Через секунду он уже крепко спал.

Хелен в который раз пожалела, что не способна так же легко засыпать, как ее кот. Наверное, приятно растянуться на постели и тут же погрузиться в мирный, лишенный сновидений сон!

Увы, у нее так не получалось. Ей всегда было трудно заснуть, сколько бы она ни работала и как бы ни уставала. Постель стала олицетворением ее одиночества. С того самого дня, как Уилл ушел на войну.

Вздохнув, Хелен присела на краешек кровати и вытащила из резной деревянной шкатулки, стоявшей на ночном столике, овальный медальон с камеей на крышке. Внутри был крохотный снимок, с которого ей улыбался молодой и красивый Уильям Кортни.

В течение долгой минуты Хелен смотрела на улыбающегося мужа, затем поднесла фотографию к губам и поцеловала. Защелкнув медальон, она убрала его назад, в резную шкатулку, и потянулась за револьвером. Засовывая его под подушку, она вспомнила слова янки: «…Вам ничто не угрожает. По крайней мере от меня».

Возможно. И все же ей будет куда спокойнее с оружием под рукой. Как всегда.

Хелен погасила лампу и легла в постель. Потянулась, вздохнула, но даже не потрудилась закрыть глаза. Что толку? Все равно придется лежать без сна полночи. Как… как…

Хелен Кортни не заметила, как крепко заснула.

В отличие от Курта Нортвея.

Чарли тихо посапывает рядом, но Курт не спит. Он лежит на спине, подложив руки под голову, пытаясь понять, почему ему не спится.

Эта просторная, чисто прибранная комната самое лучшее помещение из всех, где ему доводилось ночевать с начала войны. Постель, на которой он лежит, мягкая и удобная, свежевыстиранные простыни благоухают кедром. Легкий бриз шевелит занавески на окнах. Светит луна. Вокруг тихо и мирно.

Он не испытывает голода. Не мерзнет и не изнывает от жары. Не валяется на земле, прислушиваясь к разрывам снарядов. Не гадает, доживет ли до утра.

И тем не менее не может заснуть.

Не в силах избавиться от беспокойства, Курт отбросил одеяло и выбрался из постели. На цыпочках пересек комнату, выскользнул за дверь и сел на крыльцо.

Ласковый ветерок с залива обдувал его разгоряченную кожу, ерошил темные волосы. Теплый воздух благоухал жимолостью. Высоко в небе плыла полная луна, заливая землю серебристым сиянием.

Сумрачный взгляд Курта медленно поднялся к ночному светилу.

Одиночество с новой силой нахлынуло на него. И мысли невольно устремились к другой ночи. Другому времени и месту.

Он живо вспомнил прекрасную летнюю ночь, когда юная и доверчивая Гейл лежала в его объятиях в номере для молодоженов. Как они смеялись, разговаривали, целовались.

И занимались любовью.

Курт почувствовал знакомое стеснение в груди и задался вопросом, сможет ли он когда-нибудь избавиться от боли. Странно, но теперь, когда война закончилась и он воссоединился с Чарли, он тосковал по своей жене сильнее, чем раньше.

Хелен разбудил ровный стук лошадиных копыт. Подскочив на постели, она выхватила из-под подушки револьвер и метнулась через полутемную комнату к двери. Сердце ее оглушительно билось, когда она выскочила на веранду, готовая встретить незваного гостя.

С взведенным курком, вытянув вперед дрожащую руку, Хелен приблизилась к перилам, приготовившись дать предупредительный выстрел. Она уже подняла руку, когда увидела лошадь.

Огромный гнедой жеребец, громыхая копытами, мчался вдоль кромки окаймленного деревьями пастбища, простиравшегося к северу от дома. На нем сидел янки.

Хелен медленно опустила револьвер.

В серебристо-сером сиянии раннего утра всадник и лошадь являли собой незабываемое зрелище и казались нереальными. Хелен зажмурилась и снова открыла глаза, желая удостовериться, что это ей не пригрезилось.

Она никогда не видела, чтобы конь двигался с такой грациозной стремительностью, а всадник с такой легкостью управлял могучим животным.

Янки был обнажен до пояса, демонстрируя широкие плечи и развитую мускулатуру. Выгоревшие форменные брюки, низко сидевшие на бедрах, подчеркивали узкие бедра и длинные ноги. Босые ступни упирались в стремена. Встречный ветер разметал его смоляные волосы, на смуглом лице сияла чистая, неподдельная радость.

Казалось, он наслаждается утренней скачкой так же, как его конь. Затаив дыхание, Хелен с восторгом наблюдала за ними и даже поймала себя на том, что улыбается.

Вид Бесси, ее молочной коровы, стоявшей посреди пастбища, привел Хелен в чувство. Резко повернувшись, она поспешила внутрь. Радости как не бывало.

На смену пришло раздражение.

Янки первый день у нее на службе, а чем занимается? Объезжает своего драгоценного жеребца, вместо того чтобы подоить корову! А ведь она сказала ему, что его рабочий день должен начинаться с дойки. Очевидно, он пропустил мимо ушей ее слова. Скачет себе по пастбищу, как беззаботный мальчишка, предоставив ей выполнять его работу.

Все больше раздражаясь, Хелен умылась, наспех оделась и быстро миновала пустые комнаты. Повторяя про себя все едкие слова, которые она скажет безответственному янки, она влетела в кухню и остановилась как вкопанная.

На разделочном столе стояло ведро. Все еще сомневаясь, Хелен подошла ближе и осторожно приподняла край салфетки, прикрывавшей его.

Молоко. Полное ведро парного молока.

Как Хелен ни старалась, не могла упрекнуть янки в нежелании работать или в неспособности справиться со множеством хозяйственных дел, неизбежных на ферме.

Тем не менее она по-прежнему испытывала к нему неприязнь, хотя не могла не признать, что он неизменно вежлив и почтителен. Нортвей производил впечатление человека воспитанного и образованного. Но был слишком самоуверен. Хуже того, от него исходила какая-то неуловимая сила, что внушало Хелен тревогу. В нем было что-то… опасное. Казалось, под внешней невозмутимостью скрывается дикая, необузданная натура.

Ей было не по себе, когда он стоял слишком близко, когда брал ее за руку, чтобы помочь, или пронзал взглядом зеленых глаз. Он смущал ее покой.

И все же факт оставался фактом. Нортвей впрягся в работу с первого дня и снял с ее плеч значительную часть нагрузки. Он настоял на том, что будет пахать один, без ее помощи. И к тому времени, когда Хелен заканчивала мыть посуду после завтрака, успевал запрячь Дьюка и приступить к пахоте.

Хелен была благодарна за помощь. До его появления она целыми днями трудилась в поле, забросив другие дела. Теперь у нее появилась возможность стирать и гладить, взбивать свежее масло, собирать фрукты в саду, пропалывать огород, обрезать розовые кусты, ухаживать за цветочными клумбами, готовить, печь, убирать дом.

В хлопотах и трудах пролетела неделя.

Вечером в пятницу Хелен готовила ужин. Стоя у плиты на кухне, она жарила цыплят и размышляла о последних днях.

Просто удивительно, как много они с янки успели сделать за то короткое время, что он провел на ферме. Сев почти закончен. Одной ей понадобилось бы вдвое больше времени.

Да, надо отдать янки должное: он не боится тяжелой работы. Без всяких понуканий с ее стороны Нортвей трудится с рассвета до заката, прерываясь ненадолго, когда она приносит в поле еду. Он усаживается на землю в тени дерева, жадно поглощает пищу и снова принимается за работу.

Улыбнувшись, Хелен перевернула куриную ножку, жарившуюся на тяжелой чугунной сковородке.

Что бы она ни готовила янки на обед или на ужин, он всегда вел себя так, словно это самая вкусная еда, какую ему приходилось есть.

Ее улыбка поблекла.

Жаль, что Чарли не похож на отца.

Хелен обеспокоенно покачала головой.

Малыш такой угрюмый, замкнутый. Не желает разговаривать. Никогда не улыбается. Почти не прикасается к еде, которую она готовит. Бедняжка. Такой маленький и такой одинокий. Ему нужна мать. В сущности, отец совсем чужой для него.

Выражение, которое она часто видела в карих глазах мальчика, возвращало ее в то время, когда она была примерно в возрасте Чарли. Бабушка с дедушкой уехали в Новый Орлеан, оставив ее с друзьями. Когда они вернулись, она вцепилась в них, умоляя никогда-никогда больше не покидать ее.