки.

Доминик зажмурился и широко зевнул. Рассмеявшись, Хелен подхватила пушистый комок на руки и вошла внутрь. Оказавшись в спальне, кот вывернулся из ее хватки, метнулся к кровати и запрыгнул на пуховую перину. Растянувшись в изножье постели, он томно пошевелил передними лапами, царапая когтями покрывало. Затем снова зевнул, опустил породистую голову и лениво смежил веки.